Рустем Вахитов — Платонизм в зеркале советского марксизма (Э. В. Ильенков об «идеях» у Платона)

1. Платон советского марксизма

Идеализм Платона — признанная вершина мировой философии. Представители современных философских направлений, точно также как и лучшие философы средних веков, Возрождения, Нового времени, углубляясь в классическую онтологическую, гносеологическую, аксиологическую проблематику встречаются там со следами пребывания универсального ума гения античности — Платона и вынуждены вырабатывать свое собственное отношение к тем результатам, которые получил Платон, прежде всего, осмысляя открытый им феномен идеального. Об этом замечательно сказал А. Ф. Лосев в работе 1928 года «Очерки античного символизма и мифологии»: «…каждая более или менее оформленная эпоха в истории мысли ставила себя в определенное отношение к Платону и спешила дать его оригинальное понимание. Платонов столько же, сколько было философских эпох и сколько было философских систем и интуиций.»¹. Лосев указывал, как минимум, на три современных ему образа Платона: трансцендентальный, неокантианский, феноменологический, гуссерлианский и мифологически-символический, разработанный П. А. Флоренским (который был развит самим А. Ф. Лосевым). Каждый из них, по мысли Лосева, не только отражает тот или иной аспект многогранного собственно платоновского творчества, но и является диалектически необходимым с исторической точки зрения: «…то или другое понимание платонизма связано с той или другой эпохой. Это не значит, что оно „относительно“ или „субъективно“. Это значит только, что оно является необходимой истиной для данной эпохи. Оно необходимо и объективно в той же мере, в какой необходимо и объективно все, что творится в истории, в какой необходима и объективна сама история»².

В 1928 году, когда писались эти строки, философская традиция советского марксизма, равно как и сама советская цивилизация, находились еще в стадии формирования; так что о Платоне советского марксизма говорить еще было, конечно, рано. Теперь, обозревая советский период как уже законченное историко-культурное целое, мы видим, что в его философской традиции нашлось место специфическому и по-своему интересному пониманию Платона³. Вместе с тем, прежде чем раскрыть его, мы должны сделать одну немаловажную оговорку. Обычно под советским марксизмом сегодня имеют в виду ту вульгарную, упрощенную философскую схему, которая излагалась в недавние времена в «идеологически выверенных» и беспросветно скучных и банальных «марксистских» статьях и монографиях и тиражировалась в учебниках. Если исходить из этого понимания, то следовало бы сразу честно признать, что «советское марксистское платоноведение» не представляло какого-либо научного значения. Понимание идеального у Платона в этой литературе не выходило за рамки трактовки эйдосов как гипостазированных понятий, повторяя давно устаревшую целлеровскую абстрактно-метафизическую концепцию⁴, а то и вообще повторяло трактовки вульгарных материалистов XVIII века, лишь снабдив их новыми терминами, взятыми из арсенала таких современных наук как физиология высшей нервной деятельности или кибернетика. Подобные «ниспровергатели» Платона, взявшие на вооружение марксистскую фразеологию, но не марксистскую диалектику, в простоте душевной полагали, что они окончательно опровергли платоновскую теорию идеального. Но на самом деле они даже не поднялись до понимания той философской проблемы, необходимость решения которой заставила Платона выдвинуть утверждение об объективном существование эйдосов⁵. Приходится с удивлением констатировать, что в официальной советской философии, приобретшей черты «марксистской схоластики», господствовало уничижительно-критиканское или, как минимум, легковесно-поверхностное отношение к наследию Платона, совершенно не соответствующее его всемирно-историческому культурному значению.

Но как верно заметил современный философ Р. Л. Лившиц, каждую философскую традицию следует оценивать по ее высшим достижениям, а не по результатам третьестепенных, бесталанных представителей⁶. Не может тут быть исключением и советский марксизм, к которому следует относить вовсе не советских «генералов от философии», а настоящих творческих марксистов, которых зачастую эти «генералы» между прочим, упрекали в уклонении от «единственно верной линии». Так, современное марксистское понимание Платона на научном уровне, а не на уровне идеологической демагогии, стало возможным, только после того как на почве марксизма была всерьез поставлена проблема бытия идеального, которую, собственно, и разрешал Платон в свое время и свойственными для этого времени средствами. А данную философскую революцию произвел в СССР в 60-х — 70-х годах мыслитель, публицист, литератор, педагог Э. В. Ильенков (1924–1979) — один из корифеев советского творческого марксизма. Поэтому именно Э. В. Ильенкова и следует считать настоящим родоначальником советского марксистского платоноведения, как оригинальной школы, стоящей вровень с другими школами платоноведения — неокантианской, диалектико-мифологической и т.д.⁷ По понятным причинам Ильенкова интересовала логическая «сердцевина» идеализма Платона — учение об идеях и его интерпретация в рамках творческого диалектического материализма.

2. Общезначимые аспекты в платонизме и их оценка у Э. В. Ильенкова

Э. В. Ильенков, прежде всего, констатирует, что если бы вульгарные материалисты были правы и идеальное являлось бы не чем иным как простым феноменом индивидуального сознания, то «идеализм Платона и Гегеля и в самом деле был бы в высшей степени странным заблуждением, каким-то несуразным бредом, никак не достойным умов такого масштаба и такого влияния»⁸. Но конечно считать так могут лишь метафизики — вульгарные марксисты, но не диалектик. Для диалектика-марксиста по Ильенкову: «идеализм — не следствие элементарной ошибки наивного школьника, вообразившего грозное привидение там, где ничего нет. Идеализм — это совершенно трезвая констатация объективности идеальной формы, то есть факта ее независимого от воли и сознания индивидов существования в пространстве человеческой культуры…»⁹. Более того, Ильенков во многом согласен с идеалистом Платоном и его последователями. Прежде всего, советский диалектический материалист вслед за древнегреческим диалектическим идеалистом признает бестелесность, то есть невещественность «идей» и их активный характер: «формально же факт выглядит именно так, как его и изобразили мыслители „линии Платона“, налицо объективная, несмотря на свою очевидную бестелесность, форма движения физически осязаемых тел. Бестелесная форма, управляющая судьбами вполне телесных форм. Определяющая „быть им или не быть“. Форма, сохраняющая себя в самых различных телесных воплощениях и не совпадающая ни с одной из них. Форма, про которую нельзя сказать, где именно она „существует“. Везде — и нигде в частности. И уж во всяком случае не в голове Иван Ивановича или Петра Петровича, хотя и в ней тоже»¹⁰..

По Ильенкову, Платон, безусловно, открыл феномен объективного, независимо от индивидуального сознания и воли существующего идеального, умопостигаемого бытия. Не признать наличие этого феномена не может ни один философ: будь он материалист или идеалист, субъективист или объективист. Это факт, с которым нельзя не считаться, если ты хочешь решать реальные философские проблемы, а не заниматься болтовней по их поводу. Собственно, без признания бытия идеального как некоего специфического уровня реальности, несводимого ни к физиологии мозга, ни психике, ни к языку, и философия невозможна, потому что сама философия есть не больше, но и ни не меньше, чем наука об этих идеальных образованиях вроде всеобщего, справедливости, красоты, закона. Допустим, «справедливость» — психофизиологический феномен, порождаемый работой головного мозга человека. Но тогда и философы здесь не при чем, этими феноменами должны заниматься физиологи и психологи. Значит, все многовековые рассуждения философов — будь то материалистов или идеалистов — о справедливости — лишь болтовня, теряющая смысл после возникновения научных методов психофизиологических процессов и феноменов. Допустим, «справедливость» не более, чем слово человеческого языка. Но тогда опять таки — это компетенция не философии, а лингвистики и заниматься этим также должны лингвисты, а не философы. Получается, вульгарные материалисты или позитивисты, сводящие идеальное либо к электро-физико-химическим реакциям в коре мозга, либо к языковым играм, по сути, так и не сумели подняться до уровня понимания философского (курсив мой — Р.В.) смысла проблемы идеального и в лучшем случае остаются на уровне ее психологического, семиотического, лингвистического аспектов (хоть при этом и считают ничтоже сумняшеся, что раз и навсегда решили эту проблему). Все их так называемое решение состоит в том, что неправомерно пытаются распространить методы и подходы других, частных наук на проблемы, выходящие за пределы компетенции этих наук — на проблемы философии. Иногда же мы вообще имеем дело с представителями обыденного мировоззрения, которые лишь овладели философским лексиконом, так как на уровне обыденного мировоззрения невозможно осмыслить проблемы столь высокого уровня теоретичности и абстрактности как проблемы философии, то и они просто не понимают проблему идеального, что опять таки не мешает им критиковать Платона, Канта или Гегеля как путаников, «не доросших до самоочевидных истин материализма». На самом же деле это они не доросли до понимания того, что Платон совершил величайшее открытие в истории человеческой мысли, которое не могут упразднить никакие новомодные теории вроде кибернетики, психоанализа или семиотики; также как специальная теория относительности вовсе не отменяет того открытого еще Ньютоном факта, что сила притяжения двух макротел прямо пропорциональна их массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния между ними, хоть и во многом другом теория относительности и отвергает ньютонианство, например, в трактовке пространственно-временных параметров. Учение Платона об идеях содержит в себе неустаревающие, общезначимые аспекты, которые не может не признать ни один философ, оставаясь на платформе собственно философского и тем более диалектического мировоззрения: кем бы этот философ ни был, пусть даже и материалистом и марксистом. Более того, как мы увидим дальше, именно возникновение марксизма, согласно советскому философу, позволяет правильно объяснить и проинтерпретировать феномен идеального, по выражению Ильенкова, «нащупанный Платоном».

3. Понимание идеального у Ильенкова и критика платонизма

Однако, по Э. В. Ильенкову, учение великого афинского мыслителя содержит в себе и элемент заблуждения. Как считает советский философ, Платон мистифицировал идеальное, изобразив его как эйдосы, составляющие сверхприродный слой бытия, свое рода «умный, интеллигибельный космос», который возвышается над космосом материальным и тем более над человеком и обществом как некий образец и одновременно цель развития. На самом же деле, по Э. В. Ильенкову, «идеи» Платона — и мы бы добавили, идеальное вообще, которое было открыто Платоном: «… — это универсальные, общезначимые образы-схемы … всеобщие нормы той культуры, внутри которой просыпается к сознательной жизни отдельный для себя закон своей собственной жизнедеятельности»¹¹. Далее Ильенков конкретизирует свое понимание идеального: «это и нормы бытовой культуры, и грамматически-синтаксические нормы языка, на котором он учится говорить, и „законы государства“, в котором он родился и нормы мышления о вещах окружающего его с детства мира…»¹². В качестве примеров идеального Ильенков приводит картину, чертеж, икону, знамя, балет «Лебединое озеро»¹³, то есть все, что нельзя свести к одним лишь ощущениям и вещественности. Рассмотрим подробнее ильенковское понимание идеального, для того чтобы лучше понять и «Платона Ильенкова».

Итак, идеальное по Ильенкову — это вовсе не результат психологических и физиологических процессов, происходящих в голове отдельного индивида. Но Ильенков не признает и существования идеального в самой природе и тем более в неких надприродных областях, в отличие от Аристотеля и Платона. Как выражается ученик и последователь Ильенкова С. Н. Мареев, по Ильенкову «…идеальное есть прежде всего феномен человеческой деятельности … только благодаря человеческой деятельности формируется идеальная действительность»¹⁴. Да и сам Ильенков высказывался по этому поводу вполне определенно: «идеальное есть .. не что иное как форма вещи, но не вне вещи, а именно в человеке, в форме его активной деятельности существующая… …В природе самой по себе, в том числе и в природе человека как биологического существа идеального нет… Так, форма кувшина, возникающего под руками гончара, не заключалась заранее ни в куске глины, ни в ни в прирожденной анатомо-физиологической организации тела индивидуума, действующего в качестве гончара»¹⁵. Как отмечает тот же С. Н. Мареев, расхождение между пониманием идеального у А. Ф. Лосева и Э. В. Ильенкова и состояло в том, что для Лосева, как и для всякого платоника, скажем, идеален сам закон природы, потому что он не дан нам в чувственном опыте (мы ведь видим не сам закон, а лишь его следствия, не закон гравитации, а падение камня), но зато постижим для ума (мы можем описать закон гравитации математически). Для Ильенкова же сам закон природы — материален, так как он есть феномен природы, каковая в принципе материальна. Идеальна же только, если можно так выразиться, «идея» закона природы, существующая как момент общественной сознательной деятельности человека.

Идеальное — не функция психофизиологии человека, и не присутствует непосредственно в окружающей нас природе. Итак, идеальное существует лишь в сознании человека. Но если мы это поймем так, что идеальное — лишь феномены индивидуального сознания, то мы грубо ошибемся. Ильенков едко высмеивает тех, кто под идеальным понимают «… то, и только то, что имеет место в индивидуальной психике, в индивидуальном сознании..»¹⁶. Поскольку существует лишь идеальное и материальное, то все остальное, что находится вне индивидуального сознания придется отнести к материи, в том числе «все исторически сложившиеся и социально узаконенные представления людей о действительном мире…»¹⁷, что явно нелепо.

Природу идеального, Ильенков, развивая идеи Маркса о человеке как существе общественном, ищет в общественной деятельности общественных людей, в труде и практике: "…идеальное … «конституируется» в особую — «чувственно-сверхчувственную» — реальность, в составе которой обнаруживается многое такое, чего в каждой индивидуальной психике, взятой порознь, нет и быть не может. … Это мир, каким он представлен в исторически сложившемся и исторически изменяющемся общественном (коллективном) сознании людей, в «коллективном» — безличном — «разуме», в исторически сложившихся формах выражения этого «разума»¹⁸. Ильенков высказывался об этом и еще более прямолинейно: «оно (идеальное — Р.В.) существует в многообразных формах общественного сознания и воли человека как субъекта общественного производства материальной и духовной жизни»¹⁹.

Как видим, здесь возникает фундаментальное для марксизма понятие «общественное сознание». По сути дела оно является и ключевым для понимания идеального у Ильенкова. Понятие это представляется сложным и запутанным лишь до тех пор, пока мы не осознаем, что под идеальным Ильенков имел в виду не что иное как «схемы», «категории», «понятия» именно общественного, а не индивидуального сознания или психики. А поскольку общественное сознание несводимо к суме сознаний индивидов, составляющих это общество, и имеет свою специфику, то получается, что эти элементы общественного сознания — открытые Платоном «идеи» существуют в определенной степени независимо от мышления отдельных людей и уж тем более от физиологических процессов, происходящих в их головах.

4. Платон как первооткрыватель общественного сознания и социальные корни идеализма

Итак, по мысли Ильенкова, Платон — ни много, ни мало, почти за две тысячи лет до Маркса открыл общественное сознание и изобразил его в виде своего надкосмического, сверхчувственного мира вечных, божественных идей. Платоновский (да и аристотелевский) мир идей, взятый в его целостности, или Космический Ум есть для философа-марксиста общественное сознание, только лишь не осознавшее само себя адекватно и воспринимающее себя отчужденно, как нечто чуждое, отдельное от общества и человека, приписанное внешней по отношению к нам природе. В статье «Античная диалектика как форма мысли», которая представляет редкий для Ильенкова опыт «чистого» историко-философского исследования, он прямо называет вещи своими именами: «Платон … на деле … исследует исторически развившееся общественное сознание своего времени, со стихийной силой навязываемое индивиду, выявляет всеобщие принципы, на которых основывается современная ему мировоззренческая схема, но при этом впадает в иллюзию, что это всеобщие принципы, прорисовывающиеся при анализе сознания суть несотворенные, вечные и неподвижные идеальные схемы»²⁰.

Следует заметить, что, по Ильенкову, они, эти принципы, и вправду представляют собой некие статичные, инвариантные идеалы, но не вечно, конечно, а лишь в исторических рамках, отведенных данной культуре как живому историческому феномену и как памяти о нем в общественных сознаниях других цивилизаций. Однако для отдельного человека, живущего не более века, такое долгожительство паттернов культуры легко может показаться вечностью.

Неудивительно также, что знание об эйдосах Платона мыслит как доопытное, взятое нами из прошлой жизни. По Ильенкову, действительно, существуют понятия и категории, весьма важные для нашей жизни и деятельности, но не вырабатываемые каждым человеком в отдельности, а получаемые им сразу, в готовом виде в процессе воспитания и, шире говоря, общественной деятельности: «…Платон фиксирует то обстоятельство, что человек в своем активном отношении к вещам … всегда стоит на почве некоторой всеобщей — на деле общественно-развитой — нормы, понятия, категории и что именно норма и категория, а не единичный чувственно воспринимаемый факт как таковой есть подлинное основание … сознания о вещи»²¹.

Наконец, вовсе не случайно, что Платон трактует идеальное именно идеалистически, то есть как мировое начало, довлеющее над миром вещей и над человеком. Э. В. Ильенков как марксист убежден, что общественное сознание отражает общественное бытие, общественное сознание, рисуемое Платоном в виде мира идей отражает отчужденное общественное бытие, где человек и общество не понимают, что их собственная производительно-творческая деятельность и созидает историю и культуру, где они наоборот, историю и культуру с их законами и тенденциями воспринимают как внешнюю, чуждую им, нависающую и довлеющую над ними грозную силу. А таково любое эксплуататорское общество — значит, по Ильенкову, именно эксплуататорское общество и свойственные ему отношения являются социальными корнями любого идеализма, в том числе и платонизма: «… факт, который и тысячелетия спустя останется камнем преткновения для материализма (и для субъективного идеализма) и одновременно — почвой для идеализма объективного … реальный факт господства общественного целого над индивидом»²².

Причем, совершенно не случайно открытие феномена идеального и его первоначальное исследование произошло именно в рамках традиции объективного идеализма — традиции, начинающейся с Платона и достигающей своего расцвета у Гегеля, а не в рамках традиции материализма, который до Маркса в этом плане сильно отставал от идеализма. Согласно марксизму, без эксплуататорских обществ, поднявших уровень развития производительных сил на небывалую ранее, немыслимую для первобытного коммунизма высоту, не может произойти становление коммунизма индустриального. Маркс предлагает своеобразный историцистский вариант антроподицеи, оправдание эксплуатации человека человеком, отрицаемой марксизмом по морально-экзистенциальным причинам, но признаваемой необходимым этапом для прогресса истории. Точно также по Ильенкову без идеалистических концепций идеального, поставивших эту проблему на надлежащую теоретическую высоту, недоступную ранним формам материализма, не было бы материалистического понимания идеального, заложенного Марксом и реализованного самим Ильенковым. Без Платона (не говоря уже о Гегеле) не было бы Маркса. Тем самым Ильенков предлагает диалектическое оправдание существования идеализма в истории философии в прежние времена. Но интересно, что на современный идеализм эта комплиментарная оценка у него не распространяется. Сам Э. В. Ильенков в известной статье «Идеальное» писал, что его общественно-диалектическое разрешение проблемы идеального является в ее философском, принципиальном аспекте окончательным и теперь остается лишь экстраполировать его выводы на другие дисциплины, например, на педагогику. С возникновением марксистской концепции идеального исторический смысл существования идеализма, по Ильенкову, исчерпан. Однако это не значит, что идеализм как таковой уже не существует. В нашем мире много такого, что является анахронизмом, исторически исчерпало, пережило себя, но в то же время все еще наличествует. Окончательно идеализм исчезнет по Ильенкову лишь с исчезновением его социальной базы — эксплуататорского общества.

3. Идеальное по Ильенкову и целлеровское, метафизически-логическое понимание идей Платона

В общих чертах нами уже рассмотрено и понимание идеального у самого Ильенкова и его оценка теории идей Платона. Но в заключение мы не можем удержаться от сопоставления ильенковской концепции платоновских идей со знаменитой, целлеровской. Это позволит еще лучше понять мысль Ильенкова, тем более что сам Ильенков часто употреблял для обозначения идеи слово «понятие», что может привести к определенной путанице, и даже к отождествлению в данном вопросе Целлера и Ильенкова. А между тем их позиции буквально разделены пропастью.

Но сначала необходимо оговориться, что Э. В. Ильенков формулировал свое общественно-диалектическое понимание идеального в полемике с психофизиологическим вульгарным материализмом, который пустил глубокие корни в упрощенном марксизме официальной советской философии. Ильенкову важно было прежде всего доказать, что идеальное — это отнюдь не психологические феномены, содержащиеся в индивидуальном человеческом сознании, как это считали Д. И. Дубровский и его последователи — явные и неутомимые оппоненты Ильенкова. Поэтому прямой полемики с целлеровским абстрактно-метафизическим пониманием идей у Платона у Ильенкова мы не найдем. Но по сути, если мы вдумаемся в трактовку идеального у Ильенкова, мы увидим, что оно противоположно целлеровскому. Однако вспомним позицию Целлера по этому вопросу.

Согласно Э. Целлеру идеи Платона есть не что иное, как гипостазированные понятия, содержащиеся в уме каждого из нас. Есть реальные материальные столы — вне нашего сознания, а есть стол вообще или идеальный стол — как понятие в нашем сознании, отражающее лишь общие черты у реальных столов и не более того. Платон по Э. Целлеру впервые поднялся до понятийной рефлексии и был настолько очарован своим открытием, что пошел дальше и выдвинул неправомерное предположение, что вне нашего сознания и даже вне материального мира существуют такие же понятия, но гипостазированные, то есть обладающие субстанцией. Платоновская идея, таким образом, есть не что иное, как понятие, взятое из ума человека и перенесенное в объективную реальность²³.

Такая трактовка Платона, которая, повторим, является крайне упрощенной и абстрактно-метафизической, кажется настолько очевидной современному человеку с его стихийным вульгарным материализмом, что она проникла даже в учебники по философии, причем, представляется там не как одна из точек зрения, принадлежащая немецкому филологу XIX века, наряду с другими точками зрения (например, более современной и глубокой трансценденталистской трактовкой идей Платона у неокантинацев Виндельбанда и Наторпа), а как некая самоочевидная истина.

Так, во «Введении в философию» (по редакцией академика И. Т. Фролова) — самом многотиражном вузовском учебнике советских времен (а по его переизданию учатся и поныне) говорится: «Чтобы объяснить то или иное явление, надо по Платону, найти его идею, иначе говоря, его понятие… Платон многое сделал для исследования природы понятия»²⁴. В учебнике А. Н. Чанышева по древней философии, предназначенном для студентов философских (!) факультетов, мы встречаем такое же определение: «Платоновский ейдос или платоновская идея … фактически объективированное понятие…».

Эти учебники писались людьми, которые — во всяком случае, в те времена — причисляли себя к традиции советского марксизма и говорили от его имени. Но никакая диалектика в этих платоноведческих штудиях «диалектических материалистов» и не ночевала, более того, за диалектико-материалистическое понимание идеального у Платона там выдавалось абстрактно-метафизическое понимание, созданное немецким филологом-позитивистом почти двести лет назад.

Естественно, Ильенков не мог бы согласиться с такой трактовкой идей Платона, поскольку это противоречило его собственному пониманию и учения Платона и феномена идеального. Исходя из самого духа концепции идеального Ильенкова, можно уверенно заявить: идеальное для него — вовсе не понятия, т.е. просто логические мысли о предметах, а схемы и модели общественного сознания. Разница между ними существенная. Понятия отражают общие черты у всех предметов, составляющих некий класс, то есть они охватывают большое количество предметов и по закону обратной зависимости объема понятия и его содержания, они крайне скудны логически. Схемы общественного сознания, напротив, отражают общественную практику со всем ее богатством и многообразием. Далее, понятия мыслятся индивидуальным сознанием, идеи мыслятся при помощи индивидуальных сознаний (так как Ильенков, естественно, отрицал существование общественного сознания как некоего разумного субстанциального существа), но при этом в определенной мере независимо от сознаний отдельных людей (так как общественное сознание не есть простая механическая сумма сознаний отдельных индивидов, живущих в этом обществе, а составляет отдельную онтологическую единицу и процессы, происходящие в нем обладают известной степенью автономии). В этом смысле можно сказать, что идеи, в отличии от понятий, с точки зрения Ильенкова, мыслятся общественным, а не индивидуальным сознанием.

Поясним эти рассуждения на примере. Понятие стола, как уже говорилось, есть просто стол вообще, совокупность общих черт всех реально существующих, различных столов — журнальных, кухонных, операционных, письменных. Понятие стола отражает тот элементарный и простой факт, что все столы, независимо от их предназначения, материала, из которого они сделаны и т.д., имеют поверхность (столешницу) и основание (ножки). Поскольку во всем остальном столы различаются: один имеет три ножки, другой — четыре, один сделан из камня, другой — из дерева, то понятие стола, действительно, крайне бедно содержательно. Идея же стола в ильенковском ее понимании есть некий образец, «идеал» стола, коренящийся в общественном сознании и представляющий собой продукт многодесятилетней, а то и многовековой деятельности всего этого общества, создавшего свои собственные стили и традиции в области производства мебели. На этот образец или «идеал» накладывают отпечаток представления данного общества о роскоши и комфорте, система ценностей общества с ее иерархией, даже оценка телесности и взаимоотношение тела и духа. Так, простой, функциональный, лишенный украшений и излишеств стол советской столовой и уж тем более высокий, на уровне груди стол в советском кафетерии как будто говорили о том, что в этом обществе на еду смотрят как на простое отправление физиологической потребности, которое необходимо, но не самоценно. В этом обществе, строящемся на идеале трудового коллективизма, чувственные удовольствия не только не ценятся, но и прямо осуждаются. За советским столом не больно-то понежишься и посибиритничаешь, он сделан так, что быстрее, практически на ходу, поесть и уйти. Советский стол связан с идеалом разумного аскетизма, свойственным для всей советской цивилизации, которая в качестве смысла жизни провозглашала не гедонистические утехи, а жертвенное служение высокой (хотя и посюсторонней, имманентной) цели. Не то стол западного кафе: из дорогого дерева, накрытый дорогой скатертью, продуманно и красиво накрытый, залитый мягко-интимным светом лампы и тонущий в приятных звуках музыки. Это стол общества потребления, где удовольствие от еды превращено в культ, иначе говоря, буржуазный стол, составляющий ценностный полюс социалистического, советского стола!

Как видим, идея в ильенковском смысле может быть буржуазной или социалистической (а также феодальной, рабовладельческой и т.д.), в зависимости от того, в общественном сознании какого социума она укоренена. В то же время, очевидно, что понятие не может быть буржуазным или социалистическим. Уже из одного этого видно, как велика разница между ними.

4. Социальные корни трактовки идеального Э. В. Ильенкова

В начале работы мы приводили слова А. Ф. Лосева о том, что каждая эпоха мировой истории, и каждый тип культуры порождает свой собственный образ Платона, и что все эти образы не есть относительные и субъективные трактовки, они являются необходимой истиной для данной эпохи и необходимым звеном в развитии мировой истории. Так, учение об идеях в собственно платоновском, языческом варианте, как прекрасно было показано А. Ф. Лосевым, связано с рабовладельческим античным обществом и его интуицией космоса как живого, но безличного божества и человека как безличного интеллекта и воли с одной стороны (рабовладелец) и безличной, пассивной социальной материи (раб) с другой. Христианская трактовка платоновских идей, развиваемая самыми разными философами — от Августина Блаженного и Фомы Аквинского до П. А. Флоренского и А. Ф. Лосева, безусловно, связана с обществом патриархального типа и его теоцентричным мировоззрением. Субъективизм и антропоцентризм трактовки идей у вульгарных материалистов, Целлера и неокантианцев — порождение буржуазной культуры с ее культом индивидуализма, рационализма, человеческой активности т.д.

Отсюда следует, что концепция идеального Ильенкова тоже должна быть укоренена в эпохе и обществе, в которых жил, а именно в советском обществе, и собственно, так оно и есть. Советское общество было цивилизацией общинно-авторитарного типа, а его мировоззрение было ярко выражено социоцентричным. Не космос, не Бог, не человек как рациональный и активный индивид, а общество в целом и человек как часть общества стояли в центре любой области советской культуры — от литературы до философии. Неудивительно, что в этих условиях возникает именно социально-диалектическая трактовка идей Платона, то есть трактовка их как феноменов общественного сознания (отсюда мы видим, кстати, что Ильенков был совершенно прав, когда указывал, что психофизиологическая трактовка идеального, сводящая его к порождению индивидуальной психики и тела, есть ни какая иная, а буржуазная трактовка, чужеродная для марксизма и советской философии).

Мы высказали эту мысль в качестве постановки проблемы и не будем здесь ее развивать (хоть уверены, что это привело бы нас к интересным и многое объясняющим выводам). Мы укажем еще только на то, что не следует понимать это рассуждение о социальных корнях различных трактовок платонизма как апологию некоего социального релятивизма. Речь не идет о том, что каждая эпоха порождает свой образ Платона, не связанный никак с предыдущей и последующими эпохами, и имеющий отношение не столько к Платону и к феномену идеального, который он открыл, сколько к самопознанию данной эпохи. Отнюдь, мы вполне согласны с А. Ф. Лосевым в том, что различные прочтения платонизма и феномена идеального необходимы сточки зрения внутренней диалектики истории. Иначе говоря, не у какого-нибудь одного философа имеется исчерпывающее объяснение феномена идеального, будь то сам Платон или его средневековые сторонники, или его новоевропейские критические интерпретаторы, нет, оно раскрывается в процессе развития всей мировой философской мысли. И каждая новая эпоха раскрывает тот аспект объективно существующего идеального, который ей ближе и понятнее в силу ее культурного своеобразия. Так, у самого Платона и неоплатоников раскрывается космический аспект идеального, у христианских платоников — трансцендентный, у новоевропейских буржуазных философов — антропологический, наконец, у Ильенкова — социальный. То есть Платон осознал идеальное как Ум живого организма — космоса, христианские платоники — как архетипы вещей в сознании Бога, философы буржуазной эпохи — как доопытные структуры сознания и понятия рассудка, или, как минимум, как психические феномены, советский философ Ильенков добавил к этому понимание идеального как схем общественного сознания. Таким, образом, значение ильенковской концепции платонизма выходит далеко за рамки марксизма. Автор этих строк, являющийся сторонником философии всеединства А. Ф. Лосева, считает, что и для религиозного платоника-софиолога ильенковская концепция небезынтересна и небесплодна. В самом деле, рамках философии всеединства общество понимается как симфоническая, соборная личность, обладающая разумом и волей, следовательно, категория общественного сознания представлена здесь даже более ярко, чем в марксизме. Тот факт, что классический христианский платонизм фактически не разрабатывал этот слой идеального, касающийся структур сознания общества, видимо, связан с тем, что доселе и не было исторической эпохи, в которой именно социальная тематика так властно и твердо заявляла бы о себе. Понадобилось возникновение советской цивилизации и советской философии, чтоб был осознан и это аспект проблемы идеального. И в этом состоит историческая заслуга советского марксизма, прежде всего, в лице философии Э. В. Ильенкова, перед традицией русской религиозной философии всеединства, что открывает перед этой философией шанс, переосмыслив в соответствующем ключе достижения Э. В. Ильенкова, обогатить свою собственную традицию учением о социальном идеальном.

¹А. Ф. Лосев Очерки античного символизма и мифологии -М., издательство «Мысль», 1993. -С. 684 

²А. Ф. Лосев Очерки античного символизма и мифологии -М., издательство «Мысль», 1993. -С. 685 

³следует различать философию советского марксизма и философию советского периода. В СССР жили и творили такие выдающиеся специалисты платоноведы как В. Ф. Асмус или А. Ф. Лосев, но они не имели отношения к советскому марксизму, так как принадлежали к совершенно другим философским традициям (Асмус — неокантианской, Лосев — неоплатонической) и только вследствие идеологической и партийной цензуры не могли прямо высказывать свои взгляды. Исходя из этого, здесь мы исключаем из рассмотрения трактовку платоновских идей у Лосева и Асмуса, и будем говорить лишь о советском марксизме

⁴см. лекцию Б. А. Чагина по античной философии в сборнике: Платон: pro et contra Платоническая традиция в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Спб., 2001. Его составители Р. В. Светлов и В. Л. Селиверстов оговариваются, что поместили эту вполне среднюю, ничем не выдающуюся лекцию как «образец пересмотра истории развития философской мысли в древней Греции … с точки зрения универсального космополитизма новой идеологии» (Указ. соч. -С. 631). Действительно, в этой лекции присутствуют практически все стереотипы рецепции Платона и платонизма официозной советской философией (которые, впрочем, не стоит распространять на всю советскую философию).

⁵исчерпывающую критику понимания платоновских эйдосов как гипостазированных понятий см. у А. Ф. Лосева

⁶см. Р. Л. Лившиц Духовность и бездуховность личности. -Екатеринбург, издательство Уральского университета, 1997. -С. 12 

⁷Мысли Ильенкова относительно идеального у Платона интересно разрабатывались у М. Ф. Лифщица (1905–1983), выводы которого, как нам кажется, подняли понимание Платона в марксизме на новую высоту. Однако будучи стесненными объемами небольшой статьи, мы рассмотрим в общих чертах лишь понимание Платона и платонизма у Э. В. Ильенкова.

⁸Э. В. Ильенков Диалектика идеального/Э.. Ильенков Философия и культура -М., издательство политической литературы, 1991. —С.-С. 259–260 

⁹там же

¹⁰ там же

¹¹ Э. В. Ильенков Диалектика идеального/Э. Ильенков Указ. соч. -С. -С. 232–233 

¹²там же

¹³см. Диалектика идеального/Э. Ильенков Указ. соч. -С. 324 

¹⁴С. Н. Мареев Э. В. Ильенков. —Москва-Ростов-на-Дону, 2005. -С.81 

¹⁵Э. В. Ильенков Материалистическое понимание мышления как предмета логики/ Э. Ильенков Указ. соч. -С. 216 

¹⁶ Э. В. Ильенков Диалектика идеального/Э. Ильенков Указ. соч. -С. 234 

¹⁷ там же

¹⁸там же

¹⁹Э. В. Ильенков Материалистическое понимание мышления как предмета логики/ Э. Ильенков Указ. соч. -С. 213 

²⁰ Э. В. Ильенков Античная диалектика как форма мысли/ Э. В. Ильенков Философия и культура -М., издательство политической литературы, 1991. -С. 79 

²¹Э. В. Ильенков Античная диалектика как форма мысли/ Э. В. Ильенков Философия и культура — М., издательство политической литературы, 1991. -С. 79 

²²Э. В. Ильенков Античная диалектика как форма мысли/ Э. В. Ильенков Философия и культура -М., издательство политической литературы, 1991. -С. 77 

²³заметим, кстати, что это убеждение строится на вульгарно-прогрессистском стереотипе, согласно которому представители древних обществ (а также представители современных «примитивных цивилизаций») просто не способны к элементарному абстрактному мышлению, они якобы мыслят упрощенно конкретно, например, не могут сказать «дерево», а могут лишь — «баобаб» или «пальма». Так что для операции выведения понятия, которую теперь совершает каждый ребенок трех лет от роду, понимающей, что яблоки, груши и сливы составляют класс фруктов, а античности понадобился гений великого Платона! Мы говорим, что это стереотип, потому что он теперь уже навсегда опровергнут современной антропологической наукой. Так, выдающийся антрополог-структуралист Клод Леви-Строс указывал, что существуют языки «примитивных народов», в которых даже более выражено абстрагирование, чем в европейских языках, например — язык чинук индейцев северо-запада Северной Америки. (К. Леви-Строс «Неприрученная мысль»/К. Леви-Строс «Первобытное мышление», М., 1994, с. 113). Кроме того, те, кто считают, что обилие слов, указывающих на конкретные предметы, в языках «примитивов» — свидетельство доабстрактного характера их мышления, ошибаются. (К. Леви-Строс Указ. соч., с. 114 ). По замечанию Леви-Строса как раз обилие слов, указывающих на различные нюансы флоры и фауны, говорит о сложной структурированности картины мира носителя данного языка. Итак, Леви-Строс убедительно доказывает, что мышление «дикарей» имеет свою специфику, отличающее его от мышления современного западного человека, но это различие состоит вовсе не в том, что «дикари» якобы лишены абстрактного мышления, так как «не доросли» до него. Точно также давно пора отказаться и от столь же глупо-пренебрежительного отношения к представителям древних цивилизаций, например, от наивной и смешной веры в то, что греки были лишены понятийно-логического мышления и учить его им начали лишь Сократ, Платон и Аристотель. А отсюда прямо вытекает, что идеи Платона не есть впервые отрефлексированные понятия

24Введение в философию. Учебник для высших учебных заведений. В двух частях. Часть 1 (под редакцией академика И. Т. Флорова)". -М., 1989. -С. 100