Рустем Вахитов Слово на жизнь (об Анатолии Яковлеве)
Про Толика Яковлева мне трудно говорить в прошедшем времени. Не только потому, что 35 лет это не тот возраст, когда подводится черта жизни та самая, за которой «глухонемые владения смерти». Всякий, кто знал Толика лично, не мог не изумляться тому, насколько он был живой, слишком живой человек. Во второй половине
Толик был подлинным центром, вокруг которого вертелась наша небольшая, но в свое время пошумевшая в местных масштабах богемная вселенная. Он собирал нас, он разбирал наши стихи, он совал нам критические статьи, учебники по стихосложению, литературоведческие книжки. Эрудиция Толика потрясала. Он мог одинаково профессионально говорить о дифференциальных уравнениях, о стихотворных размерах, о железнобетонных плитах (по профессии он был строитель), о музыке, об астрономии. Потрясала его энергия. Он написал наверное, столько, что хватит на 50 томов (а в местном издательстве «Китап» лежит тоненькая книжка его стихов и уже 2 года не может выйти: постоянно «переходят дорогу» более шустрые и более близкие к начальству стихотворцы). Он умудрился напечататься во всех башкирских газетах. Он писал не только первоклассные стихи и прозу, но и удивительно смешные юмористические вирши, пародии, песни, эпиграммы, пьески. В свое время они, выпускаемые под псевдонимом Анатолий Якобы (придуманном, кстати, Касымовым), не сходили со страниц уфимских газет. В тогдашнем «Ленинце» (когда редактором его был известный в Уфе журналист В. Савельев, а ответственным секретарем нынешний редактор «МК по Уфе» Света Валиева) мы с Толиком делали еженедельную юмористическую страничку «Комната смеха», но в основном она держалась на энергии, фонтанах остроумия, нечеловеческой работоспособности Толика. Потом мы вместе делали самиздатовский журнал
Толя всегда всем помогал, всем правил стихи, всем просто так, от избытка фантазии разбрасывал в разговорах рифмы и метафоры. Люди с маленьким талантишкой трясутся над ним, интригуют против коллег, если встретят в их стихах схожее сравнение, рифму, даже если эта рифма столь же оригинальна как
Он учил меня любить и писать стихи. Когда я встретился с ним (на литобъединении Касымова в «Вечерней Уфе» осенью 1994 года) у меня за «душой» была пара публикаций в местной печати и несколько тетрадок стихов в столе. Но какие это были стихи… Мандельштам говорил, что писание стихов в юности уродливое цветение пола и оно не имеет прямого отношения к литературе. Думаю, он был прав. Юноша, вообразивший себя «поэтом», самовыражается в худшем смысле этого слова, то есть он погружен в эмоции, упивается ими, тогда как ему нужно бы отстраниться от текста, взглянуть на него холодным взглядом, «хищным глазомером столяра». Только тогда он увидит все огрехи и сможет продвинуться на пути создания Поэтического Текста, инициирующего эстетический эффект у читателя. Толя, когда ему приносили такие «цветы пола» всегда насмешливо восклицал: «по вдохновению писал? Не правил? Варвар! (это было его любимое ругательство). Сунь в стол, забудь, потом посмотришь, переправишь!». «Писать по вдохновению» было позором. Так пишут графоманы, которые стихи никогда не правят, текста не видят, а просто «балдеют» от процесса писания, как пьяница от водки. Графомания как вид наркомании не имеет отношения к литературе как к искусству обрабатывать словесный материал ради эстетического эффекта. Толя учил именно этому искусству. Я думаю, он согласился бы со стариком Хэмом, что вдохновение это ясное и четкое понимание замысла, возникающее после кропотливой работы. Он учил делать стихи (он, как и я, любил Маяковского, и эту его статью), потому что только так можно создать эффект естественности возникновения стихотворения. И он сам умел их и делать, и писать…
У него был огромный формальный дар. Он мог с ходу написать правильный сонет, триолет, рондо, акростих, мог на спор подобрать десятки рифм к самому трудному слову, у него было чувство стиха, он видел в беспомощном тексте новичка зародыш будущего стихотворения, которое могло бы возникнуть. Вероятно, Толя мог бы стать недюжинным критиком (в этой области, насколько я знаю, он тоже проявил себя несколькими статьями в интернете он стремился проявить себя везде, он будто торопился как ни банально такое утверждение об умершем кошмарно, невообразимо рано). Но кроме этого у него было главное, что делает поэта поэтом неповторимый духовный опыт, особый ракурс, взгляд на мир (порой довольно жестокий, скептический и издевательский, но не лишенный очарования), у него было потаенное Слово, которое пульсировало в нем и требовало, чтоб его высказали, самая главная драгоценность поэта.
Увы, поэтом я так и не стал (хотя в свое время мои стихи обильно публиковали и они вызывали
По мере того, как я уходил от поэзии и погружался в науку и в мою нынешнюю «вторую профессию» политическую публицистику, мы с Толиком виделись реже. Я узнал от друзей (довольно поздно), что он пережил автокатастрофу, долгое время был обездвижен, трудно поправлялся. Спасался сететурой, он создал в Интернете свой сайт, объединил под его «крышей» поэтов от
Но со старыми друзьями он предпочитал не встречаться. Звонил все реже и реже, писал электронные письма, но встреч избегал. Может, он не хотел, чтоб мы его видели таким, его, который в былые времена двухпудовые гири подбрасывал как мячики. Наверно, нужно было настаивать, пробиваться… Сейчас корю себя. Когда человек умирает, понимаешь вообще как хрупко человеческое бытие, как смешны при звуке этой хрупкости наши обыденные заботы, рутина. Но рутина имеет свойство заедать. В конце концов, наши контакты почти сошли на нет. В последний раз виделись с ним полгода назад. Он мне помог с сайтом. К моему удивлению, пригласил даже домой (в последние годы это у него было большой редкостью). Поговорили, повспоминали прошлое, он почитал стихи. Я сказал, что давно уже далек от былой своей Госпожи Литературы и если и пишу Как-то
Но я все же верю в бессмертие душ. Вера ведь выше разума. Разум барахтается в болоте сомнений, а вера неколебима как камень. Я верю, что жив Толик Яковлев, и Касымов, и Банников, и
Так что это не некролог, Толя. Некролог слово на смерть. А это слово на жизнь. На вечную жизнь.