Борис Орехов, Кристина Абрамичева — Взгляд на уфимскую литературу в 2006 году (первое полугодие)

Сразу оговоримся, что в этом обзоре нас будут интересовать именно факты литературы, а не литературного процесса. На время забудем о том, что в наш век PR собственно проза и поэзия выглядят несколько маргинально на фоне пышных презентаций новых книг, помпезных вручений литературных премий, громких заявлений и судебных тяжб. Попробуем сосредоточиться на том, что останется в сухом остатке, что найдётся, если при солнечном свете с фонарём искать литературу.

Местную литературу критики привыкли хвалить. И их можно понять: другой литературы у нас нет. Вот и приходится радоваться тому, что есть. Артемий Лебедев как-то сказал: «Начать надо с прививки. Нужно сделать себе прививку от окружающего мира. Игнорировать всё, что видно вокруг. Позволять себе вернуть в поле зрения только то, что проходит личный контроль качества. Если что-то сделано плохо, не пытаться себя убедить, что оно хорошее. Применять это правило ко всему». Без такой привики нне обойтись и в литературной критике.

Самым многообещающим литературным событием каждый год готовится стать издание серии книг «Голоса молодых», по своему замыслу предоставляющей страницы для талантливой пишущей молодежи. Комизм ситуации в том, что по разряду «молодых» авторы у нас могут числиться и до сорока лет. Молодой писатель — это всегда интересно: щекочущее нервы предчувствие открытия, свежего стиля, непривычных идей… Многого ждали от серии и в этот раз. И опять не дождались. Изданные на русском языке книги попросту неинтересны.

Повесть Александра Леонидова «Песнь об Урукагине» представляет се-

рию статичных картин, в которых цельномраморные персонажи изрекают скучнейшие высоконравственные сентенции, отдающие кондовой банальностью. Может быть, две тысячи лет назад эту форму и признали бы за философский диалог, но вот какое отношение она имеет к литературе, не совсем понятно.

…Ставший богом, — поправил Агуду, — Богом в понятии толпы, не творцом мира, но бессмертным. Потому что, царь, смерти нет! ты спросишь, почему? Я отвечу: смерти нет, потому что в природе нет самого понятия конца; посуди сам, великий: вода превращается в пар, пар — в воду, но вода не исчезает; трение обращается в тепло, тепло расширяет, но энергия бесконечна; бесконечна вселенная, ибо каждая грань отделяет что-то от чего-то; бесконечна любая вещь. Ибо делить ее можно бесконечно, и всякое состоит из простейшего…

— и так все 133 страницы кряду.

Скандально известный поэт Рустем Мирсаитов, гораздо чаще появляющийся перед лицом общественности с агрессивными инвективами, чем со стихами, представил сборник книгу «Там, где я тебя люблю…», где помимо локатива в названии, актуализирующего нескромные конкретные коннотации глагола «любить», и задуматься-то не над чем. Одуряюще пустые стихи, при чтении которых не оставляет ощущение, что автор вхолостую проговаривает слова, рассыпающиеся на глазах строки, поскольку в них начисто отсутствует яркая образность, которая могла бы их скрепить: вот и всё, что можно сказать про эти пятна типографской краски на бумаге, кажется, только по недоразумению напечатанные в том виде, в котором читатель привык видеть стихи. Видимо, оправдать все эти груды словесной руды призван предваряющий книгу манифест, в котором Мирсаитов заблаговременно открещивается от поэтичности, декларируя её полное неприятие. Кстати, авторская редакция этого манифеста, мелькавшая в неподцензурном Интернете, усилена даже матерным словом, почему-то стыдливо заменённом на «увы» в книге. Зачем же такая стеснительность? Ненавидеть так ненавидеть

Гораздо более благоприятное впечатление производят книги Светланы Чураевой и Анатолия Яковлева (которого на презентации серии торжественно обозвали Юрием), правда и тут не обойтись без горькой усмешки: Светлана Чураева, конечно, вечно молода, но автор всё-таки уже давно известный: публиковавшийся в столичных изданиях, не говоря о местной прессе. А что касается Яковлева, то этого действительно талантливого писателя нет в живых уже больше года. Повесть «Ниже неба», удостоенная нескольких литературных премий, представляет соой беллетризованную биографию башкирского художника Касима Давлеткильдеева. повесть очень ритмична и в большей степени похожа на поэтический текст, чем на прозу, даже учитывая почти чернушные факты, которые автор описывает с жестокой откровенностью:

…Засранцы — лежачие больные — намного выгоднее прочих. Первая выгода — они не доедают паек (…) Вторая выгода — на них выписывают спирт. Спирт выписывается на всех, но зачем он безмозглым чуркам, которых завтра оттащат в морг, а через несколько дней зароют? и всем наплевать, что они — герои…

Стихи сборника «древо жизни» отличаются пронзительной чистотой: безупречные ямбы, игра слов в пределах нормы, тонкие аллюзии, ироничность. В них нет ни нудной назидательности, ни наказов любить Русь, но прежде всего родной Башкортостан, так свойственных выхолощенным поэтическим подборкам «Бельских просторов». Тем не менее любовь к жизни и даже родному Башкортостану

читается в каждой искренней строке поэта:

Хорошо в трехмерной лодке —
С небольшим стаканом водки,
С небольшим окурком «Примы» —
Берегов красивых мимо.
Не любить, не ошибаться,
Плыть да плыть, да ухмыляться,
Простирать в седой простор
Свой широкий кругозор.
(«Credo»)

Двое молодых литераторов, одни из немногих работающих в жанре прозы, обнародовали следующие произведения. После своего успеха в «Новом мире» в 2004 году ориентирующийся теперь больше на центральные периодические издания Игорь Савельев опубликовал в «Знамени» (5/2006) подборку рассказов «Вельская пастораль». Совершенно проходная публикация, эксплуатирующая уже отработанную формулу: мелодраматические повествовательные схемы в соединении с провинциальным колоритом. Действие разворачивается на фоне катастрофы возле Улу-Теляка 1989 года, описанной скупыми словами криминальных хроник газеты «Версия»:

… Как ни странно, многие пассажиры, вышвырнутые из поездов, выжили и тоже были полностью уверены в бомбовом ударе. Были среди них и военные. Они действовали строго как положено, то есть держали круговую оборону на случай новых атак врага. Выжившие гражданские бежали в леса, бродили, опаленные и плохо соображавшие…

Этот дребезжащий невыразительный язык, который выпускник филологического факультета Савельев, как видно, совсем не чувствует, заставляет его в описаниях прикрываться сленговыми выражениями и нагромождениями из вспомогательных слов.

…Вла-ди-мир, он же просто Вовчик, был вообще-то совсем не «просто», а парнем хоть куда: все, что можем сказать, все с эпитетами «модное» да «продвинутое». Вообще-то они с Эдиком, ну и еще ребята, были, как бы это по-советски выразиться, «золотаямолодежь». Нет, не мажоры, у которых все проплачено-сдано-поступлено и мозгами шевелить не надо. Наши герои были из тех, у кого обеспеченность лишь удачно оттеняла креативность и в целом творческую натуру…

Впрочем, среди подобных пассажей могут неожиданно выплыть, наверное, из глубин генетической памяти, выражения из более раннего периода русской литературы: «дефилировали», «великовозрастная сестра», «потревожила своего героя», «ужаснулась». Заимствованный постмодернистский прием закавычива-ния молодой прозаик, очевидно, пытается применить в целях тонкой иронии, но, учитывая выбранную тему, он приобретает неуместный ернический смысл:

…Столб огня стоял такой, что (занимательная физика) принял форму гриба, хорошо видимого за много километров и столь же хорошо знакомого из газет и телевизора…

…Телекомпания НТВ представляла: фильм к десятилетию улу-телякской катастрофы (не все же к юбилею Пушкина)…

Намного более бережно относится к русскому языку Евгений Рахимкулов в повести «Мотылек», которая хоть и фигурирует в качестве рукописи, но обсуждается в литературных кругах, в том числе в литературном объединении «УФ-ЛИ» (рук. Айдар Хусаинов), писал о ней и наш журнал^*. Автор вполне овладел хорошим литературным языком и русскоклассичес-ким сочувствием к маленькому человеку:

…Уборщицу зовут тетя Дуся. У нее некрасивое морщинистое лицо, приплюс- ^*Иликаев А. Обыкновенная трагедия // Гипертекст. — 2006. — №4.

нутый нос и короткие кривые ноги; дома на диване, а может, и возле дивана, валяется муж-алкаш, в холодильнике нет ничего кроме наполовину пустой бутылки подсолнечного масла, пакета молока, пачки творога и надкушенной палки ливерной колбасы. Обычная, ничем не примечательная, человеческая судьба. Таких, как тетя Дуся, - миллионы. Эти люди не становятся героями романов. Писать о них сложно, а читать скучно и неинтересно. Герои романов должны быть красивыми и благородными, и обязательно должны совершать героические поступки, а много ли нагеройствуешь со шваброй в руках?…

В то же время повесть нельзя назвать неактуальной, она движется в общем русле прозы двадцатилетних, тут весь набор: и гомосексуальный искус, и столкновение со скинхедами, и участие в политических волнениях — словом, главный герой повести Игорь Улитин последовательно проходит через все этапы инициации современного молодого человека. Так что повесть вполне могла бы украсить литературный журнал, будь автор таким же расторопным, как его вышеупомянутый собрат по перу.

Самиздат, который еще по советской традиции занимает в литературном мире республики довольно крепкую позицию, выдвинул альманах -"Слово"-, задуманный как литературная площадка преимущественно для молодых авторов. В этом третьем по счету выпуске, изданном совместно с журналом «Гипертекст», была сделана очередная попытка выискать что-то ценное в потоке графоманского творчества. Однако, несмотря на разумный, по выражению составителя Анны Ливич. отбор произведений, многие из них болеют все теми же болезнями самодеятельного творчества. Можно сказать, что альманах достаточно хорош для самиздата, но не дотягивает до того, чтобы называться литературным продуктом, заслуживающим серьезного внимания. Самой примечательной кажется часть, адресованная детям, по своим достоинствам — изяществу и искренности — намного превосходящая «взрослую». Это в очередной раз позволяет убедиться, что детская литература в регионе достаточно сильна и заслуживает особого внимания издателей.

Мало чем отличается от самиздата и сборник рассказов Сергея Круля «Бого-маз», хотя и издан он в издательстве «Информреклама». При его прочтении охотно веришь, что автор желает нам всем только добра, и даже проникаешься благодарностью: вот ведь, болит душа у человека, но рассказы эти настолько наивны и откровенно дидактичны, как рассказы Льва Толстого для крестьянских детей, что к ним невозможно относиться серьезно. Автор действительно успешно мог бы писать для подрастающего поколения, вполне владея языком и писательской фантазией.

Итак, можно констатировать: в уфимской русскоязычной литературе снова ничего не случилось. Мэтры местного масштаба потчуют немногочисленную читающую публику уже отработанными приемами, молодые перспективные писатели продолжают исправно получать в кассе и растрачивать выдаваемые им авансы, и конца этому безвременью пока не видно. С сожалением подводим итог, что большая часть литературной среды в Уфе, как и сказал некогда Юрий Горюхин, «много говорит и мало, а главное — никудышно, пишет». Чуда литературы не случается.