Рустем Вахитов — О демократии

Споры в перестройку

1.

Мои молодые годы пришлись на перестройку. Я учился в это время на физическом факультете Уральского университета. Но кому, скажите, пожалуйста, тогда было до формул, интегралов, дифференциалов! Время выдалось бурное, в интеллигенции наблюдалось необычайное брожение умов, самиздатовские книги и даже газеты получили почти свободное хождение, то тут, то там возникали стихийные несанкционированные митинги. Молодежь в основной массе окунулась в это с головой. Были, конечно, среди нас и такие, кто занимался каким-то там посредничеством, крутился в каких-то там кооперативах, перепродавал все подряд. Но их в нашей студенческой и интеллигентской среде было все же меньшинство, они выглядели почти как изгои. Большинство спорило, спорило, спорило: о Нищше, о Марксе, о социализме, о капитализме. На политклубы приходило людей не меньше, чем на дискотеки. Если б кто-нибудь сказал тогда, что это все чушь, а главное в жизни — деньги, ему бы, простите за выражение, набили морду даже самые рьяные наши либералы.

Кто ж знал, что за этими изгоями, шкурниками, нагловатыми и косноязычными барыгами, которые путали Бебеля с Бехтеревым, и вымаливали троечку на экзамене, будущее.

Да, чудесное было время! Наивное, глупое, но чудесное! Пьянил ум воздух свободы, логики развития событий мы не умели понять, казалось: рушатся вековые стены, небо сходит на землю и уже близки и скоро будут видны валькирии Революции.

Во время одного из митингов под окнами местного обкома КПСС я познакомился с довольно разношерстной компанией оппозиционеров. Возглавлял ее Степан Сашин — диссидент со стажем, корреспондент газеты «Демсоюза» на Урале. Работал он дворником в детском саду, но это была лишь ширма. Его истинная жизнь состояла в проведении собраний, выработке резолюций, хождении на митинги, писании статей и листовок. В его кружок входили самые разные люди. Скромный библиотекарь Петр Евдокимович совмещал в себе рафинированную интеллигентность, даже некую беспомощность с исповедованием оголтелых ультраправых взглядов, впрочем, не без определенного интеллектуального шика и позерства. Пара-другая молодых людей, вроде меня тогдашнего, вообще не имела никаких систематичных воззрений и шарахалась между Солженицыным и Сахаровым. Частным гостем и собеседником в этом кружке был старенький профессор философии, Александр Терентьевич, который всех и вся критиковал и каждый разговор сводил на бесконечно любимого им Платона. Наконец, приходил на эти сборища даже один марксист, Петр Александрович, тоже преподаватель университета. Разумеется, марксистом он был несистемным, то есть не из тех, кто делал карьеру с помощью партбилета, а искренним и творчески думающим. За что его не любили местные партбоссы и он им платил взаимностью. С нами он хоть душу отводил, поскольку ему здесь давали высказываться. Хотя и нас он клеймил реакционерами, ренегатами и предсказывал наше бесславное будущее и победу партократов (в чем оказался прав). Захаживали и еще люди, но от случая к случаю, а костяк оставался прежним.

Собрания проходили на квартире у Сашина, в двухэтажной деревянной развалюхе, которой давно было пора под снос. Квартира представляла собой жилище типичного холостяка, увлеченного политикой. Мебель была сведена до минимума, на столе и прямо на полу лежали в беспорядке стопки оппозиционных газет, книги, некоторые заграничные и дореволюционные (именно у него я впервые взял в руки «Заратустру» Ницше). Стульев не хватало и сидели мы прямо на кровати, сдвинув ее в центр комнаты. Угощать ему было нас нечем, кроме своих прокламаций, поэтому мы пили пустой чай и выкуривали неимоверное количество сигарет. Даже открытые форточки не могли ничего поделать с клубами густого дыма. Один наш приятель затащил на такое сборище свою девушку, через два часа ей стало дурно от дыма, пришлось выпроваживать на свежий воздух. А нам все нипочем!

Какие там разговоры только ни велись! Всего не упомнишь. Но некоторые из них, из-за их важности у меня все же записаны, в школьной тетрадке в клетку, моим, еще разборчивым юношеским почерком. Страдая шпиономанией, я эту тетрадку спрятал сразу же на даче. Теперь вот, по прошествии многих лет, обнаружил и решил переписать, придав записям мало-мальски литературный вид.

2.

«Вот вы все о демократии, да о демократии рассуждаете… А позвольте, судари, что же такое эта демократия? Хороша ли она или плоха? Нужна нам она или нет? Ответьте по существу! Вот что мне, старику, интересно!» — вдруг заявил Александр Тереньтевич и заулыбался в седые усы. Что тут началось! Все повскакивали с мест и в один голос заговорили: «ну это ж ребенку понятно! Демократия это … Народовластие! Свобода! Странный вопрос!». «Платона вы плохо читали, судари — снова засмеялся Александр Терентьевич — самое как будто бы очевидное и есть самое трудное. О нем ведь не думают, потому что считают, что и так знают. Вот Сократ всех спрашивал: что такое мужество? Красота? Справедливость? А что ему отвечали? Ничего вразумительного. То-то». «Хорошо, я разъясню, подробно разложу по полочкам. Прошу слова» — взвился Сашин. Все приготовились слушать. Сашин поправил на носу свои очки с толстенными линзами, зыркнул из-под них своим обычным взглядом с сумашедшинкой, и начал, полуприсев на стол.

"Демократия, действительно означает власть народа. Но это перевод слова «демократия», который почти ничего не объясняет. Это все равно что сказать: философия есть любовь к мудрости, или электрон — значит, янтарь. Александр Терентьич, безусловно прав, мы должны сначала договориться о том: что такое народ, дабы наше определение демократии не было абстрактно-пустым". «Вот чешет — подумал я — даром что самоучка». Действительно, Сашина выгнали с первого курса философского факультета Уральского университета — за нелегальную кружковую деятельность, разумеется — и с тех пор он формально нигде не учился, зато часами просиживал в библиотеках — благо работа дворника предоставляла много досуга, поглощал книги и журналы в неимоверных количествах, причем, не только на русском, но и на английском, и мог своей эрудицией составить конкуренцию хорошему доценту. «Так вот — тем временем продолжал Сашин — я являюсь либералом, и человек для меня по природе своей есть существо свободное, разумное, способное к устроению своей жизни и ответственное за свои поступки. Разумеется, это — идеал, но при определенных условиях большинство людей — я уверен в этом — может вполне приблизиться к такому идеалу (я не беру в расчет, разумеется, людей больных, я говорю о здоровых и обычных людях). Нужно только сломать нелепые сословные перегородки, дать людям хорошее образование, дабы развить их ум, предоставить им свободу действий, дабы они в свободной конкуренции могли закалить волю, и искомый результат будет получен. Некогда забитые, неуверенные в себе, надеющиеся на небеса, царя-батюшку и партию винтики социального механизма станут гражданами, а их совокупность — народом. Про либерализм сегодня много говорят, справедливого, несправедливого, забывают только, что основа основ либерализма — Просвещение, что первые либералы были просветители. Узники тирании нуждаются в Просвещении и это первейшее условие подлинной демократии. Власть граждан, самостоятельно обустраивающих свое государство на наилучших, разумных основаниях, общественный договор свободных, культурных, разумных людей и будет истинной демократией.

Противостоит же демократии тирания. Тирания, независимо от того, какова ее природа — коммунистическая, фашистская или религиозно-самодержавная, низводит людей до уровня инфантильных прихлебателей. Тирания развращает народ, превращает его в толпу и стадо, а потом начинает им понукать. И сторонники тирании прикрикивают при этом: видите, народ не способен к управлению государством, наша власть, пускай и жестока, но она благо для людишек! Дай, мол, народу волю — из них попрет подлость и низость. Без нас они перережут друг друга! Сторонники тирании только „забывают“ сказать, что они смешивают понятие толпа и понятие народ. Причем, толпой они сами этот народ и сделали. При царе никто кроме дворян не мог поступать в университеты, при большевиках только члены партии могут заниматься гос- и хозуправлением — где уж там до прав и свобод гражданства!

За трудное мы дело взялись, господа! Мы хотим освободить людей от коммунистического рабства, создать гражданское общество. Это непросто! Очень непросто! Есть опасность, что даже если коммунистические оковы падут, неожиданная свобода сыграет с неподготовленным обществом, пока еще почти плебсом злую шутку. Придется пройти через хаос и анархию. Есть опасность, что демократия выродится в собственную пародию, что ее вожди сами станут тиранами и прикрываясь демократической бутафорией, станут угнетать народ, тихо, незаметно, через СМИ, предвыборные шоу, рекламу. Между прочим такая опасность актуальна и для Запада — хотя там давние традиции демократии, там Просвещение началось два века назад. Об этом прямо предупреждают истинные демократы Запада, фон Хайек, например.

Так что ж нам, не бороться за свободу? Терпеть нынешнюю тиранию? Надеяться на то, что народ постепенно станет просвещенным и добьется цивилизованных форм государства? Нет, господа! Для того, чтобы научить плавать, нужно бросить человека в воду и бесполезно его учить по самым прекрасным учебникам. Для того, чтобы из толпы сделать народ, а из „винтиков“ государства — граждан, нужно освободить людей. И потому я выступаю за непримиримую борьбу с советским тоталитаризмом, за переход к обществу либерального типа с равноправием всех перед законом, свободами экономического и политического толка и всем прочим. Дайте людям возможность учиться, работать, жить самим, по своему собственному произволению, а не по указке. И произойдет чудо! Я закончил, господа».

«Замечательно, молодой человек — Александр Терентьевич разве что не хлопал в ладоши. Просто замечательно! Много я повидал либералов, и большинство из них люди, скажу вам прямо, неумные. Доктринеры, болтуны. Дальше критики коммунизма, да еще и вульгарной, истеричной, путанной критики, двинуться не могут. А вы так красиво, систематично изложили нам истинно либеральное понимание демократии, что любо-дорого смотреть. Спасибо вам огромное. С такой исходной точки и спор должен начаться серьезный и глубокий!». «Вот-вот! Даешь спор! — закричали все. -Теперь пускай выскажется наш господин марксист, интересно, найдется ему что возразить?».

3.

Петр Александрович спокойно закурил папиросу, перекинул ногу на ногу, потер ладонью лысину и неожиданно заявил: «что ж, хорошо сказал господин Сашин, хорошо! Вы никак думаете, я с ним сейчас спорить начну, громить его, все отрицать? Какие же вы наивные, господа-товарищи! Вот и видно, что в коммунизме вы ничегошеньки не понимаете! А я вот возьму сейчас, и соглашусь с Сашиным. И при этом сделаю это, ни на йоту не отступив от духа марксизма. Соглашусь в самом главном его тезисе, а во всех остальных, конечно, буду спорить и ругаться. И в конце концов покажу вам, что если бы господин Сашин до конца, основательно продумывал свои мысли, то он бы непременно, с логической необходимостью — слышите вы — с логической необходимостью пришел бы к идеям коммунизма».

«Вот это курбет!» — ахнули все. Александр Терентьевич, и тот оживился, потер ладоши: «ну-ну!». А Сашин так вообще расхохотался, только как-то неестественно, театрально. Видно, чувствовал какой-то подвох от многоумного философа, но не знал: откуда его ждать.

"Зря смеетесь, молодой человек — сказал Петр Александрович — и прищурившись от дыма, ласково-ласково так спросил: «Скажите лучше, вот эта ваша демократия, власть просвещенного народа, она предполагает институты государства?». «Естественно — отозвался Сашин — ничего еще лучше не придумали в политической сфере, чем представительная парламентская демократия, принцип разделения властей, права…». "Ну насчет ничего лучшего, вы, конечно, горячитесь и сами себе противоречите, только что ведь говорили, что и на Западе не все идеально, манипуляции общественным мнением со стороны элит вместо подлинной демократии — оборвал его Петр Александрович. "Но ведь Просвещение… — распетушился Сашин. «-Вот именно Просвещение! — подхватил Петр Александрович — Просвещение, милый вы мой! Поймите же вы, наконец, что именно отсутствие просвещенности у народа и есть причина существования государства! Ведь что такое государство…» «Ха-ха! — снова рассмеялся Сашин — давайте-давайте, про государство как аппарат классового угнетения! Мы эти байки уже проходили!». "Да нет, молодой человек — улыбнулся марксист. «-Вот если бы были коммунистом, то я бы, конечно, именно это сказал, мы тогда говорили бы на одном языке и понимали бы друг друга… А поскольку вы язык марксизма понимаете очень превратно, я с вами буду общаться на другом, общедоступном языке. Так вот, государство, полагаю я — не более чем группа специалистов, которые умеют управлять обществом, организовывать его жизнь, так чтоб автобусы и трамваи ходили, преступники попадали в тюрьму и расплачивались за свои злодеяния, а в батареях была горячая вода. Может быть, они делают это не очень хорошо, но другие-то совсем не умеют, и поэтому вынуждены их терпеть, хотя, согласитесь, не очень-то любят в народе этих узких специалистов по социальной организации, которых мы именуем государством. И за дело не любят, они ведь выполняют свою работу, может, сложную, но по существу, ничем не отличающуюся от любой другой, от работы инженера, врача, ремонтника, стоматолога. А требуют к себе особого отношения: чтоб их признавали гениями, чтоб перед ними трепетали и потели от волнения, чтоб перед ними расстилали ковровые дорожки, и прощали им мелкие шалости и большие злодеяния. А за что, спрашивается? За то только, что они делают то, что не умеют другие, которые ведь тоже не бездельники, но не обучены такому вот ремеслу. Так?». "Вроде, так — неуверенно согласился Сашин. "То-то и оно, что так — Петр Александрович закурил папиросу от папиросы, пыхнул дымом и продолжил: «А что они, эти государственные мужи и вправду какие-то особенные? Семи пядей во лбу? С неповторимыми талантами? Ну, отвечайте!» «Н-нет» — сказал Сашин. «Да уж — рассмеялся Петр Александрович — зайдите хоть в наш горсовет, хоть в западный муниципалитет и сами убедитесь: там Сократов и Платонов нет. Там сидят скорее даже ограниченные, не слишком-то культурные, односторонне развитые личности, все достоинство которых в том, что они частично из книг, частично на собственном опыте обучились науке управления другими людьми и обществом. Науке, которую, заметьте, в школах не преподают, ведь неровен час какой-нибудь простец захочет сесть в кресло мэра!

Так вот, дорогой мой господин либерал, не далее как с полчаса назад, вы в присутствии этих же самых людей утверждали: Просвещение избавляет людей от односторонности, инфантильности, зависимости от чужого знания и умения, Просвещение делает всех ответственными гражданами, которые могут разумно распоряжаться и своей судьбой, и судьбой страны. Золотые слова! Совершенно с вами согласен! Не могу лишь понять: зачем тогда вся эта государственная бутафория: парламенты, президенты, министры, зачем все эти узкие специалисты, которых общество содержит на свой счет и еще всячески им льстит, тайно их ненавидя? Ведь в царстве Просвещения науку управления будут преподавать со школы, не иначе, люди будут с ней знакомы поголовно, точно также, как сейчас знакомы с правилами дорожного движения или с правилами письма». «Но позвольте-позвольте — попытался взять реванш Сашин — есть более способные, менее способные». «Ха-ха — развеселился Петр Александрович — а еще демократ! Не вы ли утверждали, что люди в основной своей массе существа разумные, способные отвечать за свои поступки? А я вам про то битый час и толкую. Разумеется, кто-то будет знать и применять эту науку лучше, кто-то хуже, но таких, кто совсем ее не знает, не может грамотно высказаться по важному вопросу жизни общества, думаю, почти не будет. Участие в референдуме станет таким же обыденным, обязательным и простым для этих граждан, как для нас участие в семейном совете. Все решения и будут приниматься посредством таких референдумов, при подробном обсуждении всех позиций. Благо, техника это позволяет. Зачем тогда депутаты, которым делегируют полномочия? Министры, которые назначаются депутатами? Незачем. Будут, наверное, какие-то технические должности: нужно ведь обработать все поступающие проекты, проанализировать результаты голосования, но это именно технические должности, а не государственные посты со всей их атрибутикой. Таково должно быть общество века полного и повсеместного Просвещения, как можно заключить из ваших же собственных речей, если только их немножко логически развить». «Нет-нет — догадался Сашин — ничего подобного. Мне кажется, вы говорите про коммунизм. Именно, про коммунизм! А это утопия, чушь собачья!» «Ну-ну, без выражений — Петр Александрович поморщился — правда ваша — это коммунизм. Ведь коммунизм и есть подлинная, самая широкая демократия. Коммунизм — это общество, которое способно к самоуправлению и самоорганизации, общество, состоящее из людей, каждый из которых непосредственно участвует в регуляции общественной жизни, а значит, является гражданином в подлинном смысле слова. Каждый должен овладеть всеми богатствами человеческой культуры, развить в себе все возможные таланты, стать разносторонней личностью, тогда он и будет гражданином самоуправляющего общества, гражданином Коммуны, а иначе так всем нам до конца времен и зависеть от узких специалистов — государственных чиновников!

Как видите, если последовательно и логически развивать идеи Просвещения и либерализма, то и получается коммунизм. Я как марксист, осуждаю вас, либералов, вовсе не за то, что вы провозглашаете свободы и права человека, идеалы Просвещения и демократии, а лишь за то, что вы остановились на полпути, во многом реализовали эти идеалы только лишь на словах. „Свобода“ — провозгласили вы, либералы, в 1789, на обломках феодального мира, отменив сословные ограничения, притеснения простонародья, льготы аристократии. Славно, не поспоришь. Но вот дальше, вы вводите новые льготы, новые ограничения, теперь уже связанные не с происхождением, а количеством денег на банковском счету. Формально миллиардер и бродяга одинаково свободны, но свобода бродяги — всю жизнь горбатиться на случайных заработках за кусок хлеба, если не повезет (а везет — единицам). И издевательская статья Конституции, гласящая, что он, бродяга, как гражданин может выдвигать свою кандидатуру в президенты. „Равенство“ — кричали вы, либералы, сокрушая Бастилию, символ королевской власти, но какое же это равенство, если один рождается в семье того же миллиардера, а другой — в семье бродяги, один — учится в Принстоне, а другой закончил школу для бедных и метет улицы. „Братство“ — писали вы на знаменах своих революций. А теперь говорите, что конкуренция в обществе — вещь естественная, что правильно и должно даже на отца и мать подавать в суд, и что нечего жалеть всяких неудачников.

Будьте по настоящему, до конца за свободу, равенство и братство! За освобождение от всех форм принуждения, в том числе — от экономического принуждения, порожденного частной собственностью. За равенство всех в жизни, а не на гербовой бумаге Конституций. За братство всех до единого граждан — от Рокфеллера до его швейцара. Будьте до конца за подлинное просвещение народа! За обучение, раскрытие и развитие талантов всех без исключения. И тогда вы станете истинными демократами, то есть коммунистами!

Но сейчас многие демократы на Западе предпочитают увиливать: дескать, люди равны только перед законом. А на самом деле, мол, есть активные личности, деятели, удачники — это господа, а есть неудачники и бездельники — это быдло. Да-да, сам слышал от господ демократов! И после этого они именуют себя демократами! Руссо, наверное, в гробу перевернулся! Это уже, простите, фашизм, а не что иное, только не на националистической, а на социальной подкладке. Причем, кого называют лучшим? Кто сумел ухватить, перепродать, может, украсть! То есть прощелыгу, мошенника! А кого записали в быдло? Потерявшего работу талантливого инженера и врача! Писателя и философа, которых не понимают и не ценят тупоумные буржуа!

Вот вы тут на так называемую коммунистическую тиранию нападали, намекали, что это на Западе — Просвещение, а мы еще сорок третьи подползающие… А я вам скажу, что именно большевики в России и произвели самое что ни на есть широкое Просвещение, по сравнению с котором западное Просвещение — просто какой-то детский лепет! Большевики ввели всеобщее и, заметьте, бесплатное среднее образование. Большевики открыли двери вузов простолюдинам и инородцам, которые ранее были лишены таких привилегий. И оказалось, что в гуще народной — великое множество талантов! Да! Жуков, Курчатов, Королев, многие другие! А что мы видим на Западе? Школу двух коридоров, где одна, полноценная программа для будущих господ, а другая, упрощенная — для будущего быдла? Элитарные университеты, куда могут поступить за редким исключением только богатенькие? И это широкое Просвещение?

Вот вы тут говорили, что собираетесь так называемый советский тоталитаризм свергать, демократию устанавливать. Я бы добавил: буржуазную демократию, поскольку, ежели вам удастся перевернуть Россию либеральным рычагом, за вашими будущими парламентами и „свободной прессой“ будет стоять буржуазия, или, как вам угодно их называть, бизнес. Вы полагаете, верно, что эти буржуа, нажившиеся на спекуляции, захотят сохранить советское широкое Просвещение, захотят потесниться, отодвинуть своих детушек и освободить места в вузах для детей рабочих и крестьян? Захотят, чтобы эти дети из низов научились думать, продуцировать идеи и идеологии? Как бы не так! Вы еще убедитесь, что они тут же переведут образование на платную основу, дабы оно формировало элиту будущего буржуазно-демократического государства из среды их самих, собой любимых. Тут опять будет разделение на господ и быдло, скрытый, стесняющийся и неотрефлектированный фашизм.

Что ж, вывод, кажется, ясен. Либерализм — идеология половинчатая и внутренне противоречивая, более того, идеология 18 века, давно устаревшая. Сказавши А, нужно сказать Б, или забрать обратно свое А. Или ты за демократию, равенство, свободу, братство, Просвещение или против демократии, равенства, свободы, братства, Просвещения! Или ты коммунист, или фашист! Третьего в нашем ХХ веке, по сути-то, не дано».

4.

«Коммунизм или фашизм! Каково сказано! Это, кажется, по Вашей части Петр Евдокимович?» — все взгляды обратились к тщедушному библиотекарю в очках, который сидел себе тихо в уголке. Он тут же встал, вытянув руки по швам — ни дать — ни взять первый ученик — и в диссонанс со своими жестами, очень задорно и твердо заговорил: «Ах, как это грубо и неприлично. Знаю-знаю, что меня в этом обществе давно уже в фашисты записали, не шибко разбираясь в истинной моей позиции. В современном мире, где победили революционеры, все равно какие — либеральные или коммунистические, в нюансах и оттенках консервативной палитры, не больно-то разбираются. Всех, кто не либерал, не коммунист, кто за сильное государство и против химеры равенства у вас записывают в фашисты. Вот скажите-ка мне любезные, каких взглядов автор примерно такого утверждения? Слушайте внимательно: одни люди рождаются свободными, а другие — рабами. Кто по природе своей не принадлежит себе, не может разумно распоряжаться своей жизнью, тот раб и нуждается в господине. Власть разумного господина для него благо.

»Это фашизм! Чистой воды фашизм!" — взвился нетерпеливый Сашин. Петр Александрович поморщился, чувствуя подвох, а Александр Терентьевич, тот так вовсе давился от смеха. «Для особо просвещенных либералов сообщу — это Аристотель» — ехидно заявил Петр Евдокимович, еле заметно улыбнулся и продолжил — «Если уж совсем начистоту, то никакой я не фашист, и тем более — не национал-социалист. И в том, и в другом направлении я вижу много негативного. Но демонизировать их, по моему, тоже глупо, как это делают уже десятилетия антифашисты. До смешного доходит, во Франции запрещены даже научные исследования нацизма! Плутократическим режимам нужна лишь пропагандистская, упрощенная и кое-где прямо ложная картинка. Майданек и Освенцим! Когда я слышу слово „культура“, я хватаюсь за пистолет! Все это мы слышали много раз. И все это правда, не спорю! Но есть и другая правда. Что, неужели совсем уж все, что говорили и делали фашисты и нацисты — бред и преступление? Позвольте-позвольте! В 3 Рейхе, в державах Оси были не только газовые печи, но и „философия почвы“ Мартина Хайдеггера, не только сожжения абстрактных картин, но и величайшие фильмы Лени Рифеншталь, не только геббельсовское „при слове культура мне хочется взяться за пистолет“, но и консервативная Муза Кнута Гамсуна и Эзры Паунда, де Аннунцио и Маринетти … И если бы не дьявольское самолюбие, узость мысли, расистские предрассудки мелких буржуа Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини! Эх, что там говорить!» Он махнул рукой. «Все это тоже было, было, и обо всем этом не подозревает современный человек. А почему? Я вам скажу. Потому что он мало того, что не знает нацизм и фашизм, он еще и глядит на них глазами противоположной стороны, обиженных и униженных, узников концлагерей и жертв гестапо. Но позвольте, если б мы могли судить о древней Греции и древнем Риме исключительно по рассказам рабов на галерах, то очарование античности тут же рухнет, великие философы, скульпторы, художники превратятся в жестокосердных тиранов-рабовладельцев. Кто такой Аристотель для его раба? Хозяин, который его за человека не считает, а приравнивает к орудию труда. Рабу и невдомек, что он еще и создатель метафизики, логики и психологии!»

"Вы эту фашистскую пропаганду бросьте — Петр Александрович встал, всем видом давая понять, что еще немного и он сейчас уйдет. «Ну что вы, что вы — поспешил успокоить его Сашин — мне вот также как и вам ненавистен фашизм, Петр Александрович, но я могу повторить слова великого Вольтера: мне глубоко чужды Ваши взгляды, но я жизнь положу за то, что Вы могли их свободно выразить. Демократия так демократия, пусть все говорят, что думают, не скрываясь». "Пускай продолжит — согласились все — и Петр Александрович опять, нехотя сел.

Петр Евдокимович продолжал в том же духе: «Эх, ничего Вы не поняли! Я же Вам не про лавочников, опившихся пивом говорю! Ну да ладно! Итак, будем рассуждать о демократии. Я внимательно прослушал обе речи и очень рад, что Петр Александрович так блистательно открыл нам главную тайну нашего времени — о родстве либерализма и коммунизма. А то только кругом и кричат о противостоянии коммунистов и либералов, а на самом-то деле противостояние здесь лишь по частным, второстепенным аспектам, но главном они согласны — и те, и другие демократы, и те, и другие — за равенство, и те, и другие скептически относятся к государству, и те, и другие — за самоуправление народа. Только одни предлагают это сделать посредством институтов демократии представительной, а другие — прямой. И Петр Александрович, конечно, прав — большие и последовательные демократы — это коммунисты.

А истинная оппозиция — по ту сторону междуусобных распрей либералов и коммунистов — представителей двух родственных ветвей модернистского общества, возникшего после 1789-го. Истинная оппозиция современному миру — мы, консерваторы!

Вы просите показать понимание демократии с позиций консерватизма? Что ж, извольте.

Главной ошибкой всех прежде выступавших и вообще всех представителей идеологий третьего сословия является утверждение, что властвовать можно научить любого или почти любого. Для демократа политика — технэ, которое доступно существам разумным, а поскольку разум и есть отличительная черта человека как вида, то это технэ доступно всем нормальным здоровым людям. Я же утверждаю: что это — чушь. Кому и кого удавалось научить властвовать и управлять? Царь не может должным образом научить этому своего сына, вождь — наследника… Разве мало таких примеров дает нам история?

И вообще: а с чего вы взяли, что управлять государством — также легко как управлять машиной. Общество — это не мертвый механизм, общество динамично, сложно, противоречиво, и потому оно, скорее, живой организм. А жизнь, как известно, шире всяких логических схем, которыми набивает головы плебсу ваше Просвещение! Живую жизнь можно ухватить лишь интуицией, наитием, врожденным чутьем!

Нет, политика — это не технэ, а искусство! Искусство, говорю я вам! И как всякое искусство, она требует прежде всего врожденных способностей! Можно обучить человека стихосложению, объяснить разницу между размерами, научить его даже рифмовать, но если нет в его душе этакой непонятной нашему уму, неуловимой для него субстанции под названием талант, это ничего не даст. Ученик останется ремесленником, литературным чернорабочим, он сможет срифмовать агитку и рекламу, но никогда не напишет: „Я помню чудное мгновенье“!

Так и в искусстве управления: людей, рожденных для власти видно с детства. Они первые в кругу сверстников, их слушают, одно их слово звучит как непреложный приказ, тогда как другие могут без толку тратить слова часами. С ними советуются, в них верят, перед ними заискивают. Если обучать их искусству власти, от этого, пожалуй, будет толк для всего общества и государства, но не потому что эта учеба сама по себе превращает раба в господина, а потому что в данном случае семена упали на небесплодную почву.

При этом не будем забывать: искусство по определению антидемократично. На одного Пушкина — миллионы бездарей, не умеющих сложить ни строчки, и всего лишь тысяча крепких талантов, которые возвышаются над бездарями, но Пушнику в подметки не годятся. На одного Наполеона, Сталина, Чингисхана — миллионы обывателей, которые не способны даже свою собственную жизнь организовать, не то что государственную!„

“Слыхали мы уже, слыхали эти байки — сказал Сашин и глянул на Петра Александровича — об арийской избранной нации». «И что ж, откликнулся Петр Евдокимович — и тут есть доля истины! Если люди между собой не равны: один талантлив, другой бездарен, один хорошо стихи пишет, другой хорошо табуретки чинит, почему бы не предположить, что и народы неравны, и каждый из них может иметь свой дар, свои особенности, свое предназначение. Греки были плохие государственники, но хорошие философы. Рим, наоборот, не создал ничего оригинального в философии, зато кровью и железом спаял огромнейшую Империю с совершеннейшей, классической системой права. И склонности, дарования какого-либо народа определяются не завиральными расовыми теориями кабинетных лжеученых, а самой жизнью, практикой. Так сама практика показала, что русские — не худшие государственники, чем немцы, а военном искусстве даже превосходят их. 

Но я сказал: доля истины. Опять таки жизнь сложнее всех наших теорий. Разве среди греков, народа, как мы уже говорили, в общем и в целом малоодаренного политически, не было талантливых правителей и военачальников? А Солон? А Перикл? А спартанец Леонид со своими героями? По моему, и среди негров и евреев, есть кшатрии, правители и воины от природы, и среди голубоглазых блондинов-европейцев есть низкие плебеи. Здесь я, конечно, с нацистами кардинально не согласен, потому я и говорю, что я — не фашист!

Вот сейчас либералы заладили одну и ту же песню: демократия дурна, но она, мол — наилучший из возможных видов государственного устройства… Это софистика, друзья мои, чистейшей воды софистика! Демократии вообще в природе не существует! Если бы удалось дать власть непосредственно народу, такое государство не просуществовало бы и дня! Оно развалилось бы от внутренних распрей, дрязг, всеобщего неумения и буйных инстинктов толпы! История Греция как раз нам это и показывает. Все любят приводить как пример классической, процветающей демократии Афины 5 века. Но ведь это не было демократией в прямом смысле слова, Афинами правил Перикл — человек выдающегося государственного дарования, к которому толпа испытывала просто таки благоговение! А когда наступила настоящая демократия, когда власть взяли кожевенники, лавочники, торговцы, понукаемые софистами, началась агония Афин. Именно демократия вынесла смертный приговор философу Сократу, при полной его невиновности, только за счет того, что толпа не умела отличить его от софистов, и будучи развращенной лестью, не могла покорно выслушивать его правдивые упреки! Приговор Сократу — это и приговор демократии! И чем кончила эта истинная демократия? Пала на колени перед Александром Македонским!

И не говорите, что народ нужно просветить, и тогда он, воодушевившись разумными идеями… Вот Петр Александрович и Александр Терентьевич у нас преподаватели вуза, один читает историю философии, другой — историю религии. Пусть скажут-ка сколько студентов из группы в двадцать человек способны хотя бы понять, впитать и прочувствовать, продумать философию Платона, идеи буддизма? От силы четыре-пять! А остальным ничего не надо, кроме зачета, и они даже не то, что не хотят по-настоящему проникаться наукой, они элементарно не могут, не имеют таких способностей! В лучшем случаи из них получатся хорошие исполнители, нетворческие работники, рабы инструкций, не более. А в худшем — развращенные, ничего не умеющие, малограмотные типы, зато с дипломом о высшем образовании и с непомерными амбициями! Да! А вы говорите: научить каждого управлению государством… Каждый и с элементарной арифметикой-то не справляется!

Итак, я утверждаю, что не существует и в принципе не может существовать чистой демократии! Она такая же утопия как и коммунизм! И собственно, как только что виртуозно показал Петр Александрович, это даже не две разных утопии, а виды одной и той же. В любом реальном государстве и реальном обществе все равно верх берут те, кто с той или иной степенью одарен политически. Я не о публичных политиках даже говорю, при капиталистической плутократии, например, они — лишь куклы в руках кукловодов, я говорю о тех, кто стоит за их спиной и реально управляет обществом. О серых кардиналах, об олигархах вашей буржуазной псевдодемократии.

Но как они управляют, спрашиваю я вас? Открыто, глядя в лица своим благоговеющим подданным, всем свои благородным видом олицетворяя силу приказа, силу власти, данной по праву рождения? Нет и еще раз нет! Они управляют тайно, прячась за самоуверенных клоунов, которые мнят, что это они — президенты и главнокомандующие, правят втихую, будто они не властвуют, а воруют…. А так оно и есть! Эти серые кардиналы, эта аристократия демократии есть аристократия помойки, лучшие из худших! Они украли эту власть у тех, кто сильнее, благороднее, талантливее их, но кто даже не подозревает о своих талантах, прозябая где-нибудь в нижних слоях общества! Тот, кто призван быть Вождем народа, метет улицы, тот же, кто призван быть в лучшем случае мелким начальником, квартальным, адвокатишкой, торговцем, дергает за нити, управляющие государством! Все перевернуто в вашем „демократическом мире“! Потому ваши либеральные режимы и потрясаемы постоянно кризисами и революциями! Народ ведь как женщина, он чувствует внутреннюю слабость и сразу же перестает подчиняться и, что говорится, садится на шею.

Советская Революция при всей своей завиральной плебейской и антинациональной идеологии, сделала для России великое дело — она свергла отупевшую, спившуюся, разжиревшую, выродившуюся и уже ни на что не способную аристократию, и в то же время преградила дорогу плебеям- торговцам, которые и властвуют так, будто торгуют на базаре, все им бы о ценах да о курсе валют поговорить, интересов государства, зова геополитического прорыва, пьянящего запаха воинской ярости для них не существует! Советская Революция разбудила в народе творческие силы, извергла из недр народа государственные, воинские, научные таланты! Дух ведь дышит, и одаривает — где хочет, он бывает не только в бархатной колыбели аристократа, но и в тряпье, в которое завернут сын простого рабочего. Государственный талант, также как дар стихотворчества, не обязательно передается по наследству, в этом была ошибка старой аристократии. И Советская Россия с народными вождями во главе — волевая и жестокая, собранная и целеустремленная, сделала огромный прорыв вперед, вышла в ведущие страны мира, воплотив в себе вопреки своей идеологии дух имперского созидания.

Теперь же мы видим вырождение новой, советской элиты, стремление ее обзавестись деньгами, собственностью, жить как на Западе. Значит, нам нужна новая и последняя Революция, Революция консерваторов, которая приведет иных вождей, властителей по праву рождения, властителей-художников, а не властителей — бюрократов и спекулянтов! Так и установится такое государство, где тайное станет явным, где лучших из худших заменят лучшие из лучших, где политика станет вроде сочинительства и исполнения музыки, суровой, трагичной, но в тоже время пронзительной и жизнеутверждающей. Пифагор говорил, что космос, вращаясь, издает прекрасную музыку сфер, таким пифагоровским, музыкальным космосом и должно стать общество и государство! В нем должна царить гармония, а она невозможна без высоких и низких звуков, света и тени, высших и низших людей. У меня все.»

5.

Выступление Петра Евдокимовича вызвало большой шум. "Как так, никакой демократии? — кричали все вразнобой, и я в том числе. «А как же вы собираетесь определять: кто должен править, а кто — пахать?» — ядовито поинтересовался Сашин. «Да я же уже сказал — Петр Евдокимович сел и вытирал лоб платком — будущего правителя сразу видно, с детства, главное, чтобы государство поставило перед собой сознательно четкую задачу о том, чтобы самому заботиться о своем сохранении и росте, а не пускать это дело на самотек — мол, кого народ выберет или кого чиновник Иван Иванович на работу пригласит». "Неужто черепа будете обмерять? — хохотнул опять Сашин. «Да ну вас — Петр Евдокимович поморщился — вам дело говорят, а вы…». "Друзья, любезные мои, не ссорьтесь — вступил в разговор Александр Терентьевич. Все сразу повернулись к нему: «а что скажет наш философ?». "А что я могу сказать — Александр Терентьевич сидел на единственном в комнате стуле, кутаясь в плед. «Что я могу сказать кроме того, что уже сказано Платоном». "Ну да, мы это уже читали — правление философов, критика демократии… — начал Сашин, но старик-профессор его оборвал. «Много Вы читали, молодой человек! А Вы знаете, что Платон в „Законах“ предлагает, допустим, выносить на обсуждение народа вопросы, связанные с государственной изменой? Между прочим, в тех самых „Законах“, которые наши либералы клянут как самое изуверскую и тоталитарную утопию! Да-с! А в „Политике“ он пишет, что, конечно, демократия хуже истинной царской власти и истинной аристократии, но если приходится выбирать между тиранией, олигархией, и истинной демократией, основанной на законах и опирающейся на просвещенный народ, то тогда демократия предпочтительней. Вот так-то, судари мои! Платона Вы хотели поймать в силки! А Платон — диалектик, он ускользал, ускользает и всегда будет ускользать от всех птицеловов, еще и поболее хватких и хитрых, не в пример Вам!„

“Ну хорошо — не унимался Сашин — но Вы, уважаемый Александр Терентьевич, как платоник за Просвещение или против?». "Так я ведь уже, кажется, сказал — удивился старик. «- Просвещенный, разумный, культурный народ, естественно лучше народа развращенного, алчного, завистливого, самовлюбленного, капризного и буйного. Если ставить вопрос так, если делать выбор между демосом и охлосом, то я, конечно, за Просвещение». "А олигархи-капиталисты именно и стремятся народ низвести до состояния охлоса, чтоб легче было его обманывать! — воскликнул марксист Петр Александрович. "Совершенно с Вами согласен, коллега — отозвался старик. «Нашли кого просвещать — проворчал в другой стороне комнаты консерватор Петр Евдокимович — они рождены не для свободы, а для подчинения, большинство — лишь материал для работы творческого меньшинства». "И с Вами совершенно согласен, коллега — опять отозвался старик-профессор. Все обомлели и после минутного замешательства закричали в один голос: «как же так, не могут же они оба быть правы! Ну это Вы того со своей диалектикой, Александр Терентьевич!» «А причем тут диалектика, судари мои, я ее вообще не начинал применять. Тут не диалектика, тут иное. Небось, Библию не читали никогда, господа комсомольцы? Ну тогда я Вам сам скажу. Был такой мудрый человек, Экклезиаст, так вот он заявил, что всему свое время, есть время разбрасывать камни, есть время собирать…». «Знаем, знаем! — снова закричали всем — но при чем тут демократия, аристократия?». "Что ж, придется поподробнее — Александр Терентьевич поудобнее устроился на стуле и размеренным лекторским тоном заговорил. "Итак, начну с того, что древние видели в истории не прогресс, а наоборот, регресс. Не такое уж наивное воззрение, судари, замечу я Вам. Разве каждый из нас прогрессирует от детства к старости? Нет, достигнув некоего пика здоровья, таланта, жизненной энергии, мы неуклонно и неизбежно стремимся, хотим мы того или нет, к упадку и к смерти. Вот у Вас, господин Сашин, лет эдак через тридцать зубы выпадут, волосы поболеют, вы станете хуже видеть и слышать, хуже соображать и запоминать, с трудом говорить. Ну-ну не обижайтесь, совсем я вас засмущал! Увы, увы, всеобщая судьба! А вы говорите, прогресс!

Так и общество человеческое — некогда оно пребывало в полноте времен, а затем совершился обвал и медленное угасание. Сначала золотой век, а затем скатывание все ниже, ниже… Каждое новое поколение хуже чем предыдущее — и в физическом отношении, и в интеллектуальном, и в нравственном. Дети болезненнее, слабее отцов, менее способны к восприятию Истины, более распущены и дерзки. Таков путь истории. Вы считаете, что это стариковское брюзжание, потому что не задумываетесь о том, что старикам-то виднее, старики видели и ту, и эту эпоху и могут сравнивать. Так-то, судари мои.

А прогресс — это миф, выдумка философов Нового времени. Прогресс исходит из понимания общества как машины, которую можно модернизировать, совершенствовать, доращивать до нового технического уровня. А общество сложнее, чем машина, в нем не винтики, а люди, не внешние связи, а глубинные, органические!

Так вот, и Платон от этого отталкивается. И в «Политике», и в «Законах» он пишет, что наилучшая форма правления была в золотой век человечества, в правление отца Зевса — Кроноса. Тогда государств совсем не было, потому что управляли людьми сами боги. Прежде всего — сам Кронос, а потом и даймонионы, приставленные им специально к каждому роду и племени. И было тогда благоденствие и всеобщее счастье, отсутствовали вражда и собственность. Нам этот золотой век даже вообразить невозможно, потому что и космос тогда вращался в иную сторону, и время текло по другому.

Итак, по Платону Божественное правление лучше всех, ведь и животными лучше управляет не само животное, а существо более высокой природы — человек. И я с ним абсолютно здесь согласен, милостивые государи, ведь я — православный христианин, а согласно христианству история как раз и начинается с блаженного эдемского состояния, с непосредственного подчинения первых людей Богу и с прямого Богообщения. А потом происходит всемирно-историческая катастрофа — грехопадение, и отсюда-то отсчет ведет уже история нашего падшего мира, и падение его со временем все более и более углубляется.

В этой нашей падшей истории людьми управляют сами люди, а как говорил об этом Платон в том же «Политике», люди имеют испорченную природу, люди склонны к эгоизму, жестокости, корыстолюбию. И опять таки, как же мне, христианину, с этим не согласиться, ведь христианство и стоит на учении о первородном грехе, об удобосклонности человека ко злу. Христос своей жертвой открыл нам путь ко спасению, но в каждом из нас есть и ветхий человек, не говоря уже о том, что вне Церкви, провинции Царства Божьего на земле, корчится в судорогах, вырождается и стремится к смерти ветхий мир, ветхий космос.

А я сегодня, милые мои, ни от кого из вас не услышал ничего об этом. Петр Евдокимович вот очень хорошо нам объяснил, что большинство не способно к искусству политики, и в этом он, безусловно, прав: дар управления государством также редок, как и дар стихотворчества. Никакое Просвещение не сделает человека бездарного в политическом отношении хорошим правителем. Но ведь и правитель сам по себе, без обуздания своих страстей, гордыни, прежде всего, мало что стоит. И уж лучше просвещенный народ, чем непросвещенный буйный тиран!

Без религиозного обоснования власти у вас некий титанизм получится, Петр Евдокимович, не иначе! Значит, правитель-художник, что захочет, то и вылепит из податливого материала народа и это и будет гармонией и совершенством? Эк, вы хватили, дорогой вы мой! Да хуже, капризнее, безвольнее и суетливее художников никого нет! «Пока не призовет поэта к священной жертве Аполлон…» Помните, как кончается это признание гениальнейшего из поэтов: «среди детей ничтожных света, быть может, всех ничтожней он!». Это важно! Конечно, политика — искусство. Но трудно, безумно трудно обуздать именно художника с его капризами и курбертами, тем более, художника-политика, обладающего властью, да еще и умеющего ей пользоваться! А вреда от его художеств будет несравненно больше, чем от декадентских выкрутасов его собрата-поэта!

Нет, тут без религии не обойтись! Потому по Платону в наилучшем из государств после золотого века и правят аристократы, добровольно подчинившие себя монахам. Да-да! Это и есть пресловутое правление философов! Ведь философ у Платона — это не ходячая энциклопедия или рационалистический болтун, что сегодня мы привыкли понимать под философом, нет, философ у него — монах-старец, в молитвенном состоянии прозревающий Божественные идеи. Лосев так и называл платоновское государство — власть старцев-монахов.

Или правитель-художник, наделенный свыше даром властвовать, добровольно признает над собой религиозный закон, или он превратится в тирана с титаническими амбициями! И тогда, повторюсь, уж лучше просвещенная демократия. Если ставить вопрос узко, если делать выбор из того, что предложил милейший Петр Александрович — между коммунизмом и фашизмом, то я, конечно, выбираю коммунизм, просвещенный народ, а не взбесившегося оккультиста-тирана! Да не шумите же Вы, племя младое, дайте договорить старику. Поймите, это уж очень узко поставленный вопрос!«. Все понемногу успокоились и застыли от ожидания: что еще скажет чудак-профессор?

»Так Вы не ставьте вопрос так узко — вставил словечко Петр Евдокимович. «Как же этого избежать, дорогой Вы мой! — возразил платоник. Ведь время неотвратимо течет, люди и государство вырождаются, государственности, где власть, хотя бы духовную имела Церковь, постепенно разлагаясь изнутри, сходят с исторической арены. У нас в России таким государством в полной мере было Московское Царство, когда мы еще осознавали себя Третьим, православным Римом. Реформы Петра были ударом, большим и болезненным ударом. При Петре начала зарождаться тимократия. Но все же формально черты религиозного государства сохранились. А вот в 1917 году на смену ему пришла в полном согласии с законом истории, открытом Платоном, тимократия. Произошло перерождение государства религиозного в государство милитаристское. Воины-честолюбцы свергли власть религии, монахов-мудрецов и устроили свое государство, на военный манер. Советский Союз и есть эта тимократия с сильными элементами просвещенной демократии — с Просвещением и образованием народа, с механизмами обновления этой новой, „народной аристократии“. Тимократы стремятся к мощи государства, к благосостоянию народа, они в большинстве своем бескорыстны, по своему благочестивы (я, конечно, большевистскую послереволюционную гвардию имею в виду, а не сегодняшних разложенцев-бюрократов), но они уже не подчиняют жизни людской Божественному закону, они живут заботами мира сего. Только наши воины-тимократы, оказалось, не в юнкерских училищах росли, а скрывались в гуще народной. Вот Петр Евдокимович тут о вырождение русской аристократии рассуждал и это — правда. Большевики плугом Революции выворотили на поверхность такие пласты народных талантов. Аристократов по природе, а не по званию. Если б русская аристократия умела обновлять свою кровь, тогда кто знает… Но как бы то ни было, большевики при всех своих завиральных идеях о мировом коммунизме, проявили больше воли, больше государственного чутья, больше патриотизма, наконец, чем наши графы и бароны, пропивающие свои состояния в Ниццах..

Что же нас ждет теперь? Кажется, наступает некое брожение демократического толка… Это обман, друзья мои. Вслед за тимократией идет, по Платону, не что иное как олигархия, то есть власть богачей. Если советскому режиму суждено будет рухнуть, власть захватят они — подпольные воротилы, новоявленные спекулянты, переродившиеся и обуржуазившиеся коммунисты. Уверяю вас, этим и кончится ваша митинговая болтовня о демократии! Открытый Платоном закон вырождения политических режимов непреложен. И правление тимократов — большевиков многие из вас еще вспомнят с теплом. Не смейтесь! Большевики хоть заботятся о мощи государства, о его защищенности перед внешней опасностью, о благосостоянии народа, пускай и приведенном к среднему уровню, о том, чтобы продукты были дешевы, люди отдыхали в санаториях, лечились бесплатно в больницах. Олигархи будут заботиться только о себе.

Олигархи ведь по природе своей, все себе в карман тащат, для них политика — купля продажа, они и хозяйство, и армию развалят, и все по частям за валюту продадут! Сами увидите!

Вы говорите, что я ничего еще не сказал о демократии? Будет вам и демократия, будет! Когда обнищавший и обозленный народ свергнет олигархов, и наступит ваша демократия — правление среднего человечка, толпы, охлоса. Этого тоже не миновать, как не миновать, например, старости. Запад через это уже проходит и западные философы называют это „восстанием масс“, новым варварством, культурным одичанием посреди индустриального общества. И, увы, я повторюсь, мы как всегда имеем худший вариант демократии — охлократию. А после демократии будет тирания. Обязательно будет! Запад к ней идет семимильными шагами. Фашизм и национал-социализм были лишь ее первыми ласточками.

А пока… Я скажу непопулярную среди вас вещь. Пока надо всеми силами сохранять советскую тимократию, лечить ее от ее болезней, не позволять ей переродиться в олигархию. Я как консерватор уверяю вас: будущее всегда хуже прошлого. Если уж перемен не избежать, постольку пробил их час, то постарайтесь, постарайтесь, заклинаю я вас, в этом новом сохранить все лучшее, что было и в старом. Берите пример с большевиков! Да-с, с большевиков! Они тоже начали с космополитических проектов, столь же прожектерских, что и ваш перестроечный либерализм! А закончили они имперской идеей, компромиссом с Церковью. Сознательно или бессознательно, но почувствовав ответственность за судьбы государства и народа, закончили они тем, что вернулись на пути русской цивилизации. Но опасаюсь я, ох, опасаюсь, что среди будущих олигархов не будет таких решительных, недоктринерских, любящих Россию, пускай и на свой манер, политиков. Боюсь я, что пустят они Россию с молотка под лозунги написанных на Западе экономических программ и учебников.

Ну вот, хотите удивляйтесь, хотите нет, но так и получается, я — платоник, православный христианин, консерватор, говорю вам — Советский Союз надо подморозить, сохранить во что бы то ни было. А если не удастся, то хранить и лелеять остатки всего лучшего в советской традиции. Иначе крах, большая кровь и большой раздор, торжество бесстыдных и безумных олигархов и победный хохот наших врагов. Не дай-то Бог!»

Александр Терентьевич так и произнес всю эту речь сидя, с чувством, но слабым дребезжащим голосом. Закончил он ее при полнейшем молчании. Даже Петр Едокимович отрицательно покачивал головой, чего уже говорить об остальных. Раздались возгласы: «ну это вы того! Извините! „Совок“ защищать! А как же нарушения прав человека? Цивилизованные нормы?». «Ну от вас я такого сервилизма не ожидал — сказал Сашин — вы ведь и лагерь прошли, сталинщину видали». Александр Терентьевич как будто никого не слышал, свесил голову на грудь, думал о своем. Вдруг Петр Александрович резко встал, решительно подошел к старику и сказал: «уважаемый Александр Терентьевич! Я во многом, во многом с Вами не согласен. Я — атеист, Вы — христианин, я — коммунист, Вы — консерватор. Но сейчас… сейчас… Позвольте я просто пожму Вашу руку!»

Это рукопожатие коммуниста и консерватора запомнилось мне на всю жизнь. И по прошествии многих лет, после того, как я уже увидел и развал СССР, и разор и позор России, и наглую агрессивность Америки, и продажность правителей-олигархов, это рукопожатие наполняется для меня особым смыслом. Если хотите, оно вселяет в меня даже некую надежду. Объяснить точнее я не берусь, я не мастак произносить длинные речи на философские темы. Что взять с обычного провинциального школьного учителя физики…

Октябрь 2003 г.

г. Уфа