Рустем Вахитов — Беседы о философии
с настырным «физиком»
«Вали, ребята, вали! … в ум, в мысль,
в живую мысль и в живой ум, в живую науку,
в
от незнания к знанию, и от бездействия к делу,
и в эту бесконечную золотистую даль
вечной проблемности, трудной и глубокой,
но простой, здоровой и усладительной.
Певучими радостями овеяна живая мысль…»
А. Ф. Лосев «Сокровище мыслящих»
Беседа 1. О философии и науке
С тех самых пор как я начал преподавать философию в университете, я сталкиваюсь со стойким непониманием со стороны некоторых студентов вопросов: что такое философия и зачем она нужна? Особенно это заметно у «физиков», то есть у студентов естественных и технических специальностей. Не все, конечно, говорят об этом прямо, хотя по отсутствующим лицам и так понятно, но находятся и такие юноши, которые не скрывают своих взглядов. Обычно я отшучивался: мне, дескать, тоже непонятна высшая математика, но я же не говорю, что она не нужна. А вы, мол, еще философию не выучили, а туда же — выводы делаете. Но однажды мне попался настырнейший и в то же время неглупый «физик» и с ним у меня вышел интересный разговор.
Этот «физик» подошел ко мне после лекции и не стал ходить вкруг да около, а сказал напрямик: а
— Это хорошо, это
— Что ж, продолжал я, ты считаешь что философия
—
— И сегодня не нужна, и никогда не была нужна, и не будет нужна?
— Ну уж нет — неожиданно для меня он стал возражать. Я вот раздумывал об этом. И решил, что
— Вот чешет, прямо как по написанному, а еще говорит: философии не любит — подумал я, но вслух сказал другое.
— Насчет того, что греки до
— Естественно — закивал студент.
— А что, есть некая наука, которая изучает всю природу и все общество, то есть весь универсум, как выражаются философы? Или каждая наука изучает только его часть?
— Каждая только часть — задумался «физик» — физика — движение, тепло, электричество, химия — реакции всякие, превращения.. Ну да, я понял к чему вы клоните! — он прямо засиял от радости — философия и есть наука о мире в целом. Как вы это сказали … об
— Не торопись, осадил я его. Мне эта твоя мысль не
— Ну вы это того — смутился студент — как это называется … утрируете. И потом, сами ведь говорили: понимать надо, при чем тут тогда нравится- не нравится….
— Это ты молодец, что про девиз Спинозы вспомнил. Именно понимать — продолжал я — а я вот не пойму и ты мне разъясни: исследуя части, взятые по отдельности, можем мы получить исчерпывающее знание о целом? Или вот еще как: есть ли целое простая сумма частей?
— Это что — замялся мой «физик» — вы это о чем?
— Да об очень простом: смотри! Отрезок одномерная фигура?
— Ну да.
— А треугольник двумерная?
— Точно.
— Можно ли считать треугольник обычной суммой трех отрезков?
— До сегодняшнего дня я думал, что можно — задумчиво протянул студент — а теперь вижу — нет. Сумма трех отрезков есть тоже отрезок. А треугольник — сумма сторон. Правильно!
— Ну да — согласился я — а сторона — это не отрезок одномерный, а фигура, подразумевающая другую сторону, угол, то есть второе измерение. Значит, сторона имеет смысл только при наличие треугольника. Не знаешь, что такое треугольник — не узнаешь что есть его сторона!
— А разве не бывает
— Ну да — рассмеялся я — и если ты возьмешь и соединишь корень, отпиленный от одного дерева, и ствол, отпиленный от другого, то все сразу срастется и дерево зашелестит листками!
— Гм — замялся «студент» — и вправду, дерево живое, все его части соединены тысячами связей — соки там текут, и ткани преобразуются, срастаются, так что оно конечно, не просто совокупность частей … А, я опять догадался: к чему это вы клоните: мол, физика изучит движение, химия — реакции, астрономия — звезды, но о мире в целом они все равно ничего не скажут.
— Именно, любезный! Как бы далеко не двинулись науки, все одно они философии собой не заменят, потому что у наук свое предназначение, а у философии — свое.
— Да! — «физик» почесал макушку — теперь я понял: почему в учебнике написано: философия — учение о наиболее общих законах природы и общества, мира в целом. Эти наиболее общие законы или принципы отличаются от закона Ньютона или закона Карно, выше бери, закон Ньютона есть проявление этих общих законов на физическом уровне!
— Вот теперь правильно, спорить не с чем — согласился я.
— Только вот как изучить эти общие законы — «физик» опять посмурнел — ведь мир в целом, как Вы говорите, универсум — это не грузик лабораторный, с ним эксперимент не проведешь…
— Точно! — восхитился я его догадливости — философия такая наука, в которой неприменим экспериментальный метод. И не только философия такова, любезный ты мой! Возможен ли эксперимент в астрономии? Или в геометрии?
— Ну в астрономии точно невозможен — студент посмотрел на меня вопросительно — а вот в геометрии…
— Так это же просто — воскликнул я — скажем, теорема Пифагора гласит: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. А как мы это доказываем: замеряем гипотенузу и катеты нарисованного на доске треугольника, возводим в квадрат и прибавляем?
— Нет, конечно, умозрительно доказываем!
— А почему?
— Не знаю — честно сказал «физик»
— А я тебе разъясню. Потому что совершенного прямоугольного треугольника, который изучает геометрия, в природе не существует. Наше изображение на доске — лишь отдаленное его подобие! Прямоугольный треугольник дан нам лишь в умозрении. Точно также и в философии — тут нужен, брат, умозрительный метод, мир в целом виден лишь нашему уму, но не глазу. И такой метод есть, имя ему — диалектика, но о нем я расскажу отдельно. А пока давай вернемся к нашему главному вопросу — зачем тебе, физику, философия?
— Ну как — студент отвечал уже довольно бодро, уверенно, как будто повторяя продуманное и понятое — мы же решили, что законы физики есть лишь частное выражение более общих законов универсума, которые изучает философия. И изучает, как Вы сейчас сказали, при помощи диалектики.
— Правильно — обрадовался я — а значит, для тебя будет теперь ясно, почему один из диалектиков 19 века — Фридрих Энгельс сказал, что естествоиспытателю, то есть физику, химику, биологу все равно не обойтись без философии. Выбор перед ними другой — сознательно опираться на
— Это какой Энгельс, который марксизм что ли создал — разочарованно протянул студент.
— А что с того — возразил я — с марксизмом можно не соглашаться, но не признавать за ним статус значительной философской концепции, к которой в любом случае стоит прислушаться — это уж, братец, извини — бескультурье.
— Ну что Вы — замахал он руками. Я, конечно, прислушиваюсь.
— К тому же почти то же самое говорит английский писатель Честертон, а он вообще — католик.
—
— А пространство — это не физическое тело, а условие существования физических тел — подхватил я нить рассуждения — свойство материальной природы в целом, поэтому пространство изучается и определяется не физикой — наукой о телах а…
— философией природы — учением об общих принципах природы! — закончили мы хором с ним и тут же рассмеялись.
— То есть любой физик, даже который страшно не любит философию, все равно вынужден использовать
— Да, это парадокс — согласился я. Чтобы быть хорошим физиком, нужно быть
— Что ж, сейчас же пойду в библиотеку, займусь философией — решительно заявил студент.
—
На это мы и расстались.
Беседа 2. Об идеях и вещах.
Не прошло и месяца как ко мне подошел тот же «физик» с видом, смущенным донельзя. Он переминался с ноги на ногу и не решался начать — полная противоположность первому разу, когда он буквально нападал на меня.
—
— Ну да — ответил он. Непонятно даже мягко сказано. Я и растерян, и возмущен…
— А в чем причина твоего возмущения?
— Так вот в чем — студент протянул мне томик сочинений Платона — сами ведь советовали Платона штудировать, а он тут такое пишет…
— Какое такое?
— Да он ведь учит, что есть некие идеи — невидимые образцы вещей и они в отличие от вещей вечны, неизменны, совершенны, а вещи, стыдно сказать.. тени
— А что же тут возмутительного?
— Ну как, ведь это же бред полный! Ведь каждому здравомыслящему человеку ясно: существует лишь данное нам в ощущениях, вот, например, я вижу стол, кактус на окне, доску, они и существуют. Я об этом в учебнике даже читал. Мы, материалисты никак не можем с платоновскими бреднями согласиться!
— Ты погоди, погоди эмоции нагнетать. Ишь, критик Платона выискался! Подумай лучше, материалистом или идеалистом бывает ведь философ?
— Конечно
— Ну а ты разве философ уже?
— Нет — студент засмущался — я из философии пока только учебник «Введение в философию» и кое что из Платона прочитал
—
— Наверно, вы правы — сконфуженно согласился студент
— Ты вот сначала попытайся понять, что Платон хотел сказать, постулируя, что существуют невещественные идеи, а уж потом ругай его. Если, конечно, будет за что и если духу хватит.
— А вы мне помогите, я ведь и так и сяк обдумывал — ну ничего путного в голову не лезет!
— Попробую. Значит, говоришь, существует лишь то, что можно увидеть, потрогать, пощупать?
— Спора нет.
— А ты вот только что признавался, что возмущен. Так или не так?
— Так
— А можешь ты это свое возмущение увидеть и пощупать?
— Ну тут Вы меня не собьете! Возмущение — психический феномен, это мы по психологии проходили, точно помню! А все психические феномены имеют вполне материальную природу, скажем, когда я возмущаюсь, меняются параметры биотоков моего мозга, биохимический состав организма, величина артериального давления.
— Ты бы еще добавил, появляется соответствующая гримаса: выпучиваются глаза, приоткрывается рот…
— Ну это вы того — смутился студент.
— Да ладно, не обижайся! Я ведь к слову. Ну так что, ты ведь не будешь всерьез утверждать, что гримаса эта и есть твое возмущение? Это ведь все равно что заявлять, что артист, играющий Гамлета и есть принц Датский!
— Теперь я, кажется, понял: гримаса есть выражение возмущения, точно также как перепады давления, изменения биотоков…
— Верно! И если эти выражения доступны либо нашим органам чувств, либо нашим приборам, то само возмущение как психический феноменам для глаз невидимо, для пальцев и ушей и приборов недоступно, хотя при этом вовсе не перестает существовать!
— Чудеса!
— Никаких чудес, любезный. И ладно бы, если бы так дело обстояло только лишь с возмущением. Но ведь таковы и все другие эмоции, аффекты, а также все воспоминания, надежды, мысли, наконец! Розу можно увидеть и понюхать, а мысль о розе нельзя увидеть и понюхать, но она все таки тоже существует.
— А я понял, в чем тут загвоздка! Роза существует объективно, независимо от человеческого сознания, а мысль о розе — субъективна, она только в нашей голове!
— Субъективно … объективно … Это ты где, в учебнике, таких терминов набрался что ли?
— Да…
— Я же тебе говорил, меньше учебник читай, а больше — классиков! Ну да ладно. В голове говоришь, мысль. А в каком месте: в гипофизе, в правом полушарии мозга, в левом?
— Ну… Это… Мы же уже говорили, что мысль не имеет видимых очертаний… то есть она, как бы это сказать… не пространственна… Наверно, я хотел сказать, что мысль связана с моим умом, им порождена, без него не существует.
— Правильно! Только она и без розы не существует, как бы ты мыслил розу, если бы роз вовсе не было, а? Значит, мысль в то же время и объективна, и это и так ясно: я ведь тебя понимаю, когда ты говоришь: роза, то есть эта мысль проницаема и для моего ума, и для ума тысяч людей. А что касается объективности самой розы, тут ведь тоже не все так просто: она, бесспорно, объективна и растет в оранжерее, но ты ведь ее воспринимаешь посредством чувств, ощущений, представлений, а уж они точно принадлежат тебе, субъекту познания, значит, субъективны
— Вроде так…
— Вроде! Небось читал в том же учебнике о практике, в которой субъективное и объективное сливается?
— Читал…
— Силен же ты, брат, учебники штудировать! Что же у нас получилось, а? Существует не только видимое для наших глаз, и доступное приборам, так ведь? Хотя заметь, я не утверждаю при этом, что вещи видимого мира не существуют. Ну да вернемся к платоновским идеям.
— И я о том же ведь. Я все таки пришел спросить о другом: зачем Платону утверждать существование невидимых идей, когда перед нами есть вот эти самые вещи — он показал рукой — и казалось бы, с ними и нужно разбираться!
— Что ж давай и разберемся! Прежде всего, так ли уж ты уверен, что эти видимые вещи существуют?
— Ну — студент прямо задохнулся от волнения — вы прямо скажете! Вот стол, я когда заходил, стукнулся об его угол, мне было больно, что ж это выходит: я о несуществующий предмет стукнулся! Это же дичь!
— Да ты погоди ругаться! Я же ничего не утверждал, я только спрашивал!
— А я Вам и отвечаю: этот стол безусловно существует.
— Почему?
—
— Ой ли! Вот сейчас, ты что, видишь стол, то есть весь стол сразу, целиком?
— Нет, конечно, я вижу только его переднюю часть.
— Ну так бы и говорил: я вижу переднюю часть стола, а значит, она точно существует!
— Вы меня тут не запутаете! Я ведь могу обойти стол и увидеть его и сбоку, и сзади!
— Не сомневаюсь. Но скажи, ты тогда уже не будешь видеть его переднюю часть?
— Не буду — студент озадаченно замолчал, а потом посмотрел на меня — я бы даже сказал и обиженно, и вызывающе, и произнес: но ведь я вижу стол! Вижу! Вижу!
— Успокойся, милый мой, несомненно видишь! И я вижу! Но в
— Да.
— А теперь ты убедился, что нечто и умом можно видеть, что в вещь ты рассматриваешь не только глазами, но и умом тоже, то есть понимаешь ее, достраиваешь в воображении, отличаешь от других вещей.
— Да
— Выходит, должно быть нечто реально вне тебя и меня в вещи существующее, и соответствующее нашему мышлению, также как есть в вещи материя соответствующая нашему видению. Это нечто и называется идея.
— Все равно я не вполне согласен. Пускай я вижу только часть, но ведь эта часть есть, вот она, зачем мне тогда выдумывать
— Хорошо, давай подойдем с другой стороны. Скажи, ты видишь сейчас точно такой же стол, который увидел, когда заходил в комнату?
—
— Да и, попросту говоря, вещество этого стола — дерево стареет, гниет, рассыпается — прибавил я.
— Это что же получается? Всем нам кажется, что нас окружают устойчивые, неизменные вещи, что эти стол, комната, окно точно те же, что были вчера, а на самом деле, и все это, и я, и Вы постоянно и незаметно изменяемся…- студент от волнения даже стал размахивать руками.
— Только сами не замечаем этого, как не видим и движения часовой стрелки, когда неотрывно смотрим на нее. — поддержал я его. -Теперь ты понимаешь, почему философ Гераклит сравнивал весь материальный мир и вещи, его составляющие, с рекой, в которой каждую минуту сменяются воды, так что войти в нее дважды невозможно?
— И очень правильно сравнивал, так оно и есть, вещи теперь для меня как будто утеряли устойчивые, привычные очертания и расплываются, двоятся, троятся… Получается, что я даже часть стола не вижу, она ежесекундно изменяется.
—
— Отчего же нет! Я вот, допустим, изменялся с момента рождения? Изменялся! Сначала был младенцем, потом мальчиком и подростком, сейчас — юноша. Но я ведь существую, надеюсь, Вы не сомневаетесь в этом?
— Усомнишься тут, пожалуй! — рассмеялся я. — Но мне кажется, что ты не совсем меня понял. Разумеется, ты существуешь, но не благодаря одному только изменению, а, скорее уж, вопреки ему. Ведь и младенец, и мальчик, и юноша с твоим именем — это один и тот же человек, а вовсе не три разных человека?
— Конечно уж! Это я и есть. Если бы «мы» были бы разными людьми, то и изменения или роста бы не было
— Это ты точно уловил, молодец! Оказывается, чтобы предмет изменялся, надо, чтобы при этом он оставался сам собой, то есть был неизменным в основе своей. А если бы он полностью, абсолютно изменялся, то он ни развиваться, ни существовать просто бы не смог.
— Кажется, я понимаю: такой «предмет» как бы распадается на бесчисленное множество разных предметов, а они между собой вообще никак не связаны, и значит, нет никакого единого, цельного предмета…
— Так выходит, согласен с тем, что существует лишь нечто неизменное?
— И да, и нет. С радостью бы согласился, но тогда ведь получится, что ни стола, ни меня, ни Вас не существует вовсе, а это — абсурд, ведь если бы, скажем, меня не было, то кто тогда сейчас размышляет об этом?
— Правильно, мы же только что это говорили: и ты, и я, и стол, и комната, и мир изменяются и в то же время остаются собой, то есть не изменяются. Значит, и существуют, и не существуют.
— А, теперь я понял, почему Платон сравнивает материальные вещи с тенями: они же тоже существуют как бы лишь наполовину, только потому что есть предметы, которые эти тени отбрасывают.
— Точно! А изменяется в вещах что? Непонятно? Ну вот, скажем, в том же столе изменяется что — сама его суть или материя, из которой он состоит, то есть дерево?
— Конечно, дерево!
— А суть остается одной и той же?
— Да.
— А что из себя представляет эта суть?
— Как бы ее назвать… «стольность» что ли.. я хочу сказать, начало, которое и делает его столом, одним и тем же предметом, при всех изменениях его материи. «Стольность» оформляет древесину — материю стола, привносит в нее структуру, более того, материя — древесина постоянно утекает в небытие, а «стольность» ее удерживает в бытии
— Как удивительно точно ты сказал! Но эту «стольность» в отличие от дерева можно увидеть глазами, пощупать или потрогать рукой?
— Нет.
— А как же ее можно ухватить?
— Постойте… Ну, конечно, умом! Можно ведь понять, что такое стол! «Стольность» есть смысл стола, отличающий его от табуретки и шкафа!
— Точно!
— Но эта доступная лишь уму, а не глазу «стольность» существует?
— Еще бы, без нее и стола бы не было, ведь материально стол ничем не отличается от табуретки, и то, и другое из дерева!
— Это ты правильно заметил. Добавь только, что без «стольности» ты бы стола и не видел, ведь мы уже решили, что видим мы не только глазами, но и умом, а ум как раз и воспринимает не дерево, а «стольность». Скажи же, наконец, наряду со «стольностью», должна существовать и «каменность», и «человечность», и «мирность», чтобы существовали камень, человек, мир.
— А как же!
— Ну а теперь давай назовем их своим именем. Ведь это не что иное как идеи Платона — не в современном смысле, а в специфично платоновском — умопостигаемые принципы организации всех материальных вещей — от стула до космоса.
— Это я все теперь понял. Только мне не очень нравится само слово: идея. Засмеют ведь, если кому скажешь, что веришь в существование идей. В
— Засмеют лишь те, кто не понимают, что это такое. Впрочем, изволь, можно обозначить и термином, более привычным людям современности. Скажи мне, что такое закон?
— Ну как бы это… Вот, скажем, камень падает с высоты с одним и тем же ускорением.
— Это ты пример закона привел, а я у тебя определение спрашивал. Ладно, согласен ты с тем, что закон есть периодическая повторяемость явлений?
— Точно, это самое закон и есть, как я сам не догадался!
— А эту повторяемость можно увидеть или она только умопостигаема?
— Умопостигаема! Видеть я могу лишь проявления закона Ньютона — падение камня там, а сам закон — лишь понять и даже описать математически. Здорово! Вот еще пример идеи — закон ведь тоже невидим, а существует! Попробуй кто заяви, что нет закона падения!
— Хорошо, молодец! А что же идея делает с материей вещи? Как ты только что говорил?
— Оформляет материю вещи, вносит в нее порядок, структуру, причем, материя каждое мгновенье исчезает, так как она текуча и не стоит на месте, а идея восстанавливает вещь на основе вновь притекшей материи. Понял: идея и есть закон существования вещи. Не отдельных сторон этой вещи — там физического, химического аспекта, а то это были бы законы науки, а вещи взятой сразу в ее цельности! Идея — это наиболее фундаментальный закон существования вещей, мира в целом. Выходит, философия и есть не что иное как учение об идеях!
— Это ты хорошо, что предыдущую нашу беседу вспомнил. Вспомни еще, что мы говорили о частях и целом?
— Что целое всегда больше суммы частей, так, треугольник — это не просто совокупность одномерных отрезков.
— Правильно! Вот мы с тобой и подошли к самому простому, элементарному, кристально прозрачному и ясному определению идеи. Согласно ему идея вещи есть не что иное как вещь в целом, или вещь взятая как простая целость. Глазами мы видим только части вещи — заднюю и переднюю часть стола, или ножку стола именно сию минуту, но не вещь в целом, причем она, эта вещь в целом никоим образом не равняется простой сумме частей — задней и передней части или вида стола вчера и сегодня. Эта вещь в целом и есть умопостигаемая сущность, остающаяся неизменной при изменениях материи, или умопостигаемый закон, принцип организации материи! А тот, кто утверждает, что идей не существует, тот, выходит, признает лишь части, но отрицает целое! Признает столешницу и ножки, но не стол! Волен он это делать? Естественно! Каждый волен болтать, что ему угодно. Единственное, что мы можем потребовать — это чтоб он был при этом последовательным. Если ты отрицаешь целое, единство, то и иди до конца — отрицай вместе с целым и часть, часть ведь тоже целое, только уже по отношению к более мелким частям, из которых она состоит. И эти мелкие части отрицай! И в итоге ты придешь к фикции, пустоте, пшику! Так вот теперь и знай: или ты признаешь идеи — и тогда существует мир, облака, земля, дома, столы, ты сам, или ты идеи не признаешь, но тогда ничего нет, даже тебя, отрицающего и рассуждающего. И тогда, будь добр, умолкни — не к лицу иллюзии и химере быть столь говорливой!
— Точно! Вот я и стал идеалистом, как Вы. Чудеса!
— Ты опять горячишься и торопишься. Не одни только идеалисты говорят о существовании идеального. И умный, глубокий, диалектический материализм, в отличие от материализма глупого, плоского, обывательского, тоже знает, что есть идеальное. Ты почитай об этом работы Ильенкова, например, «Диалектику идеального» Или Михаила Лифшица «Диалог с Эвальдом Ильенковым».. Другое дело как объяснить это идеальное — вот тут дороги идеализма и материализма расходятся. Ты же, братец, пока только переступил границу, за которой начинается страна Философия. Ты только овладел философским углом зрения, научился понимать, что кроме видимой реальности, которая у каждого перед носом, существуют еще и умопостигаемые законы, принципы — идеи, и что от этих законов, принципов и идей зависит бытие самых что ни на есть материальных, зримых вещей. А что уж ты этим зрением разглядишь, чем тебе идеи покажутся — формами языка и культуры, регулятивными принципами разума, мыслями Божественного Ума, этого я не знаю…
— Ну так я буду разбираться в этом, и точно говорю Вам: в конце концов разберусь!
—
Так закончилась наша вторая беседа с настырным «физиком».
Заключение
Прошло много лет. Этот