Рустем Вахитов — Евразийцы и «Вехи». О либеральном истоке классического евразийства

1.

Евразийцы 20-х годов ХХ в. не создали систематического учения об интеллигенции. Вместе с тем немало глубоких рассуждений о роли интеллигенции в обществе, о трагедии и будущем русской интеллигенции разбросано по статьям, книгам и программным документам евразийцев. Особое место уделяется проблеме интеллигенции в евразийских учениях о правящем слое¹, об идеологии², об идеократии³, о культуре петербургского периода истории России⁴ и о революции⁵. И это не случайно. Несмотря на интерес к пространству и географии, классическое русское евразийство позиционировало себя как идеалистическое учение, восходящее к традиции православной философии всеединства⁶. Согласно евразийцам именно идеи, а не материальные факторы управляют историей⁷, причем идеи не в современном номиналистическом смысле — как произвольные умственные конструкции интеллектуальной элиты, а в платоническом смысле — как эйдосы, умопостигаемые, духовные принципы, организующие жизнь народа во всех ее областях — от быта до политики. В этом смысле интеллигенция есть «духовный предстоятель народа» (П. Н. Савицкий)⁸ и ее главная задача — выразить национальную идею, уже растворенную в бытии народа и его культуре, в теоретической форме — в форме идеологии. Эта идеология должна основываться на трансцендентных, религиозных принципах и соответствовать национальной «почве», тогда она будет не «ложной», «абстрактной» и «гадательной», корежащей живую жизнь, а «истинной» и «конкретной»⁹. Евразийцы были убеждены, что мир идет от формальной демократии западного буржуазного типа к различным формам идеократии¹⁰. А в будущем идеократическом государстве интеллигенция вообще призвана играть одну из ведущих ролей, представляя «мозг» общества и государства. В этом смысле учение евразийцев о совершенном идеократически-демотическом государстве перекликается с учением о совершенном государстве Платона, но есть и значительное отличие. У Платона «философы» сами — мистики, созерцающие потусторонние эйдосы, а у евразийцев интеллигенция — «связующее звено» между обществом и мистической инстанцией — Церковью, которую евразийцы мыслили как отделенную от государства, но остающуюся его направляющей духовно-нравственной силой.

Обозревая евразийскую концепцию интеллигенции, нельзя не заметить определенные ее параллели с воззрениями авторов сборника «Вехи» (1909). Выяснению соотношений этих двух взглядов, а также причин этих перекличек и посвящена данная статья.

2.

К позиции авторов «Вех» близка евразийская критика материализма и атеизма русской интеллигенции как формы ложной религиозности. Материализм характеризовался евразийцами как наивное мировоззрение, порожденное европейским Просвещением XVIII века и являвшееся реакцией на отвлеченность идеалистических философских систем. Суть материализма евразийцы видели в попытке объяснить все явления и процессы через механистические законы и модели. Евразийцы считали его преодоленным развитием науки ХХ в.¹¹.

Тот факт, что материалисты до сих пор объявляют свое мировоззрение научным, говорит, по мнению евразийцев, лишь о том, что они не понимают того, что наука вовсе не противоречит религиозной вере и идеалистической философии: «…Нет веры без науки и нет науки без веры. Истинная вера содержит в себе свою науку со всеми ее исканиями и сомнениями»¹². Таким образом, материализм подобно идеализму также основывается на вере и это в полной мере относится ко всем его формам, в том числе коммунистической: «коммунизм, который представляет собой самый зрелый плод всего материалистического миросозерцания и самое последовательное развитие материалистического социализма, есть вера. Ибо коммунизм верит в опровергнутый наукой материализм, в необходимость прогресса и своего торжества, верит в гипотезу классового строения общества и миссию пролетариата. Он — вера, ибо одушевляет своих сторонников религиозным пафосом и создает свои священные книги … своих святых и подобную церковной организацию»¹³.

Выходит, и идеализм, и материализм суть феномены веры. Но между ними есть существенное различие, позволяющее говорить, что одна эта вера истинная, а другая- ложная. Любая вера стремится к абсолютному, наивысшему, наиполнейшему. А таковым может быть лишь Бог как цельное и бесконечное всеединство, а не какие-либо части мира — общество, народ, класс, и даже не весь материальный мир, который тоже лишь элемент всеединства. Поэтому по настоящему истинной может быть только «идеология, которая одушевляла бы пафосом вечного, абсолютно-ценного … была несомненно, т.е. абсолютно обоснованной в своих истоках»¹⁴. Коммунизм же есть подмена Божественной всеполноты узкой частью.

В унисон с этими мыслями евразийцев звучат рассуждения авторов «Вех». В «веховской» статье Н. А. Бердяева, например, говорилось: «К „науке“ и „научности“ наша интеллигенция относилась с почтением и даже идолопоклонством, но под наукой понимала особый материалистический догмат, под научностью особую веру, и всегда догмат и веру, изобличающую зло самодержавия, ложь буржуазного мира, веру, спасающую народ или пролетариат»¹⁵. С ним соглашался и С. Н. Булгаков: «Атеизм есть общая вера, в которую крещаются вступающие в лоно церкви интеллигентски-гуманистической…»¹⁶. То же самое писал С. Л. Франк: «Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а … оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции»¹⁷. Общий вывод авторов «Вех»: от ложной веры атеистического наукопоклонства русской интеллигенции необходимо перейти к истинной вере в Христа. Как видим, здесь евразийцы лишь развивали и систематизировали идеи «Вех».

Другую параллель мы обнаруживаем, коснувшись темы отношений русской интеллигенции и народа. Евразийцы упрекали интеллигенцию, впрочем, как и весь правящий слой петербургской России, в отрыве от национальной культуры, от народа, в превращении в «русских европейцев», забывших об идеалах отцов — православии и Святой Руси. Н. С. Трубецкой даже называл период истории России, начатый Петром «антинациональной монархией»¹⁸. Для оценки глубины противостояния друг другу народа и правящего слоя, в том числе интеллигенции, основоположник евразийства нашел резкие и страшные слова: «в России эпохи европеизации никто не чувствовал себя совсем в своем доме: одни жили как бы под иноземным игом, другие — как бы в завоеванной ими стране или колонии»¹⁹. Причины революционных потрясений, начавшихся в России в 1905 г. и достигших пика в 1917–1921 г.г. евразийцы видели как раз в этом трагическом расколе русской нации. Причем отрыв от собственного народа, непонимание его самобытной культуры, отношение к нему как к варварам, которых нужно «цивилизовать», были характерны не только для властей, но и для интеллигенции, которая внешне была враждебна власти и все делала для ее свержения: «по существу между всеми этими партиями (интеллигентскими — Р.В.) и правительством имелось глубокое сходство … игнорирование живой индивидуальности России, взгляд на нее только как на бездушный материал, из которого предстоит создать здание, сообразное тем или иным чужим, европейским идеям»²⁰.

Прямое предвосхищение этого евразийского тезиса мы находим в «веховской» статье М. О. Гершензона. Замечательно, что и М. О. Гершензон также связывал данный разрыв с утерей интеллигенцией православной религиозности, которой во многом остался верен русский народ: «сказать, что народ нас не понимает и ненавидит, значит, не все сказать… нет, он главное не видит в нас людей: мы для его человекоподобные чудовища, люди без Бога в душе, и он прав»²¹. М. О. Гершензон также предсказывал народный бунт против оторвавшихся от народа высших классов, который в равной степени будет направлен и против власти и против ненавидящей ее, но связанной с ней интеллигенции: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной»²². Только «веховцы» предсказывали и предупреждали, а евразийцы говорили уже о свершившемся факте.

Еще одна параллель касается отношений интеллигенции и государства. Евразийцы считали, что русской интеллигенции нужно преодолеть в себе анархические, антигосударственные инстинкты, которые выражаются и в ее увлечениях крайними социалистическими течениями общественно-политической мысли, и в ее бытовом правовом нигилизме, недооценке начала права, неумении заниматься «рутинной политикой». Л. П. Карсавин прямо писал о «государственной негодности»²³ нашей интеллигенции, в подтверждение своей мысли указывая на печальную судьбу «февральской власти». Интеллигенция, согласно евразийцам, должна научиться видеть в государстве воплощение общественного целого, своего союзника и должна заняться идеологическим обеспечением работы по государственному строительству.

Но тот же самый упрек в адрес русской интеллигенции высказывали и авторы «Вех». П. Б. Струве писал о «безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции»²⁴, о ее экстремизме и безответственности в грозовые годы революции²⁵.

Роднило евразийцев и «веховцев» понимание возможного положительного исхода трагичной истории русской интеллигенции — надежда на возвращение ее к ценностям православного мировоззрения после более чем двухвекового блуждания по лабиринтам секулярной западной мысли. Евразийцы всегда подчеркивали православный характер своей идеологии. «Из опыта коммунистической революции вытекает для сознания евразийцев некоторая истина … здоровое социальное общежитие может быть основано только на неразрывной связи человека с Богом, религией» — писал П. Н. Савицкий²⁶. Гармонию интеллигенции и народа под сенью православия предрекал П. П. Сувчинский: «…диктатура интеллигенции (коммунистов — Р.В.) будет также стихийно сметена. Тогда совершится великий завет России, сбудется пророческая ее тайна: умудренный и успокоенный народ и прозревшая интеллигенция примирено объединятся под одним великим и всеразрешающим куполом Православной Церкви»²⁷. С этими вдохновенными словами основателя евразийства П. П. Сувчинского перекликаются не менее вдохновенные слова С. Н. Булгакова из «Вех»: «рядом с антихристовым началом в этой (русской — Р.В.) интеллигенции чувствуются и высшие религиозные потенции, новая историческая плоть, ждущая своего одухотворения…. Уродливый интеллигентский максимализм с его практической непригодностью есть следствие религиозного извращения, но он может быть побежден религиозным оздоровлением»²⁸. Итак, при всех различиях социального и государственного идеалов евразийцев и «веховцев», их объединяло общее стремление обосновать идеологию будущего российского государства на традиционных православных принципах²⁹.

Наконец, и видение этого будущего посткоммунистического российского государства евразийцами и «веховцами» совпадало еще в одном — в согласии относительно его великодержавной сущности. Евразийцев не зря ведь называют одними из последних «русских империалистов», все учения которых — от культурологического до геополитического призваны обосновать неизбежность статуса России как великой империи. Об этом, в частности, пишет М. Ларюэль: «Евразийство стремится узаконить империю, ее масштабы в пределах континента и Азии»³⁰. Но «веховцы» также были сторонниками Великой России, хотя и во всем остальном, кроме ширины территорий, мало схожей с гипотетической православно-идеократически-демотической Россией-Евразией. Вспомним в связи с этим слова П. Б. Струве из другой его знаменитой статьи — «Великая Россия»: "для государства … верховный закон его бытия гласит: всякое здоровое и сильное, т.е. не только юридически «самодержавное» или «суверенное», но и фактически самим собой держащееся государство желает быть могущественным. А быть могущественным — значит, обладать непременно «внешней мощью»³¹.

3.

Наряду с параллелями, в концепции интеллигенции евразийцев и «веховцев» имеются и существенные разночтения. Прежде всего, следует согласиться с И. А. Исаевым в том, что веховцы оставались все же на позициях западничества, пусть и умеренного. Они критиковали русскую интеллигенцию не за то, что она перенимает западные ценности вообще, а лишь за то, что «она заимствовала у западной культуры всего только одну, причем не лучшую ветвь»³². С. Н. Булгаков в своей «веховской» статье писал: «Наша интеллигенция в своем западничестве не пошла дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада, причем, приняла их в связи с наиболее крайними и резкими формами философии просветительства…»³³. По мнению С. Н. Булгакова, вне поля зрения русской интеллигенции остались многие положительные, органические ценности западной цивилизации, которые гораздо достойнее того, чтобы их переняли, чем новомодные идеи социализма и коммунизма. Это религиозный индивидуализм, который был выкован в горниле европейской Реформации и связанные с ними ценности политических прав и свобод³⁴, здоровый исторический консерватизм³⁵, хозяйственная и трудовая инициатива и дисциплина, также связанные с христианским мировоззрением — католической монастырской культурой и протестантской «светской аскезой»³⁶.

Итак, С. Н. Булгаков призывал к творческой прививке западной культуры, считая вполне совместимыми православие и некоторые либеральные ценности. То же мнение выражали и другие «веховцы». П. Б. Струве в уже «веховской» статье, констатировав «банкротство самодержавия», говорил о народном представительстве как необходимом для дальнейшего развития России институте. Собственно, Струве и выступал не против революции 1905 г. как таковой, а лишь против ее продолжения, после того как по манифесту от 17 октября Россия получила парламентаризм³⁷. Струве даже предсказывал дальнейшее буржуазное развитие России, которое «растворит» интеллигенцию без остатка, распределив ее по разным классам³⁸. Причем, как и С. Н. Булгаков, П. Б. Струве свое западничество и либерализм стремился обосновать обращением к православному миросозерцанию, возводя худшие черты революционной интеллигенции (беспочвенность, радикализм) к ее атеизму³⁹.

Евразийцы же были крайними антизападниками и в этом они представляли собой противоположность «веховцам». С точки зрения евразийцев и те моменты западной культуры, которые «веховцам» казались положительными, следует отвергнуть как не соответствующие «русско-евразийской почве». Не только идеи социализма и коммунизма, как считали П. Б. Струве и С. Н. Булгаков, но и идеи либерализма, представительной демократии, капитализма, по убеждению евразийцев, суть результат просветительски-атеистического разложения Запада. «… современную европейскую культуру во всех ее частях, кроме эмпирической науки и техники, евразийцы признают культурой упаднической»⁴⁰ — говорилось в евразийской программе 1927 года⁴¹.

Понимание причин и природы революции в России начала ХХ века также разделяло евразийцев и «веховцев». По твердому убеждению «веховцев», революция есть исключительно результат деятельности радикальной интеллигенции. С. Н. Булгаков писал о революции 1905 года: «Не оспаривая того, что без целой совокупности исторических обстоятельств … и без наличия весьма серьезных жизненных интересов общественных классов и групп не удалось бы их сдвинуть с места и вовлечь в состояние брожения, мы все таки настаиваем, что весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией. … В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции…»⁴². Как видим, С. Н. Булгаков не отрицал вовсе определенного напряжения между властью и народом, но напряжение это, по его мнению, могло бы разрешиться двояко: путем мирного демократического консенсуса, который привел бы к компромиссу между интересами разных социальных групп и путем революционного насилия одной общественной группы (народа) над другой (высшими классами). И вина за трагическое, кровавое разрешение внутренних противоречий российского общества лежит, по мысли Булгакова, на интеллигенции, которая привыкла смотреть на революцию не как на последнее вынужденное и опасное для самой жизни нации средство, а как на романтический идол.

С. Н. Булгакову в этом вторил другой «веховец» — П. Б. Струве. Он, как уже говорилось, также упрекал интеллигенцию в том, что она в 1905 году даже после того, как у власти был вырван долгожданный парламентаризм, при помощи которого можно перейти к цивилизованному разрешению социальных проблем, не только продолжала революционную деятельность, но и призывала к самым радикальным действиям вроде национального восстания против самодержавия⁴³. По мнению же Струве задача интеллигенции после главного завоевания революции 1905 года — манифеста от 17 октября состояла не в продолжении борьбы, а в политическом, правовом, культурном воспитании и образовании нации. Любопытно, что и согласно Струве народ, хотя и имеющий причины для озлобления против властей, сам бы революцию не начал, если бы не интеллигенция, сыгравшая роль катализатора разрушительных политических процессов. Интеллигенция со своим преклонением перед народом и непониманием, что он нуждается в воспитании, деморализовала его, пробудила в его душе страшные желания и низкие инстинкты⁴⁴.

Евразийцы исповедовали иное понимание революции. Они тоже видели темную, стихийную и злобную сторону революции. Так, П. П. Сувчинский характеризовал революцию 1917 года как «помрачение и зло бунта», «организованную муку большевистского ига»⁴⁵. Г. В. Флоровский писал о том, что евразийцы не испытывают «никакого сочувствия злому духу революции»⁴⁶. Но в то же время причины революции они связывали, как уже говорилось, не с деятельностью отдельных лиц или даже целого сословия, а с трагическими изломами всей российской истории. «…в революции раскрылись исторические недуги России… готовилась она издавна и исподволь, ведением или неведением..»⁴⁷. А в программе 1926 года сказано об этом еще определенней: «в революционной анархии … с полной ясностью обнаружился давний трагический разрыв между народом, который со времени Петра не хотел европейской культуры .. и правящим слоем, который в европеизации утрачивал свою народность..»⁴⁸. Евразийцы не отрицали интеллигентской струи в революции, но она, по их мнению, была внешней, наносной и вскоре была сметена потоком народной революции, освобождающей Россию от «романо-германского ига». Эта народная революция не была понята ни «белой», ни «красной» частями интеллигенции. Однако, все лучшее, здоровое, что, сами не желая того, сделали большевики, создавая новую постреволюционную Россию, именно от этой национально-освободительной стихии.

Таковы основные различия между идеями сборника «Вехи» и евразийским учением.

4.

Объяснение переклички взглядов евразийцев и «веховцев» найти не сложно, так как можно говорить о непосредственном влиянии идей П. Б. Струве и, значит, в определенной мере «Вех» по крайней мере, на некоторых основоположников классического евразийства. Речь идет прежде всего о П. Н. Савицком- идеологе, публицисте, ученом-экономисте и географе, признание значительной, а то и центральной роли которого в евразийском движении стало уже общим местом⁴⁹.

К сожалению, мало придается внимания тому факту, что до «обращения в евразийство» (1921 г.), П. Н. Савицкий был одним из ярких представителей созданного П. Б. Струве «правого или консервативного либерализма», непосредственным учеником, точнее, аспирантом Струве. До революции 1917 г. Савицкий сотрудничал в издаваемом Струве журнале «Русская мысль»⁵⁰, рупоре консевативно-демократической мысли, затем в годы гражданской войны был заместителем Струве в правительстве Врангеля, уже в эмиграции участвовал в возобновленном в Софии журнале «Русская мысль»⁵¹.

К тому направлению, которое было представлено Струве и его учениками был близок и другой видный евразиец, Г. В. Вернадский — будущий евразийский историк, разработавший ряд узловых евразийских учений, прежде всего, о монгольском влиянии на русскую историю. В годы студенческой юности он входил в партию конституционных демократов (партия народной свободы), правое крыло которой, собственно, и возглавлял Струве⁵². Н. Н. Алексеев — будущий создатель евразийской теории государства и права, ближайший соратник Савицкого в эмиграции, в годы гражданской войны на юге России редактировал официальную газету деникинской армии «Великая Россия» совместно со Струве⁵³, с которым вместе входил и в руководящие органы деникинцев (Струве — в «Особое Совещание», Алексеев — в отдел пропаганды)⁵⁴ .

В то же время обычно также мало обращают внимание и на то, что сборник «Вехи» в определенной мере выразил многие идеи именно правого крыла кадетов. Трудно, конечно, рассматривать его как манифест «консервативного либерализма» — не только потому, что в него входили такие крупные и во многом несхожие фигуры как С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, но и потому что сборник этот полемический, главная его задача — критика революционной, нигилистической интеллигенции, и только во вторую очередь там выдвигались некоторые положительные цели. Но вместе с тем также трудно отрицать заметную роль в этом сборнике творца «правого либерализма» -Струве, наличие там и его ближайшего сподвижника национал-либерала Изгоева, а также определенную близость во взглядах со Струве тогдашних Бердяева, Булгакова, Франка, что выражалось, например, в их сотрудничестве в рупоре струвизма «Русской мысли». Кроме того, некоторые центральные мысли «Вех» — необходимость возвращения к религиозным ценностям, преодоления вражды между интеллигенцией и государством, заимствования с Запада культуры уважения к личности и правовой культуры вполне совпадают с кредо «либерального империализма» Струве, видевшего идеал в либеральной Британской Империи с ее традицией парламентаризма и ясным и последовательным великодержавием⁵⁵.

Здесь мы подошли к интереснейшей, но, увы, малоисследованной теме. Оказывается, параллели евразийцев и «веховцев» в их учениях об интеллигенции и ее роли в обществе обнаруживают генетическую связь идей евразийства (во всяком случае того его магистрального направления, которое было представлено Савицким и к которому принадлежали и Вернадский, Алексеев, а также в значительной степени Н. С. Трубецкой⁵⁶) и идей русского либерализма в их право-консервативном варианте⁵⁷. Обычно среди истоков классического евразийства указывают учения славянофилов (особенно поздних -Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева), «почвенника» Ф. М. Достоевского, но уж никак не русских либералов. Напротив, противоположность евразийства и либерализма всячески — и не без оснований — подчеркивается. Но, как видим, в реальности все сложнее, и у классического русского евразийства есть и либеральный исток. Наличие его хорошо объясняет некоторые на первый взгляд «странные» особенности классического евразийства, которые отличают его как от современных ему европейских вариантов консервативно-революционных учений, так и от русских неославянофильских течений. Современный исследователь немецкой консервативной революции и русского евразийства Л. Люкс указывал на эти различия. Прежде всего, «отношение к Западу и к либерализму у немецких антизападников приняло .. еще более решительные формы, чем у евразийцев»⁵⁸. Далее, «многое из того, что присуще было советскому режиму — террор и в особенности культурную политику советской власти, — евразийцы не принимали»⁵⁹, тогда как для немецких консервативных революционеров гуманизм, равно как и пиетет по отношению к культуре «это „слюни“, предмет насмешек»⁶⁰. Резюмируем: евразийцам в отличие от представителей схожих, консервативно-революционных идеологий в Европе, не были присущи тоталитарное упоение силой и властью, культурный и правовой нигилизм, самоуверенный аморализм. Евразийцы выступали за сильное государство, но уважающее права гражданина на основе особой почвенно-евразийской концепции «правообязаностей», за идеократию, но против насильственного единомыслия и партийного догматизма, за российско-евразийское великодержавие, но против ущемления национальных интересов других народов и цивилизаций. Здесь мы видим проявления так сказать «остаточного либерализма» евразийцев, и смеем заметить, не самые худшие⁶¹. Также сами евразийцы указывали на еще одно существенное отличие своих собственных воззрений от славянофильских: «… мы не разделяем взгляда народников на общину как ту форму хозяйственной жизни, которой … должно принадлежать экономическое будущее России. Как раз в области экономической существование России окажется, быть может, наиболее западническим»⁶² — писали они в предисловии к своему первому сборнику «Исход к Востоку». И хотя в последующих программных документах⁶³этот тезис будет значительно смягчен и евразийцы объявят себя в экономической сфере даже противниками капитализма, тем не менее и социализм, в том числе и народнический, они будут подвергать жесткой критике и отстаивать значимость частной инициативы в экономике, но только под контролем государства, особенно в нестратегических областях⁶⁴. Здесь мы тоже видим след «кадетского», либерального происхождения некоторых главных идеологов евразийства.

Естественно, речь не идет о прямой преемственности «правого либерализма» и евразийства. Общеизвестно, что Струве в самой категоричной форме не принимал «пробольшевизм» своих «учеников-еретиков» — национал-большевика Н. В. Устрялова и евразийца П. Н. Савицкого. Евразийство, взяв от правого либерализма идеи сильного государства, российского великодержавия, и также высокий градус правовой культуры, все же творчески, диалектически преодолело его, отбросив его западничество, либерализм, права человека и демократию в их европейско-просветительской интерпретации. И мы не можем не согласиться с С. Сергеевым в том, что такой «еретический струвизм» оказался больше адекватным политическим реалиям⁶⁵.

Примечания:

¹см. работу Н. Н. Алексеева «О гарантийном государстве» (1937)Отдел 1 Глава 4 Пункт 2; Отдел 3 Глава 2 Пункт 2 

²см. Евразийство (опыт систематического изложения) (1926) Часть 1, 2, 3 

³см. статью П. Н. Савицкого «Подданство идеи»

⁴см. работы Н. С. Трубецкого Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с запада, а с востока; Верхи и низы русской культуры (этническая основа русской культуры)

⁵см. Л. П. Карсавин О феноменологии революции

⁶см. П. Н. Савицкий Континент Евразия -М, 1997. —С.-С. 111–112 

⁷это отмечает, например, известный французский исследователь евразийства М. Ларюэль см. М. Ларюэль «Идеология русского евразийства или мысли о величии империи» (перевод с французского Т. Н. Григорьевой).- М., 2004. -С. 52 

⁸П. Н. Савицкий Евразийство как исторический замысел//П. Н. Савицкий Указ. соч. с. 111–112 

⁹см. Евразийство (опыт систематического изложения)/ П. Н. Савицкий Указ. соч. —С.-С. 14–19 

¹⁰см. об этом Н. С. Трубецкой Об идее-правительнице идеократического государства/Н.С. Трубец-кой Наследие Чингисхана -М., 1999. -С. 518 

¹¹имелась в виду серия научных революций — от возникновения теорией относительности А. Эйн-штейна до возникновения квантовой механики которые, действительно, поставили крест на механи-стической ньютонианской парадигме физики см. П. Н. Савицкий Указ. соч. -С.20 

¹²П. Н. Савицкий Указ. соч. -С. 24 

¹³П. Н. Савицкий Указ. соч. -С. 23 

¹⁴П. Н. Савицкий Указ. соч. -С. 23 

¹⁵В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. -С. 32 

¹⁶Указ. соч. -С. 49 

¹⁷Указ. соч. -С. 154–155 

¹⁸Н. С. Трубецкой Указ. соч. -С. 264 

¹⁹Н. С. Трубецкой Указ. соч.- С. 266 

²⁰Н. С. Трубецкой Указ. соч. -С. 272 

²¹В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. -С. 97 

²²Указ. соч. -С. 100 Это высказывание чаще всего цитировалось революционно-интеллигентскими оппонентами «Вех». При этом, оно вырывалось из контекста, так, чтобы создавалось впечатление, что Гершензон, да и другие «веховцы» из страха готовы полностью согласится со всем, что делает самодержавие, даже с самыми одиозными его мерами, отказавшись от его критики и тем самым пре-дав свои же собственные недавние идеалы. На самом же деле, речь идет совсем о другом. Если вни-мательно вчитаться в текст статьи, то становится понятным, что Гершензон вовсе не считал, что идти под защиту самодержавия, все равно не очень-то симпатичного для интеллигенции, есть для нее единственный выход. Отнюдь, Гершензон ведь писал: «каковы мы есть, нам … нельзя мечтать о слиянии с народом». Очевидно, при этом подразумевается, что если интеллигенция действительно, всерьез внутренне, духовно переменится, перестанет быть для народа чуждой и страшной, тогда ей не придется подобострастно «жаться» к отрицаемому ей самодержавию, из страха перед гибелью от рук народных.

²³Л. П. Карсавин О феноменологии революции/Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев -М., 1997. -С. 160 

²⁴В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. -С. 141 

²⁵Указ. соч. —С.-С. 142–143 

²⁶П. Н. Савицкий Указ. соч. -С. 90 

²⁷П. П. Сувчинский Сила слабых/Основы евразийства -М., 2002. -С. 366 

²⁸В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. -С. 82 

²⁹на это указывал и сын П. Н. Савицкого историк И. П. Савицкий: "Хочу подчеркнуть, что одним из важнейших аспектов евразийства является религиозный аспект. Скорее всего, на это повлияли идеи мыслителя Павла Новгородцева и других авторов, публиковавшихся в дореволюционных сборниках «Проблемы идеализма», «Из глубины» и «Вехи» (И. П. Савицкий Есть ли будущее у евразийства? Россия между Европой и Азией. НГ-Религии.—2004. — 6 октября. -С. 7).

³⁰М. Ларюэль Указ. соч. -С. 8 

³¹П. Б. Струве Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества/П. Б. Струве Pa-triotica Политика, культура, религия, социализм -М., 1997. -С. 51 

³²И. А. Исаев От «Вех» — к «Смене вех»/В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. -М., 1992. -С. 6 

³³В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. -С. 53 

³⁴Указ. соч. -С. 52 

³⁵Указ. соч. -С. 53 

³⁶Указ. соч. -С. 70 

³⁷Указ. соч. -С. 142 

³⁸Указ. соч. -С. 149 

³⁹Указ. соч. -С. 144 

⁴⁰Евразийство (формулировка 1927 года)/Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. Ан-тология—М., 1993. -С. 217 

⁴¹хотя это не значит, что евразийцы не ценили высшие достижения европейской культуры сами по себе, вне контекста их пересадки на чуждую почву

⁴²В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России М., 1992. —С.-С. 44–45 

⁴³Указ. соч. -С. 142 

⁴⁴Указ. соч. -С. 145 

⁴⁵П. П. Сувчинский К преодолению революции/Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. -М., 1997. — С. 205 

⁴⁶Г. В. Флоровский «Окамененное бесчувствие» (по поводу полемики против евразийст-ва)/Религиозно-философский журнал «Начала» №4 1992 -С. 78 

⁴⁷Г. В. Флоровский "Указ. соч. -С. 79 

⁴⁸П. Н. Савицкий Указ. соч.-С.-С. 52–53 

⁴⁹П. Н. Савицкий не только написал множество евразийских статей и монографий, он деятельно участвовал практически во всех евразийских сборниках, в разработке основных программных доку-ментов евразийства, был политическим лидером движения, входя в его главные руководящие органы, был создателем Евразийской Партии (1932 год), занимался евразийской библиографией, после ис-чезновения евразийства как политического явления не прекращал евразийские научные исследова-ния. Если для некоторых других членов евразийской группы евразийство было эпизодом их интел-лектуальной биографии, то для Савицкого — делом всей жизни.

⁵⁰некоторые статьи П. Н. Савицкого доевразийского периода ныне перепечатаны (П. Н. Савицкий О международных отношениях/П. Н. Савицкий Указ. соч.; П. Н. Савицкий Борьба за империю. Импе-риализм в политике и в экономике/Нация и империя в русской мысли начала ХХ века -М., 2004), но, увы, пока не стали предметом специальных научных исследований

⁵¹см. об этом И. Б. Орлова Евразийская цивилизация -М. 1998. —С.-С. 158–159 

⁵²см. об этом И. Б. Орлова Указ. соч. -С. 149   — кстати, название газеты перекликается с названием программной статьи Струве «Великая Рос-сия», в которой были изложены некоторые основные идеи концепции «либерального национализма и империализма» Струве

⁵³см. об этом И. Б. Орлова Указ. соч. -С. 141 

⁵⁴о струвизме см. С. Сергеев Русский национализм и империализм начала ХХ века/Нация и импе-рия в русской мысли начала ХХ века -М., 2004. -С. 14 

⁵⁵в качестве альтернативных направлений укажем на «левое, прокомунистическое евразийство» Л. П. Карсавина, «правое, крайне антикоммунистическое евразийство» Г. В. Флоровского периода 1921–1925 годов и т.д.

⁵⁶несомненно эта тема заслуживает отдельной специальной большой работы, где необходимо было бы проанализировать, например, работы Савицкого до и после 1921 года.

⁵⁷Л. Люкс Евразийство и консервативная революция. Соблазн антизападничества в России и Гер-мании (пер. с нем. Б. Хазанова)//Вопросы философии №3, 1996 -С. 61 

⁵⁸там же

⁵⁹там же

⁶⁰интересно, что этих особенностей нет у Л. П. Карсавина, для которого как раз была свойственна склонность к абсолютизации государства и «тоталитарное упоение», но он был и чужд традиции струвизма

⁶¹Предисловие к сборнику «Исход к Востоку»/Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы Рос-сии.—М., 1992. -С. 314 

⁶²см. напр. Евразийство (формулировка 1927 года)

⁶³см. об этом статью П. Н. Савицкого «Хозяин и хозяйство». И только левые «кламарские» евразий-цы, сближая свои позиции с большевиками, признают социализм в экономике

⁶⁴С. Сергеев Русский империализм и национализм начала ХХ века/Указ. соч. -С. 19