Михаил Назаренко — За пределами ведомых нам полей. 2. Король былого

На Британских островах дети вырастают с кромлехами, римскими дорогами и фортами иной раз буквально у себя на заднем дворе. У меня бывают мрачные моменты, когда я задумываюсь, а не бросить ли американцам вообще писать фэнтези.
Майкл Суэнвик.

«Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?..»

Так Томас Манн начал свое эпическое повествование об Иосифе и его братьях: к какой временной точке мы бы ни отнесли начало человеческой истории, тут же из темноты вынырнет очередная пред-история…

Так же дело обстоит и с жанрами. Когда мы вглядываемся в сумрак многотысячелетней давности, пытаясь определить, где заканчиваются мифы и сказки, а фэнтези берет свое начало, — очертания расплываются и ничего нельзя сказать определенно.

Гомер? Аристофан? Платон с его Атлантидой (явный политический миф на легендарном материале — почему бы и нет…)? Лукиан?..

Вот уже почти полторы тысячи лет западную цивилизацию сопровождает некая история. Рассказ о том, чего никогда не было — о том, что, скорее всего, было совсем не так, о том, во что продолжают верить. О том, что когда-то вернется.

И подхватили те, что на холмах,
«Вернулся — трижды краше, чем был встарь».
И отозвались голоса с земли:
«Вернулся с благом, и вражде — конец».
Тут зазвонили сто колоколов,
И я проснулся — слыша наяву
Рождественский церковный перезвон.
(Альфред Теннисон, пер. С.Лихачевой)

Нет, история, о которой я говорю, — не религиозное учение (хотя христианство и язычество в ней слиты — не разделить). Возможно, это миф… но тут меня перебивает презрительный голос Честертона: «Миф? Возможно! Но вы, сэр, никогда не станете мифом!»

Через тридцать три года исполнится ровно 1500 лет со дня Камланской битвы, где пали Мордред и Артур (537 год).

Четырнадцать веков спустя, во время Второй мировой войны, Теренс Хенбери Уайт завершит свою знаменитую тетралогию «Король Былого и Грядущего» прекрасными, проникновенными словами:

«В ту пору судьба назначила ему умереть и, как кое-кто уверяет, быть перенесенным в Авалон, где он мог ожидать лучших дней. В ту пору судьба Ланселота и Гвиневеры состояла в том, чтобы принять постриг, а судьба Мордреда — в том, чтобы погибнуть. Судьба человека — того ли, иного — это нечто менее капли, пусть и сверкающей, в огромном и синем волнении озаренного солнцем моря.

Пушки противника громыхали тем разодранным в клочья утром, когда Его Величество Король Англии с миром в душе шагнул навстречу грядущему».

А далее, на последней строке последней страницы, — всего лишь одно слово. Не «Конец», а «НАЧАЛО».

Битву при Камлане впервые упоминают написанные в Х веке «Анналы Камбрии» — сравнительно поздний и уже поэтому не вполне надежный источник. Но достоверность события не важна — ни для нас, ни для нашей истории. Важно постоянное присутствие Артура на протяжении этих полутора тысячелетий, причем не на легендарном Авалоне, а здесь, рядом.

Почему особый человек присматривает за вОронами, живущими в Лондонском Тауэре? Нетрудно сказать: птицы сии почитаются хранителями Британии. Отчего так? Говорят легенды, что Артур не умер и не увезен тремя чародейками на Запад, но превратился в вОрона (о чем помнил еще Сервантес).

Откуда берет начало английский орден Бани? От перевязи, которую Зеленый Рыцарь подарил сэру Гавейну.

Кто поднял Стоячие Камни — Стоунхендж? Мирддин, известный также под именем Мерлина.

Обратите внимание, что все эти исторические факты (или «факты») являются частью современной жизни, частью традиции, которой мы, восточные славяне, лишены. Несмотря на память о князе Владимире Красном Солнышке, несмотря на новострой Золотых Ворот и мощи св. Ильи Муромца в Киево-Печерской Лавре.

История некоего племенного вождя, который славно отражал нападения саксов стала основой первого фэнтезийного мира в современном понимании термина. Причин этого по крайней мере две. Во-первых, мир короля Артура схож с нашим, но не совпадает с ним; в нем светит то же солнце, но он более правилен. Чем именно? Королевство Логрия чудесно, оно вмещает в себя то, чего мы ныне лишены — драконов и великанов, добрые чары и темное колдовство, а главное, тот этический идеал, который одухотворяет всё. И в этом — вторая причина.

История развития артуровского мифа — со всеми отступлениями, искажениями, пародиями и декадентскими игрищами — представляет собой постепенное очищение идеи Логрии от грубой исторической шелухи. И даже когда авторы пытаются убедить нас в том, что «так оно и было на самом деле» (Мэри Стюарт, Мэрион Циммер Брэдли и самый странный из «артурианцев» — Николай Толстой), перед нами всё равно миф об Артуре. Миф, без которого не было бы нашего реального мира.

Приключения короля Артура в стране большевиков — особая и грустная история. Знаменитый роман Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» был куда лучше известен нашим соотечественникам, чем оригинальные тексты. Не случайно такие представители позднесоветского поколения, как писатель Кирилл Еськов и критик Вл.Гаков независимо друг от друга сказали одно и то же: после «Янки» они уже не могли всерьез воспринимать эпопею сэра Томаса Мэлори «Смерть Артура».

А это, если вдуматься, довольно страшно.

По счастью, вот уже тридцать лет как на русском языке издаются важнейшие первоисточники и разного рода справочные материалы. Для начинающих изыскателей искренне рекомендую издания, тщательно подготовленные А. Д. Михайловым, лучшим нашим специалистом по рыцарским романам: сборник «Средневековый роман и повесть» (1974) и ряд книг в серии «Литературные памятники» — «Смерть Артура» Мэлори (1974), «Легенду о Тристане и Изольде» (1976), романы Кретьена де Труа (1980), «Историю бриттов» Гальфрида Монмутского (1984). Наконец, в последнее десятилетие увидели свет сокращенный перевод собрания валлийских преданий «Мабиногион» (1995) и знаменитая поэма «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» (2003). Те, у кого нет времени или охоты штудировать средневековые тексты, могут обратиться к живо, чересчур живо написанному очерку Анджея Сапковского «Мир короля Артура» (рус. пер. 1999) или монументальному, но легко написанному труду Анны Комаринец «Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого Стола» (2001).

В рамках журнальной статьи пересказать биографию короля Артура — реконструируемую или легендарную — дело немыслимое. Даже перечислить все отражения мифа невозможно. Как сплавлялись исторические факты с кельтской мифологией — также тема особая. Сейчас для нас важно другое: может ли хоть что-нибудь из всего корпуса артуровских заинтересовать читателя XXI века? И если да, то почему?

Романы и хроники эти по-настоящему интересны даже (и в особенности!) для современного пресыщенного читателя. Иной ритм, иной взгляд на мир, к которому нужно привыкнуть… и неожиданные просверки чего-то невероятно современного и безукоризненно точного. Надежда, отчаяние, взгляд, клятва…

«Король Былого и Король Грядущего» — гласила, по преданию, надпись на могиле Артура. Но в самом ли деле мертв тот, кто в ней покоится? Не есть ли современность артурианы всего лишь знаком ее прикосновенности к вечному?

Из мрака «темных веков Британии» выплывают редкие упоминания Артура в поэмах и житиях — причем далеко не лестные! — и гудит нарочитое молчание двух крупнейших историков того времени, Гильдаса и Беды Достопочтенного. Образ вождя отчетливо двоится, и перед нами то мудрый правитель (таким его помнили уже в конце VI века), то головорез и командир головорезов. Суровый человек сурового времени, да еще и бывший на ножах (в буквальном смысле) с Церковью…

Проходит еще несколько столетий, и в «Истории бриттов» Ненния (VIII в.) мы находим весьма сжатый рассказ о «военачальнике Артуре», который «совместно с королями бриттов» победил саксов в двенадцати битвах, причем в последней «от руки Артура пало в один день девятьсот шестьдесят вражеских воинов»… Еще позже в книгу Ненния включают упоминание о Мордреде и… И всё, миф создан, — но лишь в первом приближении.

Закрепить его довелось писателю XII века Гриффиду ап Артуру, более известному как Гальфрид Монмутский или Джеффри Монмут. Его «Пророчества Мерлина» и «История бриттов» — первые сочинения на артуровскую тему, обладающие некими художественными достоинствами. В наше время достоинства эти трудно разглядеть среди пышных гекзаметров («Ярое бешенство душ британских!») или запутанных латинских периодов. Не случайно, что серьезные историки, как заметила Мэри Стюарт, «смешивают имя Гальфрида с грязью»; не случайно и то, что именно на свидетельствах «Истории бриттов» она выстроила значительную часть своей «Трилогии о Мерлине».

Впрочем, кто только не пересказывал сюжеты Гальфрида! Ведь именно в его книге впервые в привычном нам виде изложена история короля Лира и его неблагодарных дочерей…

Поэтому не будем перечислять недочеты «Истории бриттов» (нам легко судить!) — лучше скажем, чтО же создал Гальфрид. И кого он создал.

Перед нами возникает строитель Стоунхенджа — Мерлин Амброзий (Гальфрид первым соединил двух легендарных пророков в одном образе). И Утер Пендрагон, который, хотя и прозван саксами «полумертвым королем», сражается с ними, не вставая с носилок. Чудесное зачатие Артура и его коронация — никакого меча в камне, хотя Калибурн, «отличный меч, изготовленный на острове Аваллона», уже упоминается. Кравчий Кай и виночерпий Бедуер, более известные нам как сэр Кэй и сэр Бедуир. Война с правителем Рима Луцием Гиберием и его союзниками — царями парфян, мидян и египтян. Мордред, племянник (не сын!) короля, захвативший престол, и неверная Геневра, которая «вступила с ним в преступную связь»… Пророчества и вещие сны, которые нам кажутся совершенно сюрреалистическими («Во сне он узрел летящего в небе медведя, от рева которого вострепетали все берега; увидел он также дракона, подлетавшего с запада, который сверканием своих глаз освещал весь простиравшийся под ним край». Чтобы оценить жутковатую красоту этого описания, не обязательно знать, что оно предвещает поединок Артура и Мордреда).

Еще нет Круглого Стола, зато известно, что при дворе Артура царит «утонченность», причем такая, что любой знатный муж «почитал себя за ничто, если не обладал платьем, доспехами и вооружением точно такими, как у окружавших названного короля».

Еще нет утопии Логрии, но сообщается, что Артур «отличался неслыханной доблестью и такой же щедростью».

Ни слова не говорит Гальфрид о грядущем возвращении короля, — но Монмут первым записал то, что передавали из уст в уста многие века: «[При Камлане] смертельную рану получил и сам прославленный король Артур, который, будучи переправлен для лечения на остров Аваллона, оставил после себя корону Британии Константину, своему родичу… Случилось же это в 542-м году от воплощения Господа» (вот и противоречие с датировкой «Анналов Камбрии» — одно из многих противоречий в истории артурианы).

Какой представлялась Британия Гальфриду? Островом, на котором король празднует Троицу и сражается с «неким великаном предивных размеров»; где из осушенного озера «вышли внезапно два дракона, один белый, а второй — красный»; где равно удивительны (или обычны?) морской еж и зловредные демоны, коими полон простор под луной…

Пожалуй, за эти широко открытые, вечно удивленные глаза да за ученость, которая еще не догадывается о своей напыщенной наивности — Гальфриду многое прощается.

Постоянные ссылки автора «Истории» на несуществующий текст, некую «книгу на языке бриттов», которая-де и послужила для него главным источником сведений, стали началом долгой и яркой традиции: вспомним хотя бы «Французскую Книгу» Мэлори, да и «Алую Книгу Западного Края» Толкина (Дж.Р.Р. недолюбливал Гальфрида, но, тем не менее, с удовольствием продолжил его игру в легендарную Британию — смотри повесть «Фермер Джайлс из Хэма»).

Конечно же, «История бриттов» возникла не на пустом месте (современником и предшественником Гальфрида был Уильям Малмсберийский¹), и политический заказ на артуровские хроники имел место. Но можно, почти не преувеличивая, сказать, что труд Гальфрида оказался той книгой, которую люди XII века ждали, сами о том не догадываясь. Популярность «Истории» была невероятной. А если учесть ее эпический размах и мощное влияние, то ближайшими аналогиями будут только «Смерть Артура» и «Властелин Колец».

Уже в XII веке «История», переведенная на валлийский язык, возвращается на родину Артура «бумерангом», как сказал современный исследователь. И удар этого бумеранга был силен. Картина, запечатленная Гальфридом, столкнулась с легендами, которыми в Уэльсе «бредят и до сего дня» (Уильям Малмсберийский) — итогом встречи стал «Мабиногион», прославленный сборник легенд.

Понятно, что предания, вошедшие в него или к нему примыкающие, по своему происхождению намного древнее книги Гальфрида, а некоторые даже приобрели окончательную форму на два века раньше.

Читать «Мабиногион» — занятие столь же увлекательное, сколь головокружительное. Древний, архаичный, страшный мир. Чужой. Мир, где привратник «ходит на голове, чтоб не повредить себе ноги, и уподобляется катящемуся камню». Где человек, которого не пускают ко двору Артура, поет «три песни позора», лишающие женщин способности к деторождению. Где перечни имен бесконечны и звучат, как заклятия («Помоги мне добыть Олвен, дочь Исбаддадена, Повелителя Великанов». — И об этом он попросил также Кая, и Бедуира, и Грейдаула Галлдофидда, и Гуитира, сына Грейдаула, и Грейта, сына Эли, и Киндделика Кифарвидда, и Татала Твилла Голеу, и Мэлвиса, сына Бедана, и Книхора, сына Hеса, и Куберта, сына Даэре, и Перкоса, сына Пэха, и Ллувера Бейтнаха, и Корвила Берфаха, и Гвина, сына Hудда…" — и еще 135 строк имен и причудливых характеристик героев).

В мире этом живет воин, чьи волосы торчат, как рога оленя; и другой, который, «когда господин посылал его с поручением, никогда не выбирал дороги, а шагал прямо по верхушкам деревьев или по вершинам холмов, и трава не гнулась под его ногами из-за его легкости»; и третий, Тейти Хен, сын Гвинхана, «чьи владения поглотило море, и он сам с трудом спасся, после этого он пришел к Артуру и принес с собой чудесный нож, который, с тех пор как он появился там, ни минуты не оставался на месте; от этого Тейти Хен стал чахнуть, а потом и умер»; четвертый, который «все время просил есть и был одним из трех бедствий Корнуолла и Девона, ибо на лице его не появлялось улыбки, покуда он не насыщался»…

Неудивительно, что даже герои, которых мы как будто хорошо знаем, являются нам совсем иными — дикими, неприрученными, опасными. Не вмещающимися в привычные представления. Но такими они и должны были быть на самом деле! Хотя, конечно, не совсем такими:

«Поистине доблестен был Кай. Когда он хотел, то мог сделаться высоким, как высочайшее в мире дерево. Было у него и еще свойство. В самый сильный дождь на расстоянии вытянутой руки от него все оставалось сухим. И если его спутники страдали от холода, он согревал их лучше всякого костра».

Эти люди жили иначе, чем мы, по-иному думали и чувствовали… Но посреди мрачной феерии мы вдруг встречаем простые строки: "Там, где ступала она, расцветали маленькие белые цветы, потому ей и дали имя Олвен (Белые Следы). Она вошла в дом и села на скамью рядом с Килохом, и он узнал ее, как только увидел. И он обратился к ней: «О дева, я люблю тебя! Какой грех будет в том, что ты бежишь со мною отсюда?» — «Не могу я этого сделать. Предсказано мне, что жизнь моего отца продлится лишь до тех пор, пока я не уйду от него с моим мужем. Потому он не отпустит меня. Но я дам тебе совет. Иди к отцу и проси у него моей руки. Обещай ему все, что он попросит, и ты добьешься меня. Если же ты откажешь ему в чем-нибудь, тебе меня не видать. А я не хочу твоей смерти».

«А я не хочу твоей смерти». Таких слов не могло быть у Гальфрида; на подобных речах будет держаться колоссальная постройка Мэлори.

Представить во всей полноте картину мира, которая стоит за кельтскими легендами, пожалуй, могут только специалисты.^ Но понимать эти легенды вовсе не обязательно, их нужно чувствовать. Снова вспомним «Властелина Колец»: эльфийские слова, как правило, не переводятся, потому что их звучание важнее значения. Так же и в кельтских преданиях: то, что не высказано прямо или утрачено за долгие века, незримо присутствует, нависает над читателем — столь огромное, что только по его тени и можно догадываться об истинных размерах.

Повествования, в которых Артур спускается в подземный мир Аннуин за котлом поэтического вдохновения и чудесным мечом; в которых Кай и Горхир поднимаются вверх по реке на спине говорящего лосося; в которых великан дает воину, посватавшему его дочь, невыполнимые поручения общим числом 38, а жених всё приговаривает: «Я с легкостью сделаю это, хоть и кажется оно трудным», — повествования эти не могли бы породить ту артуриану, которая нам известна. Да и артуриану вообще. Фэнтези же обратилась к ним много веков спустя.

Многовековая традиция завершалась. Миф исчезал. Он уже не был актуален — его вытесняли история и политика, но не поэзия. Реальный холм Гластонбери был отождествлен с легендарным Авалоном, и в конце XII века там были обнаружены могила с великанскими костями и крест, на котором сохранилась надпись «Здесь покоится прославленный король Артур вместе с Гвиневерой, его второй женой, на острове Авалоне». Артуром клялись короли, его прославляли святые.

Но миф не исчез, и даже фантастика только ожидала своего часа. «Когда-то» превратилось во «всегда»: царство Артура утратило начало и конец, так сказать, растеклось по всей европейской истории. Меньше, чем через двадцать лет после «Истории Гальфрида», в 1155 г., нормандец Вас в «Романе о Бруте» не только вспомнил о «бретонской надежде» на возвращение короля, но и впервые поведал о Круглом Столе.

Образ был найден; создание мифа почти завершено (однако Грааль всё еще сокрыт).

Три великих писателя, как атланты, держат на себе громадное здание: Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах, Томас Мэлори. О них мы и поговорим в следующий раз.

¹ Уильям говорит об Артуре немного, но, в отличие от Гальфрида, упоминает о его грядущем возвращении: «Могила же Артура нигде не обнаружена, поэтому древние баллады предсказывают, что он еще объявится».