Как мы выживали в 1990-е? или Народный коммунизм как ответ на вызов «дикого капитализма»
Как мы выживали в 1990-е?
или
народный коммунизм как ответ на вызов «дикого капитализма»
1. Ответ народа на капиталистические реформы
В 1990-е годы пришедшие к власти радикальные либералы (Ельцин, Гайдар, Чубайс и др.) произвели над нашей страной рискованный, очень опасный и тяжкий по последствиям эксперимент. Попытка создать в России экономические институты западного типа, да еще и в кратчайшие сроки и невзирая на удар по благосостоянию миллионов людей напомним, что сами реформаторы откровенно называли свою операцию «шоковая терапия» привела к ужасающим результатам. Советская экономика рухнула, заводы и фабрики стали закрываться, сбережения людей в сбербанке «сгорели», цены на самые необходимые продукты выросли в десятки и сотни раз.
Люди, привыкшие к скромному достатку, который
обеспечивала им советская система с ее развитыми институтами
социальной помощи получавшие квартиры от государства без
денег, платившие мизерно мало за коммунальные услуги, получавшие
бесплатные путевки в санатории, имеющие возможность пользоваться
бесплатной медициной, вдруг в одночасье оказались буквально на грани
голодного существования. В особенно трудном положении оказались так
называемые слабо защищенные слои населения: пенсионеры, многодетные
семьи и неполные семьи, в которых
Причем, реформаторы не скрывали, что они сознательно
проводят преобразования предельно жестко, дабы бросить людей в море
свободной конкуренции и рыночных отношений. В угоду либеральной догме
они планомерно разрушали социальные инфраструктуры бывших советских
предприятий: детские сады, поликлиники, строительство ведомственных
домов, загородные сельскохозяйственные предприятия заводов и фабрик.
Ведь согласно американским учебникам по экономике предприятия такого
типа были «неправильными», завод должен заниматься
производством продукции, а работники получать за это зарплату, а уж
на полученные деньги они могут удовлетворить свои потребности
получить медицинские услуги по рыночным ценам в частных поликлиниках.
Либеральное государство 1990-х, усилено насаждавшее капитализм,
требовало от предприятий снимать с баланса их социальные
инфраструктуры. Точно также государство сознательно шло на
уменьшение социальных выплат. Инфляция обесценила пенсии по старости
и по инвалидности, детские пособия, тем не менее государство не
спешило выправить положение. Практически официальной идеологией
реформаторов стал
Сегодня стали общедоступными документы, показывающие, что уже на этапе планирования реформ в конце 1980- младореформаторы предвидели резкое снижение материального положения большей части народа и шли на это сознательно, мечтая о формировании в тигле реформ новой породы русских «гомо капиталистикус». Недовольство народа они были готовы подавлять жесточайшими террористическими средствами, что показал показательный расстрел парламента в центре Москвы и феноменальная жестокость милиции при подавлении восстания сторонников парламента. Впрочем, немалая роль отводилась и манипуляции сознанием при помощи СМИ: на фоне разрухи, обнищания, разгула криминалитета на телеэкранах кривлялась попсовая тусовка эстрадные певцы, юмористы, гипнотизируя людей лошадиными дозами «гламурной» пошлятины, отвлекая их от реального положения дел. Либералы продолжали бояться народа, культивировали в себе ненависть к нему, изощрялись в оплевывание национальной истории и национального характера, мечтали о собственном российском Пиночете. Однако в большинстве своем либералы считали, что нужно переждать, пока вымрут самые злостные «совки» и все наладится, не только новые поколения россиян, но и многие «старые россияне» станут людьми с капиталистическим настроением.
В то же время оппоненты реформаторов коммунисты и патриоты 1990-х были убеждены, что эти реформы, ведущиеся столь варварскими методами, провалятся. Не выдержав такого разгрома привычного жизнеустройства народ якобы очень скоро сметет ненавистную власть. В течение всех 90-х годов коммунисты упорно ждали скорой народной революции и видели ее проблески в забастовках и голодовках рабочих, демонстрациях студентов и т.д. Строго говоря, коммунисты здесь тоже, увы, мыслили в категориях западнической парадигмы и исходили из того, что такой резкий обвал благосостояния должен привести к протестной активности, катастрофа в экономике «базовой» части жизнеустройства должна вызвать неминуемую катастрофу политического режима. Собственно, так оно и произошло бы, если бы подобные реформы проводили в какой-нибудь западной стране: гораздо меньшие удары по благосостоянию трудящихся там вызывают волну забастовок и протестов. Однако российский народ в очередной раз доказал, что его невозможно мерить западными мерками. Ни прогнозы либералов, ни прогнозы коммунистов не оправдались. Бывшие советские люди в основной своей массе не перековались в гомо капиталистикус, да и с новым поколением это тоже не произошло, но и на баррикады массы тоже не пошли. Даже забастовочное движение было крайне вялым, несравнимым с современным западным, хотя на Западе удары по благосостоянию рабочих со стороны неолибералов тамошних Гайдаров и Чубайсов, тоже пришедших к власти в 8090-е во многих странах Европы, неизмеримо мягче. Постепенно основная масса населения России, которая сначала пережила подлинный шок от столь крутых преобразований, все же приспособилась к новым пореформенным условиям. На уровне сознания люди могли критиковать новую жизнь она им действительно не нравилась, но некую нишу в ней они все таки нашли и отказываться от обретенного с таким трудом скромного благосостояния они не сбирались. Поэтому революция, почти реализовавшаяся в 1993 году, во время октябрьского Московского восстания с каждым новым годом становилась все эфемернее. Причем, «золотой дождь» из нефтедолларов и «консерватизм Путина» здесь не сыграли решающей роли. Приспособление произошло уже в середине 90-х годов, когда ничего этого еще не было. И это чудо имело свои объяснения. Выжить в этих условиях бывшим советским людям помог их высокий потенциал к общинной самоорганизации и взаимопомощи. На насаждаемый сверху либеральный капитализм массы ответили стихийным народным коммунизмом (от слова «коммуна» община), только не марксистским, который предполагает классовую борьбу и подготовку революции, а традиционным, при котором люди объединяются в союзы взаимопомощи вроде общин, гильдий, цехов и артелей, чтобы сообща выживать в трудных условиях и какой издавна существовал в традиционном обществе, уживаясь с классовой экономикой (правильнее его даже называть «реальный исторический коммунизм», чтоб отличать его от того идеального гипотетического будущего общества, которое называет коммунизмом марксистская традиция). Это покажется парадоксом, но 1990-е стали вопреки желанию реформаторов годами расцвета реального коммунизма в России, они показали насколько силен общинный дух в России.
Наши патриоты и вообще левые идеологи любят поговорить об особом характере русского народа, о склонности его соборному бытию, к коллективизму и взаимовыручке. Но, к сожалению, это красивые и часто пустые, мало что значащие слова. Почти никто из наших апологетов соборности всерьез не пытался исследовать формы современного реального коммунизма, общинной самоорганизации. А между тем, если бы такое исследование было проведено, оппозиция не держалась бы с таким упорством за проигрышную тактику ожидания социального взрыва. Она бы увидела действительность, и не идеологическую картинку, и отталкивалась бы в своих действиях уже от нее.
Я претендую лишь на постановку проблемы, настоящее и подробное исследование такого рода впереди. Материалы для него есть. Они разбросаны по социологическим книжкам, по статьям, по Интернету. Существует целое направление исследований в современных социологии и экономике неформальная экономика, «экономика дара», эксполярная экономика. Эти исследования нужно лишь собрать, сделать из них «логическую выжимку» применить к нашей проблеме. Неоценимую помощь может оказать метод «oral history», популярный сейчас на Западе, то есть воспоминания, рассказы реальных людей, которые совсем недавно пережили эти события (в том числе личные воспоминания людей, переживших ту эпоху).
2. Община как феномен «экономики дара»
Но прежде мы должны определиться с тем, что такое община как форма хозяйствования. В истории существовало и существует множество общинных форм экономики от присваивающей экономики первобытного общества до средневековых крестьянских и городских традиционных общин и современного кооперативного движения. Но мы должны дать общее определение общины, указать на такие ее особенности, которые объединяют все ее формы. Звучит оно так: община это форма хозяйства, которая строится на общественной собственности на средства производства и взаимопомощи ее членов в процессе производства материальных благ. Община гарантирует своим членам удовлетворение их жизнеобеспечивающих потребностей и требует от них взаимной солидарности. Конкретный механизм действия общины подчинен законам «экономики дара», то есть такой экономики, в которой люди обмениваются не товарами, имеющими точный денежный эквивалент, а «дарами», под которыми может пониматься все предмет, услуга, выказываемое уважение, и ценность которых люди определяют исходя из субъективных отношений, традиций, молчаливых договоренностей. Рассмотрим это на примере русской крестьянской поземельной общины, которая существовала в России до революции и первые годы после революции. Каждый новый член общины сразу же получал от общины все, что ему было необходимо для того, чтобы сохранить жизнь и работоспособность его и его семьи, причем, даром, только на том основании, что он теперь такой же член общины, как и другие. Община совместными усилиями за кратчайший срок (день два) выстраивала ему дом, на сходе его наделяли землей для сельхозобработки по числу «душ», то есть мужчин в семье, в случае надобности община выделяла семена для сева и хлеб для пропитания. Все это был «дар» общины своему члену. Однако в «экономике дара» дар это не альтруистическая услуга. Одаренный должен выступить с ответным даром, который производится не сразу, не эквивалентен в точности начальному дару, но обязателен, его слишком долгое отсутствие повлечет за собой общественное осуждение, а регулярный отказ отвечать даром на дар - исключение из общины. Ответным даром русского крестьянина-общинника являлся труд на благо общины и взаимопомощь отдельным ее членам. Общинник был обязан участвовать в совместных коллективных работах общины («помочах») строительстве прудов, дорог, мостов, которыми будут пользоваться все общинники, возведении тех же домов для новых общинников, уборке сена с общинных лугов, которое затем распределялось по дворам и служило пищей для личного скота зимой1, помощи заболевшим общинникам, вдовам, инвалидам, старикам. Такой обмен дарами между общиной и ее членом и между самими общинниками не только был выгоден, но и укреплял общину, стягивал ее в одно целое межличностными связями. Современные социологи экономики утверждают, что отличие дарообмена от товарообмена в том и состоит, что дар несет еще и символическую нагрузку и является выражением уважения к дарополучателю, устанавливает тесные межличностные связи между дарителем и дароополучателем. А вот товарообмен, наоборот, разобщает, продавец и покупатель товара после сделки остаются друг другу чужими и ничего друг другу не должны, ничем друг с другом не связаны.
Итак, община это форма хозяйствования, для которой характерен нерыночный обмен (экономика дара или ойкономика в терминах Аристотеля), ей противостоит частнособственническое хозяйство (рабовладение, феодализм и капитализм), для которого характерен товарно-денежный, рыночный обмен (экономика товара или хрематистика в терминах Аристотеля)
Экономика дара, где труд становится даром, приносимым человеком общине в обмен на дар жизнеобеспечивающего продукта, предполагает, что от того, что выиграет один, выиграют и все. Общинник, получивший от общины дом, землю, хлеб, чувствуя себя морально обязанным, хорошо трудится и произведенными им благами в определенной мере пользуются все. В общине все имеют совпадающие экономические интересы. В экономике товара, где труд продается, как, например, при капитализме, участники производства рабочий и капиталист имеют противоположные экономические интересы. Это вызвано не их моральными качествами, а объективными условиями, в которых они оказались и которым они вынуждены подчиняться, а именно законами рынка. Рабочий и капиталист это продавец и покупатель, рабочий продает труд за зарплату, капиталист аренду средств производства за труд рабочего, а интересы продавца и покупателя исключают друг друга. Продавец хочет продать дороже, а покупатель купить дешевле, если один выиграет, другой проиграет.
Впрочем, и взаимопомощь общинников, как мы видели, строилась не на чистых моральных основаниях, восходящим, скажем, к православной соборности или особенностям русского характера, как казалось «романтикам общины» русским славянофилам и народникам. Общинники помогали друг другу, потому что они вынуждены помогать, иначе они потерпели бы и материальный и социальный ущерб: их бы считали неблагодарными и лишили тех благ, которые им даровала община2.
Такова общая модель общины и ее мы и будет использовать, перейдя к самоорганизации постсоветских людей в условиях экономического кризиса.
3.
Советские
Многие
исследователи уже указывали, что советские предприятия вовсе были не
похожи на индустриальные предприятия Запада, и даже на те из них,
которые, как и в СССР, были в собственности государства3.
Советские предприятия располагали широкой социальной инфраструктурой:
поликлиниками, санаториями, профилакториями, детскими садами, которые
предназначались для сотрудников и членов их семей и были созданы для
помощи им со стороны завода или фабрики. Это не было запланировано в
проекте марксистского социализма, который предусматривал
удовлетворение всех нужд людей учреждениями государства. С позиций
этого проекта подобные социальные инфраструктуры предприятий даже
ненужное дублирование: ведь есть уже районная поликлиника, куда могут
обращаться все жители района, в том числе и работающие на
определенном заводе. Зачем же еще ведомственная поликлиника, конечно
официально тоже государственная, но финансируемая за счет завода и
соответственно предпочтительно обслуживающая работников того завода?
Очевидно, что создание таких дублирующих соцструктур было стихийным
творчеством масс и моделью для них являлась русская община. И
руководство заводов и их рабочие в период индустриализации, как
указывал
В рамках общиной логики свой дом, поликлиника, санаторий у предприятия очень даже оправданы, и не есть ни ненужное дублирование государственных структур, как казалось ортодоксам от марксизма, ни растратой финансовых средств, как кажется либералам. Завод, выступавший здесь как община и как коллективный даритель, дарил новому своему члену все, необходимое для жизни квартиру, дешевую еду в общепитовской заводской столовой, детсад для ребенка, качественное медобслуживание, ответным даром рабочего был хороший труд, оказание помощи членам своего коллектива, когда она понадобится и сверхурочный, общественный труд («общественные поручения» аналог старорежимных крестьянских «помочей»). И опыт показал, что такая «общинная экономика» оказалась не менее, и даже более эффективной, чем западная, частнособственническая конкурентная (если отвлечься от перебоев с ширпотребом в СССР, о которых только и говорят либералы, а вспомнить, что советская «общинная экономика» помогла выиграть тяжелейшую войну и затем за считанные годы вытащить из послевоенной разрухи и голода многомиллионный народ, то мы увидим ее настоящий потенциал).
С.Г.
Кара-Мурза уже писал о то, что даже сознательная атака правительства
либерал-реформаторов
Именно
от них и пошел эксперимент по выдаче зарплаты продуктами,
натурализация зарплаты. Он был следствием отчаянья: деньги ни на что
не хватало, и имевшиеся деньги рачительные хозяйственники пускали на
поддержание завода, а работникам предлагалось вместо зарплаты
получить продукцию предприятия. Вряд ли они думали, что благодаря
ему, если называть вещи своими именами, бывшие
советские предприятия, так и не став капиталистическими,
окончательно стали типами общины, действующей по законам экономики
дара. Вспомним, что экономика дара практикует безденежный обмен
внутри общины. Думаем, это процесс можно назвать коммунизацией
предприятий (от латинского слова «коммуна» община).
В реальности это
Естественно, с точки зрения либерала это было
архаизацией, отходом назад. Но если целью
экономики считать не накопление богатств, как это делают либералы, а
выживание в трудных условиях, как всегда считалось в традиционном
обществе, то такая модель
Подобные
Но думается, пережившие 1990-е такие предприятия все же и сегодня могут стать базой для развития форм общинной экономики.
4. Общинная самоорганизация садоводов
Без преувеличения огромную роль в выживании масс людей в
годы шоковой терапии в России сыграли садоводческие загородные
хозяйства, продукцией которых кормились безработные, малооплачиваемые
работники умирающих предприятий,
Тип садоводства, ставший основой для выживания масс в годы реформ, возник в СССР достаточно поздно, в 1950-е-1960-е годы. Специалисты-социологи (например, И. Чеховских) отмечают, что первоначально в СССР воспроизводился тот тип дачного хозяйства, который сложился до революции в среде высших и средних слоев общества. Подражая аристократам, которые летом выезжали на отдых в свое деревенское имение, представители дореволюционного "среднего класса" тоже либо покупали, либо арендовали специальные дачные домики за городом. Живя в них, они просто отдыхали и никакими сельхозработами не занимались. После революции такие дачные поселки были экспроприированы государством и превратились в места для отдыха партийной советской элиты. Советские граждане, не принадлежащие к элите, могли также арендовать на лето домики, рангом пониже, не такие комфортные, но тоже предназначенные для отдыха.
Пригородные участки, предназначенные для выращивания на них овощей для личного питания стали предоставлять гражданам в первые послевоенные годы (специалисты объясняют это тем, что в голодные годы люди хоть так могли поправить свой рацион, однако, думается, здесь сыграла роль и тоска бывших крестьян по «земле»). В 1960-е годы разрешили строить на них маленькие, нестационарные домики. Так и сформировалось явление, которые до сих пор у большинства населения называется «дача» (хотя к даче классической оно отношения не имеет, скорее оно восходит к крестьянскому огороду). Садовые участки распределялись предприятиями среди своих работников. Предприятие оплачивало все расходы: электрификацию, водопровод, телефонизацию, охрану. Это был тоже «дар» предприятия, как и обслуживание в ведомственной поликлинике, отдых в профилактории предприятия, на который работник должен был ответить своим «даром» хорошим трудом на предприятии. Своеобразный традиционный дарообмеен существовал и среди садоводов, объединенных в товарищества и живших дачными поселками. Характер ритуала приобрела привычка делиться с соседями продуктами труда плодами урожая, что сплачивало коллектив, люди помогали друг другу при строительстве дач, посильно участвовали в работах, которые требовали большей частью специалистов (электрификация, проведение дороги).
Эти садовые хозяйства, объединенные в товарищества, помогли выжить огромному количеству людей в тяжелые 1990-е годы. Малооплачиваемые работники, а то и безработные проводили месяцы, а то и почти круглый год на дачах, выращивали овощи, которыми затем питалась вся семья. Как замечает И. Чеховская: «Последний российский экономический кризис 1998 года продемонстрировал практическую обоснованность ориентации на самообеспечение: на фоне всеобщей паники дачники, у которых была “своя” картошка и т.д., оставались относительно спокойными. В очередях можно было услышать: “На дачу, что ли, уехать и там пересидеть?». Конечно, с точки зрения капиталистической экономики дачи были и остаются нерентабельными, дешевле купить ту же продукцию на рынке. Но как отмечает тот же специалист: «У многих дачевладельцев нет альтернативы: на основном рабочем месте либо не платят зарплату, либо она очень мала, либо человек вовсе безработный. Те самые деньги, на которые дешевле купить, просто негде заработать».
Усилилась взаимопомощь среди садоводов. Противостоя налетам бомжей и люмпенов, которые воровали заготовленную продукцию, садоводы сами организовывали совместное патрулирование дачных поселков. Высокая способность к самоорганизации проявилась и в создании общественных организаций, защищающих права садоводов, и в успешности этой борьбы. Например, повсеместно садоводам удавалось добиться льгот для себя на пригородном транспорте, что для них было жизненно важно.
Другой пример такой самоорганизации объединение в кооперативы садоводческих хозяйств, возникших уже в 1990-е. В эпоху реформ многие предприятия, переживающие кризис, уже не могли оплачивать нужды садоводческих хозяйств работников. Садоводы стали создавать кооперативы или товарищества, своеобразные общины, осознавая выгоды, которые несет объединение средств и усилий. Члены такого кооператива выбирают правление и осуществляют взносы, на которые возводятся строения общего пользования (например, дом сторожа), проводятся в дачный поселок водопровод, электричество, строятся дороги, проводятся мелиоративные работы, оплачивается охрана. Это своеобразный аналог «помочи», то есть общественных работ в крестьянской общине, только члены кооператива не могут сами электрифицировать дачный поселок, для этого нужны специалисты, но они их совместно нанимают. Теперь уже кооператив, а не завод предоставляет садоводам все необходимые и даже комфортные условия (электричество, газ, телефон), а садоводы осуществляют денежный аналог ответного дара «помочи». Кроме того, поселок сам по себе постепенно становится маленьким «миром» и в нем осуществляется взаимопомощь на основе «экономики дара» между самими садоводами (обмен продукцией, помощь при постройке дома, в работе на участке т.д.).
Казалось бы, со стремлением к общинной самоорганизации у садоводов контрастирует популярное среди них требование передать участки в частную собственность. Однако само понимание частной собственности у них весьма своеобразное, сильно отличающееся от классического либерального понимания. Если либеральное понимание предполагает, прежде всего, превращение приватизированной земли в товар, рыночные спекуляции с землей, то садоводы вкладывают в термин «частная собственность» иной смысл собственность семьи и рода, которая не может быть отчуждена государством. Напротив, к земельным спекуляциям они настроены отрицательно, поскольку убеждены, что земля дана для того, чтоб ее обрабатывать. Среди садоводов распространены свойственные для крестьян-общинников ценности любви и уважения к сельскохозяйственному труду, презрения к отлыниванию от этого труда, «легкому» зарабатыванию денег. Типичное поведение частного собственника на землю, широко распространенное на Западе консервирование земельных участков на длительный период, пока они растут в цене, вызовет у них, безусловно, возмущение. Можно предположить, что когда земля, действительно, станет частной собственностью и в садоводческом хозяйстве появится член хозяйства, который купил землю, но ее не обрабатывает, реакция его соседей, типичных советских общинных садоводов, будет негативной. Его не просто покроют позором за то, что его земля стоит неухоженной, без сомнений, начнутся попытки отторгнуть у него эту землю, самовольно занять ее, использовать для своих нужд…
Думается, процесс передачи земли в частную собственность, который начнется уже скоро, отрезвит садоводов, и покажет им, что они просто не понимали, что их ждет, и тогда мы столкнемся с мощным и организованным движением против приватизации земли.
5. Общинная самоорганизация среди рыночных торговцев.
1990-е годы были годами расцвета мелкой продуктовой торговли, центрами которой становились уличные рынки, сначала стихийно возникавшие у дорого, у остановок, затем превратившиеся в легальные, обзаведшиеся собственными строениями. На них можно было купить основные продукты питания: мясо, колбасы, хлебные изделия, масло, фрукты гораздо дешевле, чем в государственных и частных магазинах. Просуществовали они до начала 2000-х, когда стали вытесняться сетями супермаркетов, хотя кое где они существуют до сих пор4.
Персонал этих рынков формировался из тех, кто остался
без работы после закрытия предприятия, или сам ушел
В своем обзоре функционирования таких общин торговцев, мы будем опираться на найденную нами в Интернете работу Ирины Ивлевой «Уличный рынок: среда петербургских торговцев» (http://www.indepsocres.spb.ru/sbornik9/9_ivlev.htm). Несмотря на то, что она использовала материал, собранный в среде торговцев Санкт-Петербурга, сама исследователь признает, что структура и неписанные обычаи этих рынков в разных регионах схожи и ее выводы могут быть распространены на российские рынки такого рода вообще (и наши личные наблюдения, касающиеся таких же рынков Уфы, это подтверждают).
Торговцы таких рынков являются либо «хозяевами»,
то есть владельцами товара, либо наемными продавцами, которые торгуют
товаром «хозяина». Торговцы в основном женщины от 20 до
50 лет, то есть в возрасте, когда у них есть несовершеннолетние дети.
Многие
Главным мотивом женщин, становящихся торговками, является не получение прибыли, а выживание, обеспечение семьи и детей (хотя иногда эта мотивировка двусмысленна, некоторые из торговок получают пенсии, выплаты за детей, так что речь идет не о буквальном выживании, а о стабилизации материального положения). Ивлева характеризует сообщество таких торговок как «материнское сообщество: «Эта категория выбрана для характеристики сообщества потому, что большинство его представительниц обладает материнским статусом, занимает позицию “работающей матери” и дискурсивно акцентирует статус матери и ценности материнства»»
Оно имеет свои особые правила, которые не спущены
«сверху», не записаны в уставе рынка, а сформировались
стихийно, в ходе образования рыночной торговли и во многом связаны со
стремлением к общинной взаимопомощи. К этим правилам относятся
запреты на демпинговые цены (то есть на цены, сильно заниженные, по
отношению к ценам соседей), на откровенную конкуренцию за покупателя
(торговцы называют это «перебивать торговлю», то есть
«предлагать свой товар, когда покупатель собирается купить
такой же продукт у соседа»), на отказ делать скидку при покупке
товара «своим», торговцем того же рынка. Нарушение этих
трех базовых правил влечет за собой суровое наказание: изгнание из
сообщества торговцев данного рынка, причем, перед нами типичный «суд
общины», так как речь идет о решении всего собрания торговцев,
а не о решении администрации, которая вынуждена признать это
решения, если не хочет конфликта с сообществом торговцев. Существуют
и другие правила, нарушения которых не наказываются столь сурово, за
ними следует лишь моральное осуждение, но если таких нарушений
накопится большое количество, то существование такого торговца на
рынке станет невыносимым, его подвергнут настоящему моральному
террору и он уйдет сам. К правилам этого рода относятся требование
приглядеть за товаром, когда сосед отлучился
Взаимопомощь среди торговцев выражается и в том, что они объединяются в целях безопасности, когда уходят поздно вечером (то есть если их некому проводить, расходятся небольшими группами). Можно к этому добавить личное наблюдение автора, мне известен случай, касающийся такого же уфимского рынка: после смерти одной из торговок, ее коллеги собрали деньги и принесли их родственникам покойной, дабы помочь покрыть похоронные расходы, кроме того, они бесплатно распродали оставшийся ее товар и тоже вернули деньги родственникам. Как было понятно из их слов, это не единичный случай, а тоже правило, они считали нормальным помочь, как они выражались, «от всего нашего рынка».
Ивлева отмечает, что подобные обычаи, особенно существование доверия среди торговцев противоречат принципу конкуренции. Показательно, что торговцы в случае выбора между либерально-буржуазной конкуренцией и общинной взаимопомощью выбирают второе: «в среде торговцев формируются особые механизмы блокирования негативных последствий конкуренции, способные разрушить группу». Ивлева, правда, оговаривается, что конкуренция тоже присутствует, поэтому на рынке нет стойких дружеских отношений, но она введена в определенные рамки, так как прибыль здесь является не главным мотивом: «Представители сообщества ставят своей основной целью решение проблемы выживания. Принцип “безопасность прежде всего” реализуется посредством оказания взаимной помощи членами сообщества в процессе избегания рисков (угрозы жизни, имуществу и т.п.».
Ивлева называет такую форму хозяйственной деятельности «моральной экономикой». На самом деле перед нами более или менее типичный случай небуржуазной, общинной экономики, широко распространенной в традиционном обществе и как видим, сохранившейся в России до сих пор и даже приспособившейся к условиям «дикого капитализма». Это объединение торговцев, основанное на ограничение конкуренции, взаимопомощи, идеологическом обосновании деятельности и направленное не на обогащение, а на поддержание примерно одинакового гарантированного уровня материального достатка у всех членов общины. Черты этого сообщества напоминают средневековые западные гильдии или цеха торговцев, русскую артель коробейников и т.д. Так, П. А. Кропоткин отмечал такие же обычаи средневековых цехов: самоуправление, братство между членами, взаимопомощь. Важно замечание Кропоткина, что гильдии средневековых торговцев в первую очередь стремились обеспечить товарами горожан своего собственного города и свою собственную гильдию, а затем уж всех остальных, «случайных людей». Ивлева отмечает, что и торговцы на уличных рынках из толпы покупателей выделяют «своих» (постоянных покупателей, знакомых и родственников, просто тех, кто им понравился и хорошо к ним отнесся) и продают им товар по сниженной цене, не как всем остальным. Наши наблюдения показывают, что «своим» торговцы могут даже указать на плохое качество того или иного товара (хотя это им и невыгодно, такой товар нужно поскорее продать). Есть случаи, когда торговцы берут у своих покупателей номера телефонов и обзванивают их, приглашая купить хорошее и свежее мясо. Что же касается того, что таким «своим» торговкам с того же рынка предписывается продавать дешевле под страхом изгнания с рынка, мы уже упоминали.
Удивительно, что выброшенные на произвол рыночной стихии советские люди, бывшие инженеры, рабочие, учителя, медики, видимо, следуя некоему архетипу, стихийно создали типичный институт небуржуазной, общинной экономики.
6. Общинная самоорганизация родственников
В 1990- е годы в России возникает семейное производство, и в городе, и на селе. В городе это мелкие торговые фирмы или мелкие производства, которые не только принадлежали определенной семье, но и в которых в основном трудились члены этой семьи. Как правило, они не давали больших доходов и работали на «самосохранение семьи». На селе такие хозяйства зачастую воспринимались как фермерские и «капиталистические», хотя настоящий сельский буржуа-фермер использует наемный труд труд сельского пролетария батрака, а здесь мы имеем дело с совместным трудом членов семьи, то есть маленькой, элементарной общиной. Однако такого рода семейные предприятия в России не стали массовым явлением. Набольшее распространение получила потребительская сеть, включающая в себя домохозяйства родственников. Этот вид общинной самоорганизации хорошо изучен современными социологами. Включают они в себя не обязательно близких родственников, хотя, как правило, обязательной является сеть между пожилыми родителями и детьми, имеющими собственные семьи. Входят в сеть не по принципу близости родства, а по принципу симпатии и обязательности члена сети в плане исполнения ее правил. В случае если член сети является близким родственником, но не отвечает даром на дар (то есть услугой на услугу) и является только реципиентом, его исключат из сети, не сделав снисхождения (естественно, на помощь между родителями и детьми это не распространяется). В сеть могут входить и друзья, многие из которых фактически становятся почти родственниками и имеют те же права.
Такая
сеть создается с целью гарантировать своему члену минимальный
достойный уровень жизни. Скажем, она может предоставлять ему деньги
взаймы, давать продукты, лекарства, просто услуги (по уходу за
ребенком, помощи при ремонте, строительстве дачного дома и т.д.). На
первый взгляд перед нами
Повторим, что на первый взгляд речь идет о бытовом и не имеющем большого значения феномене: профессиональные экономисты, любящие рассуждать о ценах на нефть и акциях крупных компаний, вероятно, поморщатся, если с ними заговорить о помощи родителям со стороны молодых семей, да еще и в натуральной форме. Однако в совокупности это огромный пласт реальной экономики в России, позволяющий выживать и существовать миллионам людей (прежде всего, мало защищенным слоям пенсионерам, студентам, инвалидам и их родственникам). Фактически в Росси нет ни одной семьи, которая бы не была бы вовлечена в такие сети взаимопомощи родственников и большинство осознают важность такого рода хозяйства. По данным Лыловой на селе 74% опрошенных жителей выступили за сохранение таких сетей, а еще 24% за их расширение.
7. Общинная самоорганизация среди соседей
Соседская
община на селе распалась в России вместе с традиционной русской
поземельной общиной, что однако не означает, что исчезла взаимопомощь
между соседями, просто исчезли общинные механизмы самоуправления. В
городе она распалась еще раньше. В первые советские годы были попытки
создания деревенских советов на селе и районных, домовых, подъездных
советов в городе, которые по сути были такими же территориальными
соседскими общинами, но развитие государственного контроля прервало
этот процесс. К 1980-м годам и на селе и в городе общинная
самоорганизация соседей чаще всего исчерпывалась объединением в сети
взаимопомощи по принципу личной симпатии. Редкостью были совместные
работы (например, по уборке общественной территории, прилежащей к
домам, или совместная, по графику, уборка подъездов). Особенно велико
было отчуждение в городах, где соседи часто не знали друг друга. Но в
1990- годы, наряду с ростом страхов, подозрительности и даже
агрессивности жильцов городских квартир по отношению друг к другу,
возникают и ростки общинной самоорганизации. Поскольку резко
ухудшилась криминальная обстановка в городах, соседи стали объединять
усилия для покупок подъездных дверей, домофонов, кодовых замков,
дверей-перегородок. Во второй половине 1990-х, когда террористы
взрывали в Москве дома, жители организовывали добровольные дружины,
которые патрулировали территорию возле дома, сообщали в милицию о
подозрительных личностях. По сообщениям СМИ однажды такой дружине в
Рязани удалось предотвратить теракт (террористы под видом бизнесменов
привезли мешки со взрывчаткой и выгрузили их в подвальное складское
помещение, принадлежавшее частной фирме, но бдительные дружинники
успели вызвать милицию). Соседская взаимопомощь не ограничивается
кругом жильцов: известны случаи, когда жители
8. Землячества
В годы перестройки и либерализации началась массовая миграция на территории бывшего СССР. Люди переезжали в большие города, приезжали из ближнего зарубежья. Адаптацию и жизнь на новом месте облегчало землячество общинная самоорганизация по принципу общности происхождения. Землячества существовали в России всегда, прежде всего, в среде студентов и в армии. Однако в 1990-е годы они стали массовым общественным явлением, приобрели официальный статус, превратившись в общественные организации.
Обычно
обращают внимание лишь на землячества, так называемых «лиц
кавказской национальности» (армян, грузин, азербайджанцев) в
российских мегаполисах (Москве
Финансовые фонды землячеств формируются за счет членских взносов, финансирования со стороны предприятий и частных фирм, расположенных на малой родине, или принадлежащих либо руководимых «земляками». Часто землячества возглавляются знаменитыми «земляками» - артистами, политиками, бизнесменами, которые при помощи своего положения или связей могут лоббировать интересы «земляков» в государственных или бизнес-структурах.
Существование землячеств удобного и выгодно не только их членам, но и государственным органам. Большинство землячеств так или иначе контролируют поведение своих членов и исповедуют принцип «коллективной ответственности», то есть готовы нести ответственность за своих членов. Поэтому государственным органам достаточно переговоров с руководством землячества, чтоб добиться чего-либо от его членов
9. Заключение
Можно
привести еще множество примеров общиной самоорганизации и
взаимопомощи, которая как бы явилась
Р. Вахитов, кандидат философских наук,
г. Уфа
1 хотя скотина была и личной, в определенной степени она была продолжением общинной собственности, ведь без общинного сена, «дарованного» каждому крестьянину, скот этот не выжил бы
2 в некоторых прошлых своих работах («Община и эгоизм», «Выбор патриота», «СССР проект выживания») автор этих строк объяснял взаимопомощь между общинниками только тяжелыми условиями их существования, которые заставляют объединяться даже эгоистов. Признавая определенную правоту этого утверждения, теперь я все же отказался от ошибочной его абсолютизации. Дело не только, в тяжелых внешних условиях (плохой климат, скудные почвы), ведь человек не животное, он еще и социальное существо и его производство подчиняется не природным, а социальным законам, в том числе и законам экономики дара.
3
см. напр.
4 Такие же рынки, только вещевые, где продавались дешевые, привезенные из Азии вещи, появились в зданиях остановившихся заводов и фабрик, особенности их бытия примерно совпадают с описанными ниже особенностям продуктовых рынков