1. Введение
Проблема цивилизационной самоидентификации русской культуры, поставленная еще при пробуждение национального самосознания России, во время спора западников и славянофилов, не потеряла своей актуальности до сих пор. Своеобразное ее решение, отличное и от западнического, и от славянофильского, предложили русские евразийцы 20-х годов ХХ века (Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий, П. П. Сувчинский, Г. В. Вернадский, Н. Н. Алексеев, Л. П. Карсавин и др.). Попытаемся обрисовать евразийскую концепцию русской культуры.
Поскольку русская культура занимает выдающееся место в пространстве российской или, как выражались евразийцы, евразийской многонародной цивилизации, то евразийцы не могли избежать ее характеристики в ходе своих историко-культурных штудий. Характеристики русской культуры мы находим и в программных работах евразийцах, например, «Евразийство (опыт систематического изложения)» (1926), и в оригинальных работах ученых евразийского направления (Г. В. Вернадский, П. Н. Савицкий, Л. П. Карсавин). Но особенно следует тут выделить работы Н. С. Трубецкого, который посвятил этому вопросу цикл статей, составивших сборник «Проблемы русского самопознания» (1925). Туда вошли статьи «Верхи и низы русской культуры» (этническая основа русской культуры)", «Общеславянский элемент в русской культуре», «О туранском элементе русской культуры». Впоследствии Трубецкой возвращался к этому вопросу, но период систематического его исследования у него приходится на 20-е годы.
2. Евразийская оценка русско-европейской культуры
Н. С. Трубецкой в 1920- годы исходил из того, что существует не одна, а, как минимум, две русских культуры. Одна из них — древняя, восходящая к великорусской культуре допетровского московского царства и к ХХ веку сохранившаяся лишь в среде русского простонародья. Н. С. Трубецкой называет ее русско-евразийской культурой, тем самым подчеркивая ее органическую связь с кругом культур евразийского Турана и Монголосферы. Трубецкой и вслед за ним другие евразийцы считали ее подлинной русской культурой, сожалели о том, что ее нормальное развитие было варварски прервано реформами Петра, а сама она загнана в низы общества, и были убеждены, что за нею будущее. Октябрьскую революцию и особенно, гражданскую войну Трубецкой и евразийцы воспринимали как освобождение русского народа и других народов России от «романо-германского ига», кокона искусственно насажденных западных ценностей, которые несли с собой аристократия и интеллигенция империи Романовых (отсюда призывы евразийцев к продолжению революции и превращению ее в подлинно народную, под чем подразумевалось освобождение от большевиков — последних представителей старорежимной западнической интеллигенции)1. «Вторая», «параллельная» русская культура возникла значительно позже — в XVIII веке и не естественным путем, а в результате искусственной, насильственной пересадки европейских ценностей на русскую или говоря точнее, западнорусскую, украинскую культурную матрицу, перенесенную в Москву, в ходе петровской модернизации2. Эта культура аристократии и вообще высших образованных слоев Петербургской империи или как ее теперь именуют «классическая русская культура», Золотой и Серебряный века российской культуры. Н. С. Трубецкой называет ее русско-европейской и указывает на глубокие отличия ее от культуры русского простонародья, что по мнению кн. Трубецкого роковым образом сказалось на истории России и предопределило катастрофу революций 1917 года и гражданской войны. Русско-европейскую культуру Трубецкой считал закончившей свое существование с крахом империи Романовых и возникновением сначала РСФСР, а затем СССР. В 20-е годы Трубецкой, как и другие евразийцы считал, что советская культура представляет собой своеобразное переходное звено от русско-европейской культуры к новой, модернизированной, но в то же время связанной с допетровскими традициями русско-евразийской культуре. Это было сопряжено с надеждами евразийцев на то, что власть коммунистов в СССР скоро рухнет и обнажится истинный, национальный, народно-советский смысл революции, который будет выражен в евразийской идеологии, созданной и проводимой в жизнь Евразийской партией. Затем в 30- годы разочаровавшийся в политике Трубецкой признает, что коммунистическая советская власть установилась надолго и принесла с собой особую русско-советскую культуру, которая далека от культуры русско-европейской и в то же время не есть простое возвращение к допетровской русской культуре, пусть даже с поправками на новый модернистский этап. Следуя духу этих замечаний Трубецкого можно выделить ее как следующий этап развития русской культуры — культуру русско-советскую.
Подробно анализирует Трубецкой лишь две первые культуры. При оценке культуры русско-европейской Трубецкой исходит из своей теоретической концепции о нежизнеспособности культур смешанного типа, которые возникают в результате искусственной пересадки ценностей одного народа в лоно бытия другого. Еще в своей ранней книге по культурологии Н. С. Трубецкой стремился доказать, что перенятие одним народом культуры другого народа как родной или органический синтез культур невозможны3. В дальнейших своих работах Н. С. Трубецкой подверг некоторой коррекции эти свои рассуждения4. Ведь если их понимать буквально, то отсюда проистекает не только невозможность синтеза русской и европейской культур, но и невозможность евразийской культуры, которая представляет собой также синтез культур народов, живущих в срединной Евразии — русского, татарского, башкирского, казахского, узбекского и т.д. Зрелый Н. С. Трубецкой вводит понятие «многонародной нации» — своего рода единого в многообразии «супернарода», который включает в себя все народы, живущие в одном и том же географическом ареале — «месторазвитии», и объединенные сходством культурных типов и, главное, общей судьбой. Примерами таких многонародных наций являются, по Трубецкому, «евразийская нация», то есть вся совокупность народов, живущих на территории СССР (в «евразийскую нацию», по Трубецкому, не включались народы Балтии, зато включался монгольский народ). Другой пример многонародной нации — европейская многонародная нация, куда, согласно евразийцам, входят народы Северной, Западной, зарубежной Восточной и Южной Европы, в том числе и народы Балтии, но не входят русские, украинцы и белорусы. Народы одной и той же многонародной нации могут образовывать культурный синтез в силу определенного параллелизма и даже общих аспектов культур, многонародные же нации не могут слиться в некую органическую общность, поэтому, по Трубецкому, космополитический идеал общечеловеческой цивилизации есть вредная утопия.
Итак, русско-европейская культура, будучи культурой смешанной, а не целостной и самобытной, по Трубецкому, была обречена а вторичность и подражательность. Кроме ого, она не имела прямого отношения к собственно русской культуре, то есть культуре допетровской Московской Руси. По Трубецкому русско-европейская культура создавалась даже не путем «скрещивания» подлинно русской московской культурой и европейских ценностей, а совсем иначе. Уже в Московской Руси наметился раскол на великоросскую, собственно, русскую культуру и культуру западнорусскую, украинскую, которая находилась под сильным влиянием Запада, точнее, польско-литовской католической культуры. Это проявлялось в силлабическом украинском стихе («вирши»), в богословии Могилянской академии, на которое наложила отпечаток западная схоластика5. Именно к этой западнорусской культуре восходит и литературная, и богословская, и философская традиции Петербургской, западнической империи. Высший же слой московской культуры погиб и даже память о ем во многом изгладилась, так что философам и историкам культуры ХХ века пришлось открывать для себя феномены русской средневековой живописи — иконописи и московской литературы (еще в XIX веке П. Чаадаев утверждал, что Россия до Петра .. не имела своей культуры!).
Исходя из этого русский культуролог невысоко оценивает попытку русско-европейского культурного синтеза, в действительности далекого и от русского, и от европейского духа. Н. С. Трубецкой писал: «… число настоящих вкладов русского гения в „сокровищницу европейской цивилизации“ осталось ничтожным … .. только исключительно гениальным личностям удавалось создавать в этих рамках (в рамках европеизации — Р.В.) ценности, приемлемые не для одной России, а и для „Запада“ и явный подавляющий перевес был всегда на стороне простого, почти механического перенимания и подражания»6. Даже там, где «русская Европа» была наиболее сильна, она не столько развивала специфически европейский стиль, сколько наполняла формы европейского искусства русским и даже восточным содержанием, так что и тут русская Европа не стала частью Запада, она была явной экзотикой для Европы и европейцев. Многим может показаться странным, что евразийцы называли подражательной и неоригинальной культуру имперской России, в которой были Пушкин, Тургенев, Достоевский, Васнецов, Репин и другие признанные мастера, чьи произведения вошли в сокровищницу культуры человечества. Но следует понять евразийцев правильно: речь не идет о том, что вестернизация России не дала гениев европейского уровня, речь о том, что она не пустила глубокие корни в России, что русско-европейская культура так и осталась культурой гениальных единиц. В общем-то в таком своем убеждение евразийцы не оригинальны. Еще задолго до возникновения евразийства, в период между первой и второй русскими революциями, проницательные, и, увы, не понятые современниками авторы сборника «Вехи» утверждали, что русская интеллигенция и русское образованное общество в массе своей восприняли европейскую культуру поверхностно, упрощенно, взяв от нее лишь осколки новейших радикальных идей и превратив их в своеобразные идолы. С. Н. Булгаков в своей «веховской» статье «Героизм и подвижничество (из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции)» писал: «на многовековом дереве западной цивилизации, своими корнями идущем глубоко в историю, мы (русские интеллигенты — Р.В.) облюбовали только одну ветвь, не зная, не желая знать всех остальных, в полной уверенности, что мы прививаем себе самую подлинную европейскую цивилизацию»7. Если не брать в расчет несколько десятков, в крайнем случае сотен высокоодаренных литераторов, живописцев, философов и других деятелей культуры, признанных и в Европе, а взять среднего русского интеллигента и даже аристократа, то перед нами, по Булгакову и Трубецкому, предстанет маргинальный тип, оторвавшийся от православной, московской культуры, которой жили его предки до Петра, и которой русское простонародье продолжало жить весь романовский период, но так и не вобравший в себя настоящую западную, европейскую культуру, не ставший европейцем по складу ума, по мирочувствованию. В России, как подчеркивал тот же Булгаков, есть великие ученые, но нет европейского духа науки, который у русской интеллигенции подменяется слепой квазирелигиозной верой в отдельные положения науки, есть великая литература и искусство, но нет духа европейской эстетики, которая подменяется революционной утилитарной квазиэстетикой, призванной «служить народу». Показательно, между прочим, отношение среднего русского интеллигента к этим гениальным единицам — русским поэтам, писателям, художникам европейского уровня. Вспомним, нападки критика Писарева на Пушкина, которые встретили восторг среди русской радикальной интеллигенции, травлю Фета за «крепостничество» и аполитизм…
Итак, ничего экстравагантного, шокирующего и даже оригинального в евразийской оценке русско-европейской культуры как подражательной, неплодотворной, поверхностной и убогой, нет. Н. С. Трубецкой здесь лишь развивает мысли гениальных авторов «Вех». Различие состоит лишь в том, что «веховцы» не теряли надежду, что русской интеллигенции удастся избавиться от черт маргинальности и проникнуться подлинной европейской культурой. С. Н. Булгаков называл интеллигенцию «горстью, которой принадлежит монополия европейской образованности и просвещения в России» и утверждал, что от того, поднимется ли на высоту своих задач интеллигенция, зависит судьба просвещения русского народа8. Н. С. Трубецкой же был убежден, что неудача русско-европейского культурного синтеза была предрешенной и неизбежной, Россия и Европа — две разные, во многом противоположные цивилизации, между которыми невозможны органические связи. Вероятно, это убеждение проистекало из опыта русской революции, современником которой был Н. С. Трубецкой, ведь революция эта была по сути восстанием народа против своих высших, вестернизированных слоев и революция покончила с русско-европейской культурой. В отличие от «веховцев» евразийцы были убеждены, что русско-европейская культура себя исчерпала, Серебряный век погиб естественной смертью и позитивность «большевистской зачистки» дворянской культуры состояла в том, что она избавила русскую культуру от долгого и опасного гниения «европейского субстрата» и открыла путь для самобытного развития русской литературы, философии и т.д.9
3. Русско-евразийская культура
В то же время русское простонародье сохранило самобытность русской культуры, ее оригинальный, византийско-московский дух, который в прежние времена, до реформ Петра имел воплощение и в элитарной культуре Московского царства. Эту культуру евразийцы считали подлинной, настоящей русской.
Евразийцы одними из первых стали обращать внимание на существование в средневековой Московской Руси самобытной культуры. Н. С. Трубецкой писал о московской поэзии, в основном устной, но высокоталантливой, о чем можно судить по дошедшей до нас «Повести о Горе-Злосчастье» и, главное, отличной от силлабической, западнической, украинско-польской поэзии, о многообещавшей московской прозе, представленной, например, «Повестью о Савве Грудцыне» (XVII век), об ораторской традиции, которую венчал протопоп Аввакум. Д.П. Святополк-Мирский посвятил московской литературе отдельную статью, где характеризует ее прежде всего как литературу церковную или литературу житий и летописей и утверждает, что наши современники не научились ее понимать и поэтому ее словно «не замечают»10. П. Н. Савицкий писал о политических традициях Московского царства, отмечая влияние на него политических традиций Золотой Орды, его своеобразный федерализм, воплощавший братское отношение русских к другим народам срединной Евразии и большую роль служилых татар при создании и расширении царства. Важно заметить, что московская культура, особенно, в плане быта и государственных форм, по евразийцам, находилась в тесной связи с культурами восточными, и особенно, степными.
Также евразийцы изучали и культуру русского простонародья или крестьянскую культуру петербургского периода, которая, как мы говорили, рассматривалась ими как осколок московско-византийской старины. Евразийцы и здесь подчеркивали, что эта подлинная, не подвергшаяся вестернизации русская культура резко отличается от европейской и сближается с культурами восточных народов, особенно народов, сосуществующих с русскими в месторазвитии Евразия. «По целому ряду вопросов русская народная культура примыкает именно к Востоку — пишет Н. С. Трубецкой в статье „О туранском элементе русской культуры“ — так что граница Востока и Запада иной раз проходит между русскими и славянами..»11.
Так, Трубецкой отмечал, что большая часть великорусских народных песен составлена в так называемой пятитонной, индокитайской гаме (она получается, например, если перебирать черные клавиши на рояле). Это сближает русскую песню с песнями тюрков и отличает ее от песни западной и даже славянской. В ритмическом отношении русская песня отличается от западной и славянской отсутствием трехдольных ритмов (на манер вальса и мазурки), а от азиатской тем, что русские в противоположность азиатам не поют в унисон. Русская песня — переходное звено между песней западной и восточной.
В русских народных танцах тоже есть существенное отличие от танцев западных народов. На Западе танец предполагает наличие пары — мужчины и женщины, они, держась друг за друга, совершают ритмические движения одними ногами, руки при этом неподвижны. Русский народ пляшет не парами, движения производятся не только ногами, но и плечами. Движения мужчин — импровизация, движения женщин — стилизированная походка с неподвижной головой. Русский танец в отличии от европейского не несет в себе элементов сексуальности, он — состязание в ловкости и удали. В этом плане он имеет явное сходство с танцами восточных народов.
Стиль русской сказки тоже не имеет параллели у западных народов и у других славян, зато похож на тюркские и кавказские сказки, сюжет ее тоже связан с Тураном, форма испытала влияние ордынского эпоса.
Эти идеи Н. С. Трубецкого получают развитие в евразийском манифесте 1926 года. Там говорится, что и религия русских — православие по своим мировоззренческим установкам и социальным формам отчасти напоминает религии Востока. В ней имеются такие общие для всех восточных религий черты как фатализм, вера во всемогущую Божественную силу, созерцательность, малая социальная активность, связь религии с бытом, («бытовое исповедничество»), коллективизм, связь с государством, мистицизм. Это сильно отличает православие от западного христианства, для которого характерны индивидуализм, рационализм, социальная активность. При этом речь идет, конечно, о культурном пласте русского православия, а вовсе не о «трансцендентном ядре». Православие как трансцендентная Благая Весть, по евразийцам, не принадлежит ни к какой цивилизации мира, а есть, по слову Н. С. Трубецкого, фермент, который может войти в состав любой культуры и раскрыть ее внутренние потенции. Так, следуя учению Православной церкви евразийцы и западноевропейское христианство до раскола XI века считали православным, но от этого оно не переставало быть феноменом западной культуры.
При этом евразийцы не отрицали, что русский народ связан со славянством, но лишь посредством своего языка. Н. С. Трубецкой говорит по этому поводу, что «славянство» — не этнопсихологическое, антропологическое, или культурно-историческое явление, а лингвистическое. Язык и только язык связывает славян друг с другом"12. Славянские народы входят в различные «многонародные нации», часть — западные и южные славяне — в европейскую, часть — восточные славяне — евразийскую. Во всех же остальных сферах культуры, кроме языковой, русские ближе к Турану, хотя и не растворяются в общеазиатском контексте и являют скорее особое, специфичное образование, впитавшее и западные и восточные влияния, но не совпадающее ни с Западом, ни с Востоком. В этом и состоит евразийская сущность русской культуры.
1 см. об этом в манифесте «Евразийство (опыт систематического изложения)»
2 см. об этом Н. С. Трубецкой "Верхи и низы русской культуры (этническая основа русской культуры), Его же «Об украинской проблеме»
3 см. Н. С. Трубецкой «Европа и человечество»
4 имеется в виду, напр., Н. С. Трубецкой «Общеевразийский национализм»
5 см. Н. С. Трубецкой К украинской проблеме
6 Н. С. Трубецкой Наследие Чингисхана -М., 1999. -С. 127
7 В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. -М., 1992. -С. 51
8 В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. -М., 1992 -С. 45
9 см. об этом статьи Л. П. Карсавина Философия и ВКП и Святополк-Мирского «О духе тления в литературе Серебряного века»
10 Д.П. Святополк-Мирский О московской литературе и протопопе Аввакуме (два отрывка)
11 Н. С. Трубецкой Наследие Чингисхана -М., 1999. -С. 129
12 Н. С. Трубецкой Наследие Чингисхана -М., 1999. -С. 218