Р. Г. Назиров
Хрустальный гроб:
Фольклорно-этнографические истоки
одного пушкинского мотива

Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.

Всем известна эта возвышенно-печальная картина: в горной пещере, подвешенный на чугунных цепях к шести столбам, колышется хрустальный гроб, и в нем неподвижно покоится красивейшая девушка в мире.

В своей «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» Пушкин почти ничего не выдумал — он использовал мотивы фольклора, главным образом русской сказки, записанной им в Михайловском со слов Арины Родионовны. Конец записи Пушкина таков: «Мачиха ее приходит в лес под видом нищенки — собаки ходят на цепях и не подпускают ее. Она дарит царевне рубашку, которую та, надев, умирает. Братья хоронят ее в гробнице, натянутой золотыми цепями к двум соснам. Царевич влюбляется в ее труп, и проч.» Это широко известная сказка «Волшебное зеркальце» (или «Мертвая царевна»), AT 709. Целый ряд ее вариантов приведен в классическом сборнике А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки», но варианты этого сюжета есть и в других сборниках. Так, например, «Великорусские сказки в записях И. А. Худякова» содержат сказку «Падчерица» (№45) — вариант «Мертвой царевны». Там красавица надела рубашку и «упала мертвая». Разбойники, ее названные братья, хоронят ее в хрустальном гробу, привязанном серебряными цепями к дубу в лесу. «Подвесили гроб на дуб, прикрепили довольно крепко, чтобы ветром не снесло», детализирует рассказчик, от которого И. А. Худяков записал эту сказку в рязанской деревне Жолчино¹.

И во всех вариантах — хрустальный гроб, чаще всего подвешенный на деревьях. В гробу — мертвая, но нетленная красавица: кажется, будто она спит. Влюбленному юноше удается ее пробудить от долгого сна, вырвать у смерти. Смысл сюжета — торжество любви над смертью.

Сюжет AT 709 известен многим народам, оригинально обработан в «Тысяче и одной ночи», в «Пентамероне» Джамбатисты Базиле, в драме Шекспира «Цимбэлин». Огромную популярность . снискала немецкая версия — «Белоснежка и 

семь гномов» (Гримм, 53). немецкая Шнеевиттхен (Белоснежка) сюжетно синонимична невинно гонимой падчерице русских сказок.

в сказках типа AT 709 отразились древние обычаи человечества, в частности погребальные обряды.

Со времен верхнего палеолита погребения носят следы определенного ритуала. Эти обряды определялись суеверным страхом перед умершим и в то же время заботой продлить его жизнь после смерти, сохраняя его тело. Собственно сама смерть мыслилась как особая форма жизни. Вера в то, что душа усопшего будет жить, пока сохраняется тело, породила обычаи консервации трупа; была разработана техника предохранения трупов от разложения.

Кроме того, люди стремились, чтобы покойник сохранял жизнеподобный вид, или заменяли (совмещали) консервацию покойников созданием их портретных изображений (погребальных масок, надгробных статуй и т.д.). Разумеется, последнее относится к более развитым культурам. Аборигены Австралии высушивали трупы умерших. Мумификация трупов наивысшего развития достигла в древнем Египте, но существовала также в Эфиопии, в Пальмире, на Канарских островах, у перуанских инков, в доколумбовской Мексике и т.д.

Геродот в своей «Истории» описал погребальный обычай кушитов (жителей Эфиопии) в VI в. до н.э.: «Сначала тело покойника высушивают по египетскому способу или как-нибудь иначе. Затем его покрывают гипсом и со всех сторон разрисовывают красками, так что мумия по возможности правильно передает черты умершего. Наконец, мумию помещают в полый столб из прозрачного камня… Находящаяся внутри столба мумия ясно видна, но не распространяет дурного запаха и вообще не производит отталкивающего впечатления. При этом мумия выглядит совершенно похожей на покойника. Целый год родные покойника держат этот столб в доме, предлагают ему долю при каждом угощении и приносят жертвы. Затем столб с мумией увозят и ставят за городом»².

В этом описании особенно любопытна художественная имитация жизни, «гримировка» мумии. У египтян эта тенденция еще более усилилась: мумию фараона заключали в портретный саркофаг; на нем было нарисовано лицо покойника с открытыми глазами (иногда саркофаг имел золотую маску с лицом фараона). В более скромных египетских погребениях в гробу против глаз мумии проделывали два отверстия, чтобы покойник мог видеть солнце.

В Вавилоне, в отличие от Египта, предпочитали близость покойника и сохранение его собственного вида, а не художественную имитацию. «Покойников вавилоняне погребают в меду», писал Геродот На деле же в Вавилоне тела умерших пропитывались полупрозрачной ароматической смолой (бальзамом) или обмазывались воском. Бальзам был похож на густой мед, воск получают вместе с 

медом; из смешения этих образов возникло представление о «погребении в меду».

Через столетие после смерти Геродота македонские фаланги разрушили Персидское царство. Но Александр сделал Вавилон столицей своей огромной державы и стремился повенчать греческую культуру с персидской, впитавшей многие вавилонские традиции.

В 323 г. до н.э. величайший завоеватель древности умер. Тело его было поручено заботам египетских и халдейских бальзамировщиков, которые «очистили тело, наполнили его благовониями и положили на золотое ложе»³, Тотчас после смерти Александра вспыхнула борьба диадохов, и великая держава распалась. Птоломей, завладев телом Александра, перевез его в золотом гробу к себе а Египет. Сначала оно находилось в Мемфисе, а через несколько лет Птоломей перевез его в Александрию.

Восточная часть этой молодой столицы называлась Брухейон. Здесь находились окруженные садами дворцы Птоломеев, храмы, знаменитый Мусейон с величайшей в мире библиотекой. Но исключительное место занимала Сома; — усыпательница Александра, который лежал здесь в хрустальном гробу, доступный непосредственному обозрению.

Иллюзионное сохранение тела Александра имело огромный политический и идеологический смысл. У других диадохов были фаланги и слоны, но не было Александра. А в столице эллинистического Египта нетленно спал великий царь-основаталь, и Птоломеи могли в  любую минуту «предъявить» его миру. Тем самым они свидетельствовали, что являются единственно законными преемниками Александра, величие которого неоспоримо. Обладание трупом великого царя выступило как санкция законности династии. В этом не было никакой логики, но за Птоломеев была живая мистика обряда: Сома привлекала благоговейные взоры мира и помогала бездарной династии около трехсот лет сохранять власть над Египтом. Александрия действительно была центром эллинизма, этого удивительного слияния культур, которое оказалось главным следствием завоеваний Александра,

В I веке до н.э., в смутах, сопровождавших крушение Римской республики, возвысился идумейский авантюрист Ирод, друг Октавиана Августа. В 40 г. до н.э, римский сенат объявил его царем Иудеи. Народ этой страны ненавидел Ирода, как узурпатора, и презирал, как идумеянина. Пытаясь сделать свою власть несколько более приемлемой для иудеев, Ирод ввел в свой гарем красавицу Мариамну, принадлежавшую к угасшему царскому роду Асмонеев. Ее в стране признавали законной царицей.

Но преимущество крови стало причиной и ее гибели. Во время одного политического кризиса Ирод произвел чистку в собственном семействе и ликвидировал большинство своих жен и детей как потенциальных кандидатов на трон. Одной из первых жертв пала Мариамна. Поскольку Ирод любил ее, он не стал хоронить ее в пещерном склепе по обычному иудейскому обряду, а положил в гранитную раку и «залил медом» (см. выше об этом способе). Тело Мариамны сохранялось нетленным, ее можно было видеть, и вдовец приходил поплакать над ней, ибо палачи бывают чувствительны: убивают людей и при этом жалеют самих себя.

Иллюзионное сохранение покойников широко распространилось в Римской империи, хотя, конечно, ограничивалось только высшими слоями общества. В то же время оно не подобало высоким должностным лицам — римское трупосожжение было для них обязательным, как бы они ни были эллинизированы и ориентальны в своем быту. Они жили и умирали, как персидские сатрапы, но хоронили их как римлян.

И, однако, интересующий нас обычай проник в Рим, доказательство чего потрясло Европу через четырнадцать веков.

В понтификат римского папы Иннокентия VIII (1484–1492) на Аппиевой дороге, близ знаменитой круглой гробницы Цецилии Металлы, ломбардские землекопы наткнулись во время каких-то работ на древнеримский саркофаг. Примчавшись к месту находки, римские гуманисты прочли на саркофаге надпись: «Юлия, дочь Клавдия». Внутри обнаружили покрытый воском труп девушки лет пятнадцати, как будто спящей. Пораженным римлянам казалось, что она дышит, что на щеках ее сохранился румянец жизни: в таком великолепном состоянии был труп. Несметная толпа не отходила от гроба, восхищаясь ее красотой и сохранностью. Папский хронист Инфессура утверждает, что на нее приезжали посмотреть люди из далеких стран.

Папе Иннокентию VIII донесли, что народ поклоняется мертвой язычнице. Папа испугался и приказал ночью, тайно, похоронить девушку у Пинчианских ворот Рима.

Об этом случав очень много рассказывали в Европе. Не исключено, что история с открытием тела Юлии, дочери Клавдия, каким-то образом повлияла на судьбы сказочного сюжета о Белоснежке (Мертвой царевне). Но в славянской версии сюжета традиция иллюзионного сохранения усопших слилась с отражением иного, более архаического обряда — так называемого «воздушного погребения».

До недавних времен аборигены Австралии, некоторые племена индейцев Северной Америки, некоторые народы Сибири и монголоязычные племена оставляли покойников на деревьях, специальных помостах и т.д. Этот обычай

имел целью быстрое уничтожение трупов птицами. В прошлом чеке одного из вождей племени мусквакки в штате Айова привязали ремнями к ольхе на высоте семидесяти футов; там покойник должен был оставаться два года — до повторного захоронения.

Этот обычай еще в древности был известен и индоевропейским народам. Его заимствовали древние персы; в созданной ими зороастрийской религии воздушное погребение постепенно сделалось единственным и сохранилось до наших дней в виде знаменитых «башен молчания».

Зороастризм не был исконно иранской религией. Древние персы хоронили покойников в земле. Последователи Зороастра считали такой способ захоронения «осквернением земли», а трупосожжение — «осквернением огня»: они оставляли трупы под открытым небом на растерзание зверям и птицам. Академик В. В. Струве писал об этом: «Обычай магов оставлять своих мертвых на растерзание животным восходит, несомненно, к способу погребения древних каспиев, живших на южном побережье Каспийского моря». И далее В. В. Струве цитирует Страбона: «Каспии, убив голодом лиц старше семидесяти лет, выносят их в пустынные места, при этом издали наблюдают: если покойник будет стащен птицами с носилок, то его считают блаженным, если же зверями или собаками, го его менее (почитают), если же никем, то его считают несчастным»⁴.

Такая градация вполне понятна: ведь птицы считались представителями небесного царства. Стремясь к символическому вознесению покойников, многие народы, практиковавшие «воздушное погребение», стали помечать трупы на деревья, возвышения, помосты, башни, делая их доступными только для птиц. Этот обычай и был канонизирован зороастризмом.

Но воздушное погребение, как явствует из сказанного выше, отнюдь не было монополией Ирана.

Погребальные обычаи древних славян отличались большим разнообразием. В частности, для некоторых славянских народов было характерно вторичное захоронение, при котором погребение часто служит предварительным этапом.

Во всяком случае, о восточнославянском фольклоре «встретились» два противоположных погребальных обряда: иллюзионная консервация трупов, о которой славяне могли узнать от греков и которая была свойственна высокоразвитым цивилизациям Передней Азии, Египта, Рима, и более архаическое погребение на деревьях, типичное для Сибири, Австралии и Северной Америки Из слияния этих двух традиций в сказочном сюжете возник мотив хрустального гроба, прикрепленного золотыми или серебряными цепями к двум соснам, дубу и т.д.

Сам же сюжет AT 709 имеет древнее мифологическое происхождение. В двух песнях Старшей Эдды повествуется о том, как Сигурд избавил от ниспосланного Одином сна прекрасную валькирию, которая в одной песне носит имя Сигрдриза, в другой — Брюнхильд

Могучий Один за непослушание усыпил свою дочь на вершине холма, окружив ее огненным кольцом, с тем, что только отважный герой, который решится перепрыгнуть через это кольцо, разбудит ее и сделает ее своей женой. Сигурд разбудил Брюнхильд от магического сна и обручился с ней, но потом забыл ее ради Гудрун. Как известно, все это очень плохо кончилось.

Сказка AT 709 сохраняет мотив магического сна и мотив жениха-избавителя, но сама причина сна иная: колдовство мачехи-ведьмы, преследующей царевну (Белоснежку). Как и положено, сказка завершается счастливым финалом,

Пушкин несколько отступил от записанного им варианта русской сказки: в его сказочной поэме гроб подвешен внутри пещеры. Но великий поэт ни на йоту не отступил от самого главного в сказке: от ее жизнеутверждающего финала.

Магический сон валькирии — это отцовское наказание с перспективой точно обусловленного пробуждения. В сказке магический сон напоминает смерть, и спящей царевне не предречен избавитель. Тем самым, в сказке возникает тревожная напряженность. Приход жениха-избавителя не предсказан и в определенной мере чудесен: в нем есть элемент счастливой неожиданности. Финал обладает обаянием светлой мечты, он изображает чудесное избавление от смерти, что соответствует древней вере в возрождение умерших.

Древние народы, практиковавшие консервацию трупов, первоначально, по-видимому, верили в возможность возвращения усопших к жизни. В их понимании жизнь и смерть были не столь строго разграничены, как в нашем сознании. Поддержанию жизни в покойнике служило и «кормление» его, иногда в течение года, но обычно сорок дней (у древних германцев — тридцать). Подобные представления не чужды и античной Греции, что хорошо видно в «Одиссее» : немые души Аида, напоенные свежей, горячей кровью жертвенного барана, на какое-то время обретают способность говорить. Это их «частичное воскресение».

Мы и по сей день испытываем странное удовлетворение, читая эпизод «пробуждения» мертвой царевны — все равно, в «Белоснежке», в сказках или у Пушкина. И это не только эстетическое удовольствие: гораздо большее значение имеет то, что мы и сегодня неосознанно мечтаем о реальной победе над смертью.

ПРИМЕЧАНИЯ
¹ Великорусские сказки в записях И. А. Худякова. М-Л,, 1964.-С. 123.
² Геродот. История. Л., 1972. — С. 145–146 

³ Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. М., 1963 — С.447.

⁴ Струве В. В. Родина зороастризма // Советское востоковедение. Т. V. М.-Л., 1948 — С. 31.