Интервью с Владимиром Сорокиным

Опубликовано в журнале «Гипертекст» (2006, №6)

10

Писатель Сорокин: «Я путешествую по моим внутренним литературным провинциям»

Когда-то Вы говорили, что писатель, не использующий мата — это все равно что пианист в девятью пальцами. Но в последних книгах Вы отказываетесь от употребления нецензурной лексики (правда, к «Дню опричника» это не относится). Это закономерный результат творческой эволюции или коммерческая необходимость?

— В Китае есть провинции Гуандун и Хунань. Жители провинции Гуандун не могут есть острую пищу, а хунаньцы не могут не есть ее. Так же и с матом: временами я его люблю, временами — обхожусь без него. Я путешествую по моим внутренним литературным провинциям.

— Вы успели превратиться в литературного персонажа: так, «писатель Сорокин» фигурирует в текстах Д. Горчева (мы спрашивали его об этом в №2 нашего журнала). Знаете ли Вы об этом? Как Вы относитесь к такому явлению, когда оно касается Вас лично?

— Горчева пока еще не читал.

Интернет-проект Виктор Олегович™ (своеобразный клон нашумевшего «Владимир Владимирович» М. Кононенко, но посвященный не Путину, а Пелевину), персонажем которого Вы тоже успели стать, рисует вас, В. Пелевина и Т. Толстую как добрых друзей. Это записывает вас в одну из «клеточек» литературоведческой таблицы. Знакомы ли вы лично с Пелевиным, Толстой? Как оцениваете их прозу?

— Знаком. Уважаю.

— Правы ли критики, которые считают Ваш «Заплыв» пародией на Пелевина?

— «Заплыв» написан в 1979 году. Виктору Пелевину тогда было 17 лет. Думаю, тогда его литература еще не дефлорировала.

— Насколько Вы склонны к анализу своих текстов? Скажем, осознанно ли Вы в «Голубом сале» или «Авароне» вводите «кумулятивную» схему передвижения персонажа по бесчисленным этапам пути?

— Стараюсь особенно не впадать в самоанализ: не хочется заниматься ментальным онанизмом и отбирать хлеб у аналитиков.

— Большинство Ваших ранних произведений построено на приеме своеобразного «разложения» стилистически тщательно созданного литературного мира

11

(«Роман», «Заседание завкома» и др.), когда в ткань повествования вторгается высказывание принципиально иной формы. Для себя Вы как-то называли этот прием или в Вашем сознании он всегда фигурировал безымянным?

— Называю его «литабочка»: литературная атомная бомбочка. Называю: «Трое с динамитом вошли в умытую росой березовую рощу». Называю: OPRO-NAM! Называю: «Уебония-Со-Стоном».

— Что заставляло Вас так долго воспроизводить этот прием? Чем он Вас так завораживал?

— До сих пор пытаюсь разобраться. Но прием этот для меня теперь — во многом в прошлом. Хотя, он научил меня Великой Литературной Свободе. Я расчистил себе место.

— В романе «Очередь» можно найти длинное перечисление самых разнообразных фамилий. Много названных по фамилиям персонажей появляется и в других Ваших текстах — иногда всего один раз. Как технически происходит подбор имен персонажей? На это хватает Вашей фантазии или в качестве пособия Вы берете, скажем, телефонную книгу?

— Это — самое тонкое дело в литпроцессе: фамилия героя. По фамилиям персонажей можно судить о писателе. Подбирать фамилии — как писать шестиголосную фугу.

— Ваша репутация породила разноречивые толки вокруг премьеры оперы «Дети Розенталя» в Большом. Например, Никита Михалков объявил, что в опере вообще нет драматургии. На Ваш взгляд, насколько может доверять мнению Михалкова зритель, размышляющий, идти ли ему в театр?

— Я не дорожу мнением Никиты Михалкова, он во многом очень пошлый человек. А зритель все-таки в большинстве верит своим ушам и глазам: на опере нашей всегда аншлаг.

— Оформление обложек Ваших книг «опережает» их содержание: обложка «Голубого сала» рисует персонажа следующего романа «Лед», на обложке «Льда» изображен эпизод из «Пути Бро». Это была Ваша идея?

— Я всегда плотно работаю с художниками, оформляющими мои книги, часто подсказываю им идеи. Они же эти идеи «доводят до ума».

— Насколько вообще велика Ваша роль в оформлении своих книг? Ведь известно, что долгое время Вы работали именно как художник.

— Из свои книг я собственноручно оформил только первую: рассказы. Идеи оформления «Бро» и «Дня опричника» — мои.

12

— В 2003 году в Самаре по Вашему раннему творчеству защищена диссертация, тема которой созвучна названию нашего журнала: «Гипертекстуальная природа прозы Владимира Сорокина». Там среди прочего снова ставится вопрос о том, являются ли «Роман» и «Норма» частями дилогии: название первого произведения является анаграммой названия второго. Как Вы сами воспринимаете эти романы: как самостоятельные тексты или действительно как дилогию?

— Про дилогию мне впервые подсказала десятилетняя дочка Маша: «Норма» и «Роман» лежали на столе, она и прочитала: «Норма» — «Роман» наоборот. На самом деле — разные тексты. Но писала одна и та же сорока!

— Долгое время Вы избегали прямых намеков на современников. Тем удивительнее выглядят явные аллюзии на Чубайса в «Льде», упоминания травестированных имен Андрея Немзера, Бориса Гройса, Бориса Акунина и других в «Дне опричника». Вы пересмотрели свои взгляды?

— Мало ли что кому померещится… А реальность — проникает, проникает, рипс лаовай…

— Чем вызвано решение презентовать новую книгу не в Москве, а в глубине России, да еще и так, чтобы кроме Екатеринбурга, «День опричника» первое время нигде больше нигде не продавался? Решение для современного книжного рынка не тривиальное. Это эпатаж, попытка создать моду, подвижничество?

— Надоела жирная московская тусня. В провинции — тише и духовнее. И есть соленые грузди в сметане в вашем «Троекурове». А в московском ресторане «Пушкин» их нет!

Беседовал Борис Орехов

Уфа — Екатеринбург, август 2006 г.