Для жителей Донецка (можно предположить, что и всей Украины) Уфа, как выяснилось, это, прежде всего, родина Шевчука и Земфиры. Придется признать эту реальность объективной и отставить в сторону возмущение тех башкирских солипсистов, для которых в Уфе воспитывался Рудольф Нуриев, творил Иван Аксаков, впервые выступал Федор Шаляпин и до сих пор живет Мустай Карим.

Итак, Уфа заявила о себе в современной массовой культуре.

Заявила ли? Существует ли «уфимский феномен»? Быть может, в понимании этого нам поспособствует знание контекста.

Мы из Уфы

Задорной песней с таким названием начинается альбом ДДТ «Периферия» (1982). Помимо задорности у этой песни наличествует еще одно достоинство — это лучшее выражение уфимского текста, и лишь небольшой комментарий может слегка дополнить картину.

Дорожка начинается с подчеркнуто деревенских сэмплов*, сопровождающих беседу двух людей. Первый из них несколько придурковато интересуется: «Э-э… Простите! А вы мне не подскажете, что это за город, там, на горе?», — а другой с сильным тюркским акцентом, демонстрирующим местный колорит, отвечает: «Вот этэ? Инэн баш баласы <татарск. ‘главный ребенок своей матери’, обычно употребляется как ругательство>. Это Эфэ!» Действительно, «Уфа» — это чересчур русифицированное произношение, по-башкирски оно звучит иначе, а на письме отображается примерно как «офо» поэтому напоминает о географических символах, используемых для обозначения залежей апатитов и

фосфоритов. Татарская (по-башкирски было бы «балаhы») речь тоже возникает неслучайно: татар в  Башкортостане несравненно больше, чем представителей титульной нации. Отсюда и признание самого Шевчука: «Я татарин на лицо да с фамилией хохлацкой».

Весной гуляем, спим зимой — Уфа давно стала культурным центром, предоставляющим возможности развлечения для молодежи со всей республики. Сюда едут персонажи различного уровня культуры и цивилизованности из городов и поселков городского типа, иным из которых повезло на довольно экзотичные для европейского уха названия: Шакша, Баймак, Сибай. Рельефность их звучания заворожила в свое время В. Сорокина:

И не было равных им
Ни в Урозлы, ни в Туймазы,
Ни в Ишимбае, ни в Уфе…
(«Голубое сало»)

 — все это населенные пункты Башкирии. Фольклор запечатлел процесс периодической миграции в поговорке «Деньги есть — Уфа гуляем; денег нет — Чишмы сидим». Кстати, трудности со склонением стоят на втором месте после трудностей с употреблением рода (эта категория отсутствует в тюркских языках) из тех, которые приходится преодолевать тюркоговорящим жителям при обращении к русскому языку.

Схороним тут же, за рекой — река является крайне важным элементом уфимского текста. Город расположен в месте впадения в р. Белую (башк. Агидель ‘Белая Волга’) сразу двух водных артерий: Уфимки (башк. Караидель ‘Черная Волга’) и Дёмы (башк. Дим ‘Увещевание’). С реки на город особенно выгодный вид: именно его мы можем лицезреть на всех буклетах и путеводителях. У реки сосредоточены парки, куда в нерабочие дни стремится желающая отдохнуть публика. В остальное время парковое пространство занято

физкультурными занятиями близлежащих школ и вузов. Тут же расположено и здание администрации республики, из окон которого чиновники, вне всяких сомнений, умиленно наблюдают за выполняющей оздоровительные упражнения молодежью.

Поскольку река с Запада четко делит пространство на «свое» и «чужое», выступая естественной границей города, над рекой возвышаются и две главные уфимские апотропеи. Это Монумент дружбы, символизирующий нерушимое товарищество русского и башкирского народов, наступившее сразу после добровольного присоединения башкир к русскому государству, и «Медный всадник» — конная статуя Салавата Юлаева*. Они расположены таким образом, что каждая призвана не допустить проникновения в город злых сил с Запада по одному из мостов — автомобильному и железнодорожному. Характерно, что Востоку город себя никогда не противопоставлял и расширялся всегда навстречу восходящему солнцу.

We all live in Уфа/Без йэшэйбез Уфаза — к сожалению, нет возможности отобразить здесь оригинальное написание башкирской фразы — кодировка не позволяет передать специализированные буквы (з в данном случае произносится как английское th). Что касается ее смысла, то это всего лишь перевод на башкирский «We all live in Уфа» (последнее слово следует писать именно кириллицей, т.к. по-английски Ufa произносится с ударением на первом слоге), являющейся, конечно, интертекстуальной отсылкой к битловской «Yellow Submarine». Уфаза — форма специфически тюркского местно-временного падежа (урын-ваkыт килеш).

Шумим на длинных заседаньях/На тему «Жив Башкортостан»  — Поверьте, с 1982  года ничего не изменилось. Консервативная стабильность и стабильный консерватизм всегда были главными лозунгами здешних управленцев. На деле эти лозунги трансформировались в «Как бы чего не

вышло…». Застой здесь надолго пережил брежневскую эпоху. С одной стороны, это гарантировало спокойную жизнь: никаких конфликтов с федеральной властью, никаких антиправительственных выступлений или, не дай Бог, терактов; единственный повод, по которому Башкирию показывали в новостях центрального телевидения, это неблагоприятная экологическая обстановка. Кто-то в середине девяностых мрачно шутил, что Башкортостан очень напоминает отлажено работающий завод, где люди представляют собой не более чем безгласные винтики. С другой стороны, это обеспечивало застой в умах людей. До сих пор поражает местечковость здешних деятелей культуры, издателей, зачастую просто не желающих выходить на общероссийский уровень, предпочитая замкнуться внутри знакомой им скорлупы. За примерами ходить недалеко: скажем, редкое из уфимских периодических изданий имеет свой сайт в Интернете. Все эти явления, разумеется, протекают на фоне жгучего патриотизма, который порой приобретает довольно странные формы. К

такого рода «причудам» можно отнести переименование гостиницы и торгового центра «Башкирия» в «Башкортостан». Философская, политическая и экономическая подоплека этого исторического акта, вероятно, еще ждет своего исследователя.

Соло — под инструментом, на котором исполняется соло в этой песне, подразумевается курай, духовой инструмент, краса и гордость башкирской самодеятельности. Но настоящий курай звучит несколько резче, так что в данном случае мы, скорее всего, имеем дело с его электронным суррогатом.

У нас есть все: свои герои — например, Салават Юлаев. Бунтовщик, ближайший сподвижник предводителя Крестьянской войны 1773–1775 годов Емельяна Пугачева. До сих пор непонятно, как центральная власть допустила канонизацию этой фигуры, воплощающей в себе идею сепаратизма. Наверное, для советских идеологов Салават олицетворял, прежде всего, борьбу с царизмом. Довольно причудливо и соседство на берегу реки его статуи с Монументом дружбы, символизирующим нерушимое товарищество русского и башкирского народов, наступившее сразу после добровольного присоединения башкир к русскому государству.

Лет через сто метро откроют — метро — главная мифологема уфимского текста. Потребность в подземке пока ощущается не столь остро, как в других крупных городах, но с каждым годом, разумеется, будет расти. Разговоры о строительстве уфимского метрополитена ведутся уже очень давно и активно, но каждый раз заканчиваются там же, где начались, этим и вызвана ироничная реплика Шевчука. Главная причина того, что разговоры о метро ведутся — желание быть не хуже других, а точнее, чтобы «все как у больших». Жителям Уфы с детства внушают «столичные» амбиции: «Ufa is the capital of Bashkortostan» или «Ufa est l’hopital

de Bachkortostan» повторяют все школьники и студенты в своих топиках. А в соответствии с внутренней формой слова Metropolitan это именно то, что должно отличать столицу от периферии, метрополию от провинции. Главная причина того, что разговоры о метро заканчиваются ничем — необычайная техническая трудность, с которой пришлось столкнуться разработчикам проекта. Уфа стоит на горе, сложенной, в основном, из известняковых пород, крайне неустойчивых, сыпучих и ломких. Все это требует дополнительных инженерных решений по повышению устойчивости конструкций. В такой ситуации столичная роскошь грозит обойтись столице Башкортостана очень и очень дорого. Вот и откладывают каждый раз решительные действия. Иногда призрак уфимского метро активизируется в предвыборную страду до такой степени, что готов материализоваться. Так, Б. Н. Ельцин, вольный каменщик русской демократии, в последний свой приезд заложил первый камень в основание будущей реализованной мечты. Да так и лежит там этот камень до сих пор. Один.

Стрелки ровно на два часа назад

Как же смогли появиться в этих измерениях такие явления как Шевчук и Земфира?

Есть основания полагать, что они здесь и не появлялись. Шевчук достаточно натерпелся от местных властей и хранителей порядка, был практически «выдавлен» из Уфы и вынуждено уехал в Питер. Но посмотрите: как раз с отъездом начинается настоящий расцвет его творчества. «Актриса Весна», «Я получил эту роль», «Черный пес Петербург», «Это все…», ставшие настоящим явлением и создавшие новый стиль в рок-культуре, оформились уже тогда, когда практически ничего не связывало автора с Уфой. Да, некоторые из песен «Я получил эту роль» были написаны еще в Уфе («Не стреляй!»), но по-настоящему ДДТ обрела силу только в Питере: любительские записи, вроде альбомов «Башкирский мед» или «Время» могут быть интересны лишь историкам творчества.

В какой-то мере индикатором зависимости автора от городского текста может служить упоминание в песнях реалий того или иного города. Уфе посвящена прокомментированная песня да, пожалуй, до известной степени, «Белая река» и «Башкирский мед». Этим список ограничивается. А Питер? Вот несколько строк навскидку: «В эту белую ночь…», «А на Невский слетелася стая сапог…», «Штурмом взяв финскую финку залива…», «Вон там, вдали, вон за Невой…». Список можно продолжать. Разве можно в такой ситуации говорить об «уфимских корнях»?

Для поэтики Земфиры характерна максимальная абстрактность образа и — как следствие — минимум реалий. Даже «небо Лондона» и «Тауэрский мост» ей только снятся. Но и она проговаривается. Достаточно лишь вспомнить первый хит, с которым «девочка-скандал» вспорхнула на российскую сцену: «Ариведерчи». Героиня песни жжет корабли в своей гавани, чтобы уже не вернуться домой. С чем же она прощается? Ответ очевиден для любого, кто совершал путешествие из Уфы в Москву: ему знакома ситуация перевода стрелок «ровно на два часа назад».

Конечно, Шевчук и Земфира не забывают о родных пенатах. Периодически приезжают с концертами. Певица даже устроила на День города бесплатное шоу для земляков*. Но все это я склонен относить на счет вежливости. Вряд ли эти уфимцы чем-то обязаны Уфе как художники.

С Шевчуком ситуация еще сложнее. Недавно инициативная группа начинала кампанию за присуждение Юрию Юлиановичу титула Почетный гражданин Уфы. И чем же могла окончиться эта акция,

если у власти остались те же самые люди, что когда-то травили неугодного музыканта? Ее постигла участь уфимского метро.

Тем не менее, Уфе (в том числе и властям), пускай и не вполне заслуженно, приятно ощущать себя колыбелью сразу двух явлений современной культуры. Если проводить, может быть, не совсем уместную аналогию, то «уфимские брэнды» повторяют модель судьбы Данте (да простят меня читатели за несопоставимость этих фигур), воспитанника Флоренции, в свое время жестоко изгнанного с родины. Власти Флоренции уже не одну сотню лет просят Равенну вернуть им прах своего великого уроженца, но позор, которым покрыла себя Флоренция, несмываем, и Данте уже, видимо, никогда не вернется.

Что будет дальше? Звезды Земфиры и ДДТ на небосклоне современной музыки будут постепенно гаснуть: Земфира уже, вероятно, не сможет заново приобрести той бешеной популярности, которую она заработала на подростковом «надрыве». Ее новый стиль в гораздо меньшей степени отвечает потребностям современной публики. Шевчук же просто испортился. Его сгубила та же сила, которая разрушила творческий гений Гоголя и не только его. Имя ей ИДЕОЛОГИЯ. Все эти попытки деления музыки на «рокенрол» и «нерокенрол», попытки создавать только песни на социально значимые темы, в итоге подавили в нем лирическое начало, заменив его морализаторским. Когда-то дидактика органично вплеталась в ткань текста, и это было незаметно: «Эй, малыш, не стреляй и не хвастай другим,/Что без промаха бьешь по мишеням живым». А теперь… Неужели так велик соблазн чувствовать себя пророком? Неужели так велик соблазн думать, что люди идут к тебе потому, что жаждут поучения? Не знаю, но эта дорожка не может привести ни к чему хорошему. Об этом говорит не только пример Гоголя.