В одной из новелл Борхеса рассказывается о воображаемом мире, где философию считали ветвью научно-фантастической литературы. Эта мысль, при всей ее эксцентричности, глубока: ведь научная фантастика есть нечто вроде мысленного эксперимента, показывающего при помощи художественных средств, что в итоге следует из той или иной идеи и тот же самый смысл — продумывание какой-либо позиции до конца имеет и настоящая философия. И это не говоря уже о том, что и фантастика, и философия несут в себе заряд стремления «оторваться» от обыденной реальности. Может быть, поэтому нынешний «материалистический, слишком материалистический» мир относится с изрядной доли подозрения и к той, и к другой: фантастика находится на правах Золушки во владениях Литературы, а на философию все время скептически поглядывает ее величество Наука.
Мы далеки от того, что отождествлять философию и фантастическую литературу, признавая за нашей древнейшей наукой собственный предмет, инструментарий и значимость ее проблем, и все же мы не может отказаться от такого рода параллелей. Тем более, что речь пойдет о не о чем ином как о философии всеединства, которая учит об идеале цельного мировоззрения, где философия и искусство сливаются, и о таких разных и даже полярных культурах как российская и североамериканская.
Принято считать, что идеи всеединства в современном мире представлены преимущественно русской религиозной философией. Действительно, ее основные положения сторонники популярных сейчас на Западе философских течений клеймят ругательными ярлыками: «холизм» и «реализм». И уж подавно ни о каких идеях всеединства нельзя и говорить по отношению к философии США, где давно и прочно обосновалась принципиально антиметафизичная аналитическая философия. Но в научной фантастике США дело обстоит иным образом: один из наиболее значимых ее представителей Айзек Азимов в своем грандиозном эпосе «Хроники Академии», а точнее, в последней его части «Академия и Земля» рисует своеобразный идеал всеединства — планету-суперорганизм под названием Гея, в которой все связано между собой настолько тесно, что каждый житель Геи не может говорить о себе просто "я", но говорит «я/мы/Гея». Причем, эта связь распространяется и на другие живые организмы, и даже на неживую природу. Жители Геи воспринимают ощущения друг друга, включая элементарные «квазиощущения» неодушевленных предметов, то есть их реакции на взаимодействие, для них не секрет и мысли друг друга. Со смертью геянина его сознание растворяется в суперорганизме Геи и продолжает существовать и вносить свой вклад в общее сверхсознание. Причем, Гея у Азимова — образец для будущего устройства Вселенной. Азимовский Демиург — почти что бессмертный робот Дениэл Р. Оливо, который, по сути, вмещает в своем мозгу всю мудрость человечества, решил, что и вся Галактика должна превратиться в один живой разумный суперорганизм — Галаксию (правда, окончательное решение остается все же за человеком — советником галактической Академии Тревайзом). Наконец, идеал Геи оттеняется в романе антиидеалом Солярии — планеты, где люди пошли до конца в своем желание замкнуться в своем эгоизме. Соляриане, дабы не нуждаться друг в друге, обзавелись роботами и машинами, обеспечивающими их всем и исключающими личные контакты людей, и более того — чтобы не нуждаться в другом даже для продолжения рода, соляриане превратили себя в гермафродитов. Естественно, Тревайз совершает выбор в пользу Геи и Галаксии.
Параллели с соловьевскими идеями человечества Богочеловечества или софийной природы очевидны. Не менее очевидны и различия — американская версия всединства не только не философична, но и не религиозна. Тем не менее мы должны констатировать, что сам факт некоторого совпадения свидетельствует о том, что всеединство есть не специфичный феномен незападных культур, как часто думают, но универсальный всечеловеческий идеал.
Опубликовано в сборнике тезисов конференции «Рациональность и вымысел» (Спб, 2002)