Гай Гэвриел КЕЙ. Повелитель Императоров. — М.: В.Секачев; Эксмо, 2004. — 574 с.

Гай Гэвриел КЕЙ. Песнь для Арбонны. — М.: В.Секачев; Эксмо, 2005. — 608 с.

Вот мир, вокруг которого вращаются две луны. Давайте рассмотрим глобус.

Вот Родианская империя, павшая под натиском варваров, и новые страны, выросшие на ее развалинах и подле прежних границ, — Сарантий, Эсперанья, Аль-Рассан, Бассания, северные королевства.

Пол-оборота глобуса, и перед нами другой континент, на котором расположились Шесть Стран, от Гётцланда до Арбонны, а южнее, за поясом пустынь, — полуостров Ладонь, зажатый в клещи двумя империями.

Это — мир канадского фантаста Гая Гэвриела Кея, место действия почти всех его романов: «Тигана», «Песнь для Арбонны», «Львы Аль-Рассана», «Сарантийская мозаика», «Последний свет солнца». Согласно мифам, он — лишь отражение Фионавара, Первичного Мира, описанного в первой (и худшей) книге Кея, «Гобелен Фионавара».

На деле же перед нами искаженное зеркало Земли, потому что в каждой книге писатель преображает какой-то эпизод земной истории — то оставляя от подлинных событий один культурный фон, то сжимая целую эпоху до времени жизни одного поколения, то добросовестно воспроизводя события из летописей, для того только, чтобы в самый неожиданный момент повернуть историю в другое русло.

Иногда это удается. Иногда нет.

«Свежепереведенные» романы Кея — противоположные полушария не только его мира, но и его творчества.

«Повелитель Императоров» (2000) — второй том дилогии «Сарантийская мозаика».¹ Почти-Византия в правление почти-Юстиниана: искусство мозаичника, призванного для внутренней отделки великого Святилища (Софии), многоходовые интриги, состязания на колесницах, кинжалы, смертельный «сарантийский огонь» и рождение новой веры. Всё это — поток истории. В пределах одного абзаца Кей может напомнить о прошлом и перенестись в будущее, причем намеки на грядущие события, как правило, обманчивы. И делает он это не только для того, чтобы подразнить любопытство читателя: для писателя важно подчеркнуть связь каждого момента со всем ходом времени. (А что происходит в книге, пересказывать бессмысленно: во-первых, что за пересказ с середины, и, во-вторых, любая моя фраза испортит удовольствие от многочисленных сюрпризов.)

Недаром Кей назвал роман «мозаикой»: все герои, все сюжетные линии — законченные или намеренно оборванные, — словно кусочки смальты, находящие свое место в огромной картине. Редко Кею удавалась такая стереоскопичность видения, да и вообще в фэнтези она нечастый гость. Ближайший аналог — «Буря мечей» Джорджа Мартина, вышедшая, кстати, в один год с «Повелителем Императоров». Мартин строже и четче, но Кей, пожалуй, не хуже его владеет ярким сюжетным приемом: историю меняют случайности, но все они следуют из характеров людей, и ни одна не является авторским произволом.

Моменты, когда история стоит на распутье, поглядывая в обе стороны, растягиваются на десятки страниц, но нет в этом никакой нарочитости: слишком многое происходит в эти минуты, и ничего нельзя упустить. Первый том дилогии был в самом деле чрезвычайно затянут, во втором же Кей наконец нашел нужный ритм и почти избавился от обычных своих недостатков.

А недостатков в его романах много, и вот главный из них: Кей чрезвычайно любит комментировать чувства и поступки героев. То страсть прорывается в чьем-то голосе, то гнев выглядывает из чьих-то глаз, а то еще кто-то с упреком молчит. Между тем, Кей прекрасно умеет показать героев через слово, жест, поступок. В лучших главах «Повелителя Императоров» он так и делает, и мнимо-бесстрастные описания действуют сильнее, чем эмоциональные пассажи, до которых Кей большой охотник.

И когда читатель добирается до финала (предупреждаю: эта фраза — тоже ловушка в духе Кея!) и читает описание законченной мозаики, сдержанное, почти искусствоведческое, — он без всяких подсказок понимает, что книга написана о бренности и неуничтожимости искусства, о людях разных и людях одинаковых. Время первых ушло; история не сберегла их, но сохранила мозаика.

После замечательной, хотя и очень неровной «Тиганы» ничего лучше Кей не создал.

А вот «Песнь для Арбонны» (1992), написанная непосредственно после «Тиганы», — книга не просто более слабая, а чрезвычайно слабая. Кей хорош, когда изображает неоднозначные ситуации и неоднозначных людей: таковы Брандин в «Тигане» (конечно, Темный Властелин и Главный Злодей, но страдающий и любящий человек, истинный герой трагедии) и Валерий II Сарантийский (сильный и проницательный, не избежавший ловушки).

Что же в «Арбонне»? Северный Гораут, где главенствуют мужчины (извращенцы, в массе своей), а женщины — безмолвные и забитые существа. Вот южная Арбонна (идеализированный и очень неглубоко понятый автором Лангедок), где отношения полов гармоничны и секс приятен. Отчего Кей решил, что ему удаются эротические сцены, сказать затрудняюсь. Король Гораута и его приближенные — Плохие Парни, а обитатели Арбонны и примкнувший к ним Блэз из Гораута — соответственно, Парни Хорошие. Трубадуры — в качестве приятного фона и символа вольного искусства. В центре романа — одно-единственное Событие (Блэз предъявляет права на гораутский трон), а вокруг — сплошной антураж, бесконечные переезды, описания природы и костюмов, а также диалоги, в которых повторяется одно и тоже.

И кто бы мог подумать — Наши Парни победили. (Да, во «Властелине Колец» дело обстоит примерно так же, но у Кея нет ни мифопоэтической глубины Толкина, ни персонажей, хотя бы приближающихся к Боромиру и Голлуму.)

На смертном одре Главный Злодей оказался более сложной личностью, чем на протяжении всего романа (то есть злодеем себе на уме), — но пять страниц психологической правды после шести сотен — это очень мало.

Мозаика превосходна, а вот песнь, как по мне, звучит фальшиво: рекомендую любителям черно-белых исторических романов.

P. S. Все романы Кея, кроме «Гобеленов», выходили по-русски в переводах Н.Ибрагимовой, и все переведены ею плохо, «Арбонна» же — хуже прочих. Бесконечные кальки, суконный язык, «инстинктивные» поступки героев, вызванные «импульсами»… и проч., и проч.

¹ См. рецензию В.Пузия на первый том, «Дорога в Сарантий» («РФ», 2004, № 12).