Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 2001 → 1
4 5
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
Смерть Вадима Валериановича Кожинова была совершенно неожиданной. А вместе с тем вот я сейчас вспоминаю, что тема смерти не раз присутствовала в разговорах с ним в последнее время. Кажется, он знал, что скоро умрёт, и не скрывал этого своего знания, но я, конечно, не мог подумать, что всё так и случится.
Я понимаю, что знать это никому вообще-то не дано, и, однако, такое впечатление складывается. Сам В.В., быть может, частично и косвенно объяснил что-то, рассуждая о М.М.Бахтине, так много значившем и так много открывшем для него. В нашей беседе, текст которой был напечатан в самом первом номере журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (в 1992 году), речь зашла о тяжелейших переживаниях Бахтина после смерти его жены, Елены Александров ны. «Он даже потом рассказал, — говорил мне тогда В.В., — что вообще собирался умереть, но в последний момент передумал. Кстати, он не раз повторял: "Смерть наступает тогда, когда есть сигнал из какого-то высшего духовного центра человека… Только тогда человек умирает…"» Судя по всему, был некий глубинный надлом в душе В.В. (почему? — другой вопрос), некоторое время сопровождавшийся «гамлетовскими» размышлениями. Возможно, В.В. несколько раз «передумывал» умирать (как Бахтин), но затем всё-таки этот трагический «сигнал» поступил…
Впервые мотив скорой смерти вскользь и полунамёком
прозвучал примерно в начале 1998 года. Я, как обычно, позвонил
и выразил готовность вручить В.В. очередной номер журнала.
Потом в его доверху заполненной книгами гостиной на
Большой Молчановке мы побеседовали о журнале, о новом номере,
вообще о том о сём, и, когда я уже собрался уходить, В.В. вдруг
сказал, что хотел бы передать мне кое-какие материалы: «Моя
дочь
ничем таким не интересуется, а вам в случае чего это может
пригодиться». Он вернул мне моё письмо, с которым я обратился
к нему ещё в 1991 году, когда только затевал «Диалог.
Карнавал. Хронотоп» («Пусть будет у вас, а то оно тут всё равно
потеряется»), и передал некоторые свои бумаги, связанные с
М.М.Бахтиным. Одну из этих бумаг — адресованное В.В. письмо
В.Я.Кирпотина о защите бахтинской диссертации в 1946 году — я в
том же 1998 году опубликовал (в 4 номере журнала за этот год).
Позднее, уже в 1999 году, я попросил у В.В. для копирования его переписку с Бахтиным. Некоторое время потребовалось для того, чтобы набрать тексты писем, потом я начал работу над комментариями к ним. Работа по ряду причин шла медленно, и В.В. несколько раз меня торопил: «Не тяните — я всё же мог бы вам хоть немножко помочь… А то я что-то неважно себя чувствую…» Я сначала пометил те места переписки, где необходимы было что-либо выяснить, и расспросил В.В. Кое-что он вспомнил, кое-что помог найти, но во многих случаях был бессилен и говорил, что очень уж давно всё это было и память его молчит… Потом дважды, в конце 1999 и летом 2000 года, я показывал ему промежуточные варианты комментариев. В.В., по-моему, был более или менее доволен (отметив, в частности, что мне удалось, как он выразился, «много кое-чего нарыть»), хотя явно его устраивало не всё. Пассаж о своём собственном экзистенциализме 60-х годов он воспринял благосклонно, однако сказал, что не помнит, чтобы тогда был уж таким экзистенциалистом. А вот объективистская трактовка проблемы «спорных текстов» и его полемики с Витторио Страдой, по-моему, В.В. не понравилась, хотя он и промолчал. Только мою прямолинейную фразу о «Кожинове, занимающем антизападные позиции», попросил как-нибудь поправить, сказав, что не считает свои позиции антизападными: просто он относится к Западу трезво, без иллюзий и излишнего умиления.
Торопя меня, В.В. дважды или даже трижды — в разное время — повторил, что ему хотелось бы ещё при жизни (по-моему, прямо так и говорил, по крайней мере пафос был такой) увидеть свою переписку с Бахтиным напечатанной. Выглядел он при этом не блестяще, но и далеко не напоминал человека, лежащего на смертном одре. Я отвечал: «Да что вы такое говорите, Вадим Валерианович!.. Но, конечно, я постараюсь всё сделать побыстрее…»
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
6 7
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
И не успел. Помочь-то В.В. мне помог, но публикацию эту так и не увидел…
Будущему историку журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (если таковой, конечно, найдётся) я бы посоветовал не слишком доверять тем цифрам, которые указаны как даты «подписания в печать» того или иного номера. Журнал всегда, т.е. в течение десяти лет, существовал очень просто и неофициально, безо всякого делопроизводства (да и безо всякой бухгалтерии): никаких номеров я, как главный редактор, никогда и никуда вообще не подписывал. Но вроде бы полагалось давать такую информацию, и я указывал какие-нибудь более или менее подходящие цифры, которые более или менее соответствовали действительности, хотя и не всегда с ней совпадали. Иногда разрыв доходил до полугодия (а пару раз и больше: деньги, уже в общем-то и не ожидавшиеся, вдруг откуда-то сваливались в конце года, мы быстренько свёрстывали номера три сразу и печатали их в типографии в течение одной недели)…
Готовить к публикации переписку Кожинова с Бахтиным
я закончил спустя несколько месяцев после смерти В.В.
Журнал отставал от графика больше чем на полгода, переписка (с
комментариями) по своему объёму превышала размеры одного
номера. Я решил выпустить сдвоенный номер, но это должен
был быть всё-таки 3—4 номер за
2000 год. Писать там о смерти
В.В., умершего в конце января
2001 года, было довольно нелепо. И
я, суггестивно указав 31-ое декабря как дату «подписания в печать»,
тем самым словно бы повернул колесо времени назад — в
виртуальное
прошлое
, когда В.В. был ещё жив. Решение такое
принималось, конечно, не без напряжённых раздумий и колебаний,
да к тому же мне было совестно за то, что из-за своей
пусть часто и вынужденной обстоятельствами медлительности я не
порадовал человека перед его уходом (а для В.В. публикация
этой переписки, безусловно, была очень важна. Он даже договорил
ся с издательством «Согласие», чтобы после журнала выпустить
её отдельным изданием). Именно поэтому я озаглавил
предисловие к этому прекрасному диалогу заимствованной у М.Пруста
ностальгической формулой: «В поисках утраченного времени»;
именно поэтому я подчеркнул быстротечность бытия и способность
писем «останавливать» время, — память о В.В. была ещё
слиш
ком свежа, и в каждом его письме, кажется,
слышалась
живая кожиновская интонация… Не уверен, что мёртвые следят за
нашей деятельностью из своего далёкого далека, но мне очень хотелось
бы, чтобы В.В. всё-таки узнал
там об этой публикации. Хотя вряд
ли это уменьшит чувство моей вины перед ним…
* * *
Познакомился с В.В. я в 1991 году. Безумная идея издавать посвящённый Бахтину как бы персональный журнал неожиданно ударила мне в голову. Я (тогда ещё из Витебска) стал связываться с людьми, которые могли бы мне помочь или что-то посоветовать. Одно из первых писем было послано В.В. на адрес ИМЛИ. Я приглашал его к участию в работе журнала и, между прочим, сообщал о своих планах осуществить перевод биографии Бахтина, написанной К.Кларк и М.Холквистом. 21 мая 1991 года В.В. мне ответил:
Уважаемый Николай Алексеевич!
Думаю, что Вы заняты важным и даже необходимым делом. Особенно, что касается Витебска, о котором почти ничего неизвестно, хотя даже из немногих и случайных документов, сохранившихся в скудном архиве самого Михаила Михайловича, ясно: его жизнь в Витебске была содержательной и многогранной. Стоит поискать и следы его жены и полувекового друга — Елены Александровны Околович; из дворян Витебск. губ., род. 1901, бракосочетание — 1921, в Витебске. Кроме того, важен и не столь далёкий Невель, где М.М. жил до Витебска и был «зав. уч. частью школы второй ступени».
С изданиями, как Вы и сами знаете, сейчас нелегко. Тупые и невежественные люди внушили многим, что будто бы в «цивилизованных» странах культура существует в рыночных условиях: это нелепое заблуждение. Даже в самых «рыночных» США на коммерческих основаниях издаётся не более 30% книг — главным образом «масскультовые». Но это так, к слову.
В ИМЛИ готовится к изданию (это, понятно, долгое дело) шеститомное собр. соч. М.М. с солидным аппаратом. Не сомневаюсь, что Ваш «витебский» вклад был бы принят туда с радостью.
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
8 9
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
Теперь о моём участии в каких-либо бахтинских изданиях. Я, видите ли, человек корыстный. Я писал о Бахтине в 1962—1965 гг. (и добивался издания его книг), когда этим занимался я один. Теперь же мне это не очень интересно. Даже никак не соберусь дать кому-нибудь несколько десятков его писем — среди них очень замечательные. Вот до того, как М.М. был реабилитирован (т.е. до 1967 года) и его в принципе нельзя было издать, я занимался им годы напролёт.
Единственное, на что я сейчас способен, — надиктовать на магнитофон что-нибудь об М.М. (вот, например, корреспон дент журнала «Дон» приехал и в 1988 (№10 журнала) дал запись беседы). Можете повторить его подвиг — рассказать могу многое, только спрашивайте.
Вот такие дела. В книге Майкла и Кати много чепухи, не очень ей увлекайтесь (Майкл вообще неважно знает русский язык — отсюда и масса путаницы).
А вообще-то Бахтин — это целый мир. Так что не отступайте от задуманного.
Всего Вам доброго.
В.Кожинов.
В.В., таким образом, «благословлял» меня на реализацию задуманного проекта, хотя и не обещал очень уж деятельной поддержки. Забегая вперёд, скажу, что потом он всё же постепенно увлечётся в гораздо большей степени, чем это предвиделось вначале…
Я прочитал указанное В.В. интервью в журнале «Дон». Оно было интересно, и в последней фразе В.В. прямо говорил, что остальное он дорасскажет когда-нибудь в другой раз. Надо было продолжить этот рассказ о том, как произошло возвращение Бахтина из забвения. В начале декабря 1991 года я позвонил В.В., мы договорились о встрече. 13 декабря запись состоялась.
В.В. был доброжелателен ко мне, оживлён и энергичен.
Он несколько раз выбегал из гостиной в свой кабинет и приносил
для показа старые фотографии Бахтина и иностранные издания
его книг. Когда беседа была записана, я, помню, спросил В.В.,
как он относится к созданию СНГ (несколькими днями раньше
был подписан Беловежский договор). В.В. определённо ответил,
что видит в этом следствие личной борьбы между Ельциным и
Гор
бачёвым. Тяга его к публицистике и политике была тогда
очень известна (отразилась она и в приведённом выше письме).
Уже где-то, кажется, весной следующего года я привёз в Москву распечатку беседы. Мы встретились в ИМЛИ в перерыве какой-то конференции, которая там проходила. В.В. всё внимательно прочитал и сказал весьма лестную для меня вещь — что мне удалось очень умело сохранить в письменном тексте устный колорит беседы. Поправка была, по-моему, только одна: в переданной В.В. бахтинской фразе: «Философ должен быть никем, чтобы не приспособлять свою философию к своей должности», — я по какому-то недоразумению напечатал глагол «приспособлять» в модернизированной форме «приспосабливать». (Распечатка следующей, опубликованной через два года беседы — о переиздании «Достоевского» — В.В., помнится, понравилась гораздо меньше, и он почёркал её существеннее).
Потом, в начале ноября 1992 года, вышел первый номер журнала. Фразу из письма В.В. о том, что Бахтин — это целый мир, я тогда использовал для «манифеста», излагающего цели и принципы издания. Как выяснилось, В.В. особенно и не рассчитывал на то, что у меня что-нибудь получится. Отчасти именно этим обусловливалась его сдержанность в обещании возможных форм сотрудничества. Когда я отослал ему первый номер, то получил от него письмо, датированное 19 ноября (того же года):
Дорогой Николай!
Спасибо за журнал. От всей души поздравляю Вас! И не могу не выразить своего восхищения тем, что Вы сумели это свершить! Честно говоря, я не очень уж верил, что Вам удастся этот — в наше время — подвиг.
Очень хорошо, что Вы с самого начала «взяли курс» на «расширение» темы — в определении содержания журнала это обозначено словами «эпоха М.М.Бахтина». Если вдуматься, от М.М. в самом деле «расходятся» очень широкие круги, многие из которых не так легко разглядеть.
Мог бы дать Вам статью (она написана давно) об одном из таких «кругов» — о деятельности брата М.М., Вашего тёзки, который в 1950 году скончался в Англии, + его замечатель нейшую статью 1920-х гг., явно перекликающуюся с творче
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
10 11
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
ством М.М. (статья была когда-то опубликована в крайне малотиражном — 150—200 экз. — эмигрантском журнальчике).
Если это интересно, напишите или позвоните, чтобы я подготовил тексты.
Обязательно подготовлю для Вашего журнала и какие-нибудь наброски самого М.М.
Недавно у меня был литературовед из США, взявший у меня пространное интервью по двум проблемам: М.М. и религия и об авторстве книг Медведева и Волошинова. Это сильный и незаурядный человек, занятый сейчас М.М. М.б., Вам стоило бы привлечь его к сотрудничеству — тем более, что он всецело остался русским.
[Далее следовал адрес Николая («опять тёзка») Ржевского, профессора одного из Нью-Йоркских университетов].
Позволю себе прокомментировать некоторые моменты этого письма. Честно говоря, я и сам, затевая журнал, совершенно не представлял себе, откуда возьму на него деньги. Сейчас, когда издано уже 33 номера, я просто удивляюсь тому, что мне удалось тогда «прорваться». Первый номер я напечатал тиражом аж 3000 экземпляров (размахнулся!). Поэтому «эмигрантский журнальчик» в то время казался действительно малотиражным по сравнению с «ДКХ»…
Кстати, когда я искал в Витебске спонсоров и ходил по
разным фирмам и банкам, то фамилия Кожинова, среди членов
редколлегии или авторов журнала, довольно часто привлекала
внимание (гораздо чаще, чем фамилия Бахтина) и «срабатывала»
либо в позитивном, либо в негативном смысле — в зависимости от
политических взглядов «контрагента». В те годы В.В. очень
много писал для газет, очень часто давал интервью. Помню,
однажды даже так получилось, что мне пришлось поприсутствовать
при беседе В.В. с какой-то
американской тележурналисткой у него
на Большой Молчановке. В.В. чинно сидел в лучах осветительных
приборов и рассуждал о политике и экономике очень уверенно
и складно, критикуя тогдашнее правительство за развал
«оборонки» и подчёркивая необходимость уважения к армии, на
котором строится любое государство и которое в современной
России вытравлено. Среди многих экономических мер, которые он
счи
тал нужным осуществить, я запомнил почему-то лишь
упразднение нескольких нолей одновременно на всех ценниках и на
денежных купюрах, т.е. деноминацию. Через пару лет деноминацию
действительно провели, но, разумеется, вряд ли прислушались
к рекомендациям В.В., а просто эта идея витала в воздухе.
Хваля мой курс на расширение тематики журнала, В.В. имел в виду придуманную тогда формулу «Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М.М.Бахтина». Действительно, я сразу же наметил и обозначил максимально возможную широту своего замысла, и не только тематическую: в «манифесте» была заявлена приверженность к полифонизму, к стремлению представлять различные мнения и «голоса». В комментируемом письме В.В. специально об этом «полифонизме» не упомянул, но всегда его по-своему ценил.
Публикация статьи о Н.М.Бахтине почему-то так и не состоялась, однако В.В. стал довольно активным автором журнала (а также публикатором архивных материалов). Он не раз говорил мне: «Я вижу, Николай Алексеевич, что вы хотите, чтобы в журнале была борьба разных мнений. Вот я тут написал довольно острый текст, он вам, наверное, подойдёт…» Бойцовский темперамент В.В. взыгрывал так, что временами он даже немножко «хулиганил», к неудовольствию ряда других членов редколлегии, считавших некоторые его публикации «скандальными». Я понимал, что иду на риск, но в основном всё-таки старался не трусить, печатал его дерзкие опусы (только однажды, уже в последние годы, я вынужден был отговорить его от публикации одной статьи. Он воспринял это очень спокойно, а статья вышла в другом журнале).
К чужому мнению В.В. был терпим. Он не раз говаривал, что, дескать, вот я не объявлял себя демократом, а могу выслушать хоть кого, в отличие от тех, кто кичится своей принадлеж ностью к демократам, но готовы задушить любого, кто с ними не согласен. Положа руку на сердце, я должен сказать, что так оно и было. По крайней мере моя практика издания журнала отчётливо продемонстрировала мне, что В.В., признанный «консерватор», даже, так сказать, «реакционер», был гораздо демократичнее и шире по взглядам, чем многие «либералы» («прогрессисты», «западники» и т.п.). Он не выставлял никаких ультиматумов, никогда не капризничал, никогда ничего не требовал; он не боялся ни
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
12 13
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
критики, ни даже ругани в свой адрес, относился к этому с иронией. Впрочем, один раз я всё же почувствовал, что он обидится, если я опубликую крайне резкую, переходящую на личности отповедь С.С.Конкина в ответ на критику В.В. Это был единствен ный случай, когда я приостановил полемическую дуэль. Но там уже начинались слишком явные перехлёсты, которые могли привести к совершенно непредсказуемым последствиям.
Уже с самых первых наших разговоров В.В. дал мне понять, что считает не очень-то желательным участие Ю.П.Медведева (сына одного из покойных бахтинских друзей прежних лет, П.Н.Медведева) в журнале. Говорилось это не жёстко, но всё-таки подчёркивалось, что Медведев-младший занимает неправильную позицию по вопросу об авторстве книги «Формальный метод в литературоведении», приписывая это авторство своему отцу. Однако я не хотел делать журнал «однопартийным» и установил контакты с Ю.П.Медведевым, а потом опубликовал в самом первом же номере его статью вместе с кожиновским интервью. Думаю, что далеко не всякий стерпел бы такую «непослушность» (или, говоря более высоким стилем, «независимость»), и я, честно говоря, был внутренне готов к возникновению каких-то сложностей. Но В.В. как будто бы ничего не заметил. Потом я не раз ещё публиковал заведомо неприятные для него материалы, в том числе и связанные с «проблемой авторства». Результат был тот же. О «проблеме авторства», кстати, В.В. говорил, в противоположность Ю.П.Медведеву, очень редко и мало, при этом пытливо взглядывая на меня, словно ожидая реакции. Я молчал, во-первых, потому, что не знал (и до сих пор не знаю) ответа на сакраментальный вопрос, а во-вторых, для соблюдения полного нейтралитета. Не исключаю, что В.В. надеялся со временем (вплоть до момента, когда я, как рассказывалось выше, стал работать над комментариями к его переписке с Бахтиным) обрести в моём лице союзника. Но он никогда на меня не давил, не пытался меня агитировать.
Естественно, В.В. не навязывал мне и свои политические
взгляды. Я всегда держался «между» враждующих лагерей, ни
к кому не присоединяясь. Он в это не вмешивался, да и сам
вроде бы не так уж был политически ангажирован. Кажется, в 1993
году В.В. сказал мне, что Виктор Аксючиц с большим трудом
уговорил его баллотироваться на выборах от христианско-демократи
ческой партии, но,
к
счастью, партия в Думу не прошла.
Сказано это было, по-моему, искренне. В 1998 году я спросил его,
что он думает об убийстве генерала Рохлина. В.В. ответил, что
абсолютно уверен в политическом характере этого убийства.
Однако звучали его слова достаточно отстранённо: он сочувствовал
лево-патриотической оппозиции, но больше «извне», чем «изнутри».
Бурный темперамент иногда всё же проявлялся, хотя в основном и не из-за политики. Публикация в «ДКХ» воспоминаний Н.А.Жукова (о последних годах Бахтина), по словам самого В.В., привела его «в ярость», но как-то так вышло (сейчас не вспомню), что я об этом узнал значительно позже, когда В.В. уже говорил о своей «ярости» вполне хладнокровно. Он обмолвился, что тогда сел даже писать мне гневное письмо, да потом бросил.
А вот 31 марта 1993 года, по другому поводу, довольно сердитое письмо всё-таки было мне написано:
Дорогой Николай Алексеевич!
Меня, признаюсь, несколько удивляет тот факт, что Вы — такой до сих пор надёжный — долгое время не возвращаете текстов лекций М.М. Ведь я изъял их из целого курса, и мне неуютно от их отсутствия, плюс к тому они мне просто нужны.
Прошу, не откладывая, переслать мне их (вместе с моим врезом — для корректировки); лучше — с к.-н. оказией, в крайнем случае — ценной бандеролью.
Жду.
В.К.
Лекции вскоре были опубликованы в «ДКХ», ещё до этого я, конечно, привёз их машинописные тексты (раньше не получалось — доцентская работа в Витебском пединституте мешала). Больше В.В. мне уже не писал, но, конечно, не из-за гнева или обиды, а просто уже не возникало необходимости. Приезжая в Москву, я звонил, и если надо было, заезжал к нему на Большую Молчановку.
Память В.В. буквально кипела стихами (их он знал, по его собственным словам, десятки тысяч строк наизусть), разными историями, статистическими выкладками, историческими параллелями и т.п., он быстро соображал, мгновенно ориентировался в
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
14 15
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
разговоре. Рассказы В.В. о Бахтине записывались мною несколько раз, тем не менее потом в других разговорах неожиданно всплывали какие-то новые эпизоды, детали, в которых отражалось отношение Бахтина к Я.Гашеку, И.Г.Эренбургу, И.А.Гончарову, З.Фрейду и т.д. Кроме этого В.В. затрагивал массу других сюжетов с самыми различными действующими лицами (часто одним из «персонажей» бывал он сам). Иногда эти истории находились на грани и даже за гранью непристойности, иногда они были уморительно забавны, но всегда интересны. Расскажу (своими словами) две из них, которые мне запомнились.
Одна из них характеризовала Р.М.Самарина. Он был руководителем делегации, в составе которой В.В. поехал то ли в Прагу, то ли в Братиславу. В поезде В.В. случайно оказался в одном купе со своим тогдашним приятелем Д.Самойловым (не входившим в эту делегацию). Самойлов вёз за границу три или четыре бутылки водки. Когда знающие люди сообщили, что так много водки вывозить нельзя, её решили уничтожить на месте, чтобы не пропадала (или это был коньяк?). После этого В.В. проснулся в пустом вагоне, на котором меняли колёса в приграничном пункте. Он выбрался оттуда, дошёл до вокзала, попал в ресторан. Здесь основные детали я уже забыл, помню только, что В.В. почему-то подумал на усатых румынских пограничников, что они контрабан дисты, из чего получилась потасовка. Но соль не в этом, а в том, что сразу же по прибытии в Прагу-Братиславу советская делегация увидела объявление, в котором все созывались на собрание с единственным вопросом в повестке дня: «О нападении В.В.Кожинова на румынскую пограничную заставу». Зато, добавил здесь В.В., Самарин не сообщил об этом инциденте по инстанциям, поскольку «меры были приняты на месте».
Во второй истории рассказывалось, как В.В. помогал
П.Г.Антокольскому тратить большие гонорары последнего за
собрание сочинений. И вот однажды случилась абсолютно трагическая
ситуация: все рестораны кругом закрыты, пойти совсем некуда.
Тогда В.В. решил повести Антокольского к своему отцу, который
был его (Антокольского) большим поклонником. Где-то купили
выпивки-закуски, пришли. Антокольский балагурил, потом
принялся читать свои стихи. И вот он читает какое-то стихотворение (тут
В.В. даже встал и очень экспрессивно продекламировал несколько
строф) и неожиданно (в самый кульминационный момент
чтения!) падает, звонко ударившись лысой головой об пол!!! «Отец
говорит мне, — продолжал В.В.—
"Ты кого ко мне
привёл?" — Я
говорю: "Как кого?! Антокольского!
" — Он говорит:
"Не может быть. Какой же это Антокольский! Это какой-то
пьяница!" —
Тут Антокольский очнулся, у него с собой оказался паспорт,
еле-еле убедили отца, что это и есть Антокольский!»
Не знаю, каков здесь процент творческой фантазии В.В., но мне кажется, что эти истории, будь они собраны, зафиксировали бы некоторые любопытные грани литературного быта советской эпохи за несколько десятилетий (многие сюжеты сам В.В. знал «по преданию», как литературный «сказитель»). У меня даже была мысль записать на магнитофон эти забавные побасёнки, и В.В. соглашался на это. Могла бы получиться книга в pendant к известным книгам анекдотов Ю.Б.Борева. Но всё как-то руки не дошли…
Кстати, вспомню ещё одну побасёнку, об английском литературоведе, который в 1960-е годы был большим приятелем В.В., а впоследствии по ему понятным (а В.В., кажется, не очень понятным) причинам перестал быть таковым. Так вот, зашли они с В.В. в ресторан ЦДЛ, а там за столиком сидит со своей подругой жена известного, ныне уже покойного, поэта, кожиновского друга. Подходят они к ней, В.В. представляет своего приятеля, и тут её кто-то отвлекает другим разговором. Через несколько минут она снова поворачивается к ним и говорит… (тут В.В. извиняющимся голосом прервал свой рассказ и произнёс: «Нет, она всегда была ужасная грубиянка!») …говорит, намекая на отнюдь не саксонское происхождение гостя: «Ты, что ли, англичанин? Здесь вон таких англичан полным-полно!…» Приятель, конечно, обижается, возмущённо кричит, что он не ожидал такого услышать в СССР!.. Между прочим, я не был свидетелем тому, чтобы В.В. какую-либо из наций обижал или ругал. Белорусов он, помню, назвал «кротким народом» (очень правильно, по-моему), а по поводу евреев мог поиронизировать, но всегда высказывался вполне дружественно. И вряд ли он тут маскировался — ни оснований никаких не было, ни стимула. О своей репутации антисемита несколько раз говорил смиренно, но явно не соглашаясь с нею. Помню, к примеру, как-то речь зашла об экономисте Марке Голанском, принципиальном противнике глобализации. В.В. сказал: «Вот
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
16 17
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
меня считают антисемитом, а ведь это я устроил Голанскому публикации в "Нашем современнике ", потому что он человек знающий и умный…»
Впрочем, я не собираюсь ни защищать и «обелять» В.В., ни опровергать каких-либо стереотипов его восприятия: он в этом и раньше не нуждался, а сейчас и подавно…
* * *
Наверное, можно сказать, что В.В. был своего рода «покровителем», «патроном» журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Поэтому я и не ограничиваюсь обычным некрологом, а пишу эти мемуарные заметки. Многое он сделал для журнала, его поддержку я всегда ощущал и никогда не забуду.
Правда, едва ли я должен преувеличивать значимость своего «проекта» для В.В. Участвуя в опросах, проводимых «Книжным обозрением», он не называл «ДКХ» в числе своих любимых журналов. Спонсоров напрямую — как, скажем, для книги Дмитрия Галковского «Бесконечный тупик» — для «ДКХ» не искал (да я на это и не рассчитывал). Может быть, уровень журнала ему казался недостаточно высоким, может быть, несмотря на весь свой естественный демократизм и понимание «полифоничности» замысла, он не считал журнал, так сказать, вполне «родным»: далеко не все публиковавшиеся там материалы ему были близки и созвучны — так чего ж удивляться!?
Однако В.В. всегда интересовался финансовой ситуацией
и перспективами «ДКХ», радовался, когда мне удавалось
найти деньги, давал советы, пытался как-то посодействовать. Пару
раз он подгадывал так, чтобы пригласить меня вместе с
какими-нибудь иностранцами (которые довольно часто его просили о
встрече), и буквально как коробейник уламывал их купить несколько
номеров журнала, озорно поглядывая на меня и тайком делая
мне знаки: дескать, сейчас мы чуть-чуть поправим бюджет «ДКХ»!
При содействии В.В. я познакомился с целым рядом будущих
членов редколлегии журнала, которые оказали мне потом неоценимую
поддержку (особенно много помогали японский профессор
Сасаки и епископ Никандр). Так что эта поддержка — тоже, в
ко
нечном итоге, заслуга В.В. (упоминавшийся выше Николай
Ржевский, кстати, на приглашение к сотрудничеству не откликнулся).
Раза два В.В. советовал мне обратиться к Дмитрию Рагозину, в то время председателю Конгресса русских общин, под тем предлогом, что «ДКХ» — это русский журнал, издающийся за пределами России. В этом, наверное, было рациональное зерно (по крайней мере мне в Белоруссии не раз отказывали в помощи именно потому, что «ДКХ» — журнал не белорусский), но «выйти» на Рагозина так и не удалось, и В.В. или не захотел или не смог тут помочь. В других случаях он бывал более деятелен. Например, однажды он едва не организовал доставку письма (с просьбой о помощи журналу) прямо в руки Александра Лукашенко. Тогда готовилось к публикации интервью белорусского президента в «Нашем современнике», и А.И.Казинцев несколько раз с ним по этому поводу встречался. Казинцев с готовностью согласился передать письмо, но я не проявил должной оборотисто сти и опоздал: когда, наконец, письмо было готово, выяснилось, что Казинцев только вчера вернулся из Минска и в ближайшее время туда больше не собирается… Не думаю, впрочем, что из этого письма получилось бы что-то дельное. Слишком уж далеки от Лукашенки проблемы культуры, проблемы интеллигенции. Да и слишком чужда ему идея полифонизма в любом обличье (помню, как в Томске профессор ТГУ Э.М.Жилякова, которая в 1970-е годы была моим научным руководителем, говорила мне году в 1997-ом: «Коля, я удивляюсь, как это Лукашенко не закроет ваш журнал! Ведь ваш журнал по сути своей — антилукашенковский!». Я подумал тогда, что в чём-то она права, хотя едва ли Лукашенко есть дело до каких-то там малотиражных научных изданий. Он всегда гораздо больше старался контролиро вать массовые газеты и радио-телевидение).
Но, конечно же, самая большая поддержка, которую мог оказать мне В.В., — это публикация в «ДКХ» архивных материалов М.М.Бахтина. В одном из процитированных выше писем он обещал мне: «Обязательно подготовлю для Вашего журнала и какие-нибудь наброски самого М.М.», — и выполнил это своё обещание. В журнале действительно были напечатаны, с помощью и при участии В.В., некоторые наброски и лекции (а потом и письма) Бахтина. Как раз с этим связана небольшая история, которой я хо
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
18 19
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
тел бы завершить свои воспоминания.
Примерно в 1996 году В.В. рассказал мне, что другие наследники Бахтина пришли к нему и настояли на том, чтобы он согласился, что до выхода собрания сочинений необходимо прекратить публикацию материалов бахтинского архива. Поскольку В.В. в то время не занимался этим собранием сочинений, то у него даже забрали все наброски и конспекты Бахтина, которыми он располагал. Начиная с этого момента я должен был оставить всякую надежду на дальнейшие публикации из архива. Разумеется, меня это раздосадовало. Я и до сих пор не понимаю, какой такой катастрофой грозила собранию сочинений журнальная, то есть по определению предварительная публикация любой рукописи Бахтина. Наоборот — была бы «лишняя» реклама! Издавая специально посвящённый Бахтину журнал, я надеялся, что постепенно наладится деловое сотрудничество с «бахтинской» группой ИМЛИ, готовившей собрание сочинений. В конце концов, есть ведь вспомогательные материалы, которые не войдут в собрание, можно было публиковать хотя бы их… Но увы! мои надежды не оправдались. И, делать нечего, — я философски смирился с этим «запретом», а журнал в общем-то спокойно его пережил (не рухнул).
Наступил 1997 или 1998 год. Я принёс В.В. очередной номер, он полистал оглавление, спросил, как дела; а потом, вдруг, заговорщически глядя на меня, сказал: «Николай Алексеевич! Вы вот уже несколько лет так преданно возитесь со своим журналом… Я думаю, что у вас должен быть "кусочек мощей"…» Он на мгновение удалился в свой кабинет и вышел оттуда с тонкой общей тетрадью: «Вот, я некоторое время назад отыскал у себя тетрадку Михал Михалыча… Дарю её вам. Пусть она хранится у вас, я уверен, что когда-нибудь вы всё равно передадите её в какой-нибудь архив… Да, кстати, давайте мы с вами опубликуем текст, который здесь есть…» Я ответил, что действительно храню дома все основные материалы, связанные с журналом, и собираюсь со временем передать их в РГАЛИ. А потом спросил его: «А как же запрет…!? Ведь мы же нарушим конвенцию!» Он помолчал, потом покашлял и изрёк: «Ничего, что-нибудь придумаем!..»
Как оказалось, В.В. уже попытался разработать целую
легенду, «объясняющую» неожиданное появление этой тетрадки.
Он протянул мне свой исписанный листок, и я прочитал там
гипоте
тическое предисловие к возможной публикации:
Тетрадь, в которой содержался публикуемый ниже текст, была передана в редакцию человеком, учившимся в своё время в Мордовском университете. Он (она) не пожелал(а) ничего сообщить о себе (мы не знаем даже, женщина это или мужчина). Выпросив для прочтения эту принесённую М.М.Бахтиным на университетские занятия тетрадь, он в силу каких-то причин не вернул её владельцу. Лишь теперь «похититель», в руках которого оказался номер нашего журнала, решил передать эту тетрадь в редакцию.
Ознакомившись с текстом, редакция обратилась с просьбой об «экспертизе» к В.В.Кожинову, который без каких-либо оговорок подтвердил, что перед нами не известная доселе рукопись Михаила Михайловича, отметив особенную чёткость почерка, не характерную для многих других сделанных карандашом бахтинских рукописей, требовавших нередко немалых усилий для их «расшифровки».
Если честно, то, читая это «предисловие», я испытывал сложные чувства. С одной стороны, мне хотелось заполучить новый текст Бахтина. С другой стороны, меня смущало, что он попадает ко мне так нетривиально. Однако В.В., тряхнувший стариной и вспомнивший то удальство, с которым он преодолевал препятствия, печатая в шестидесятые годы книги Бахтина, добавлял всё новые детали к разработанной «легенде»: как «похититель» подбросил в редакцию тетрадку и почему ему удалось исчезнуть незамеченным… В итоге авантюрный задор В.В. захватил и меня. Я решил рискнуть.
По странному совпадению буквально за несколько дней до этого я прочитал в «Известиях» короткую заметку о случае с рукописью В.Т.Шаламова, которая была кем-то украдена у автора и лишь по прошествии долгого времени передана специалистам для обнародования. Я подумал, что можно будет для убедительности сослаться на этот «прецедент»…
Но тут В.В. огорошил меня своим предупреждением: «Только, Николай Алексеевич, я прошу вас ни в коем случае не выдавать меня Сергею Георгиевичу!»
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
20 21
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
С.Г.Бочаров — руководитель группы, работающей над собранием сочинений, один из наследников Бахтина, настаивавших на «табу» для публикации его набросков где-либо, кроме этого собрания. Я, конечно, давно понял, что у В.В. с ним сложные отношения (готовя позднее к публикации переписку Бахтина с Кожиновым я обратил внимание на одну фразу В.В., который ещё в письме от 6 октября 1964 года жаловался: «Все мои друзья, которых Вы знаете, уже съехались в Москву и с бульшим или меньшим успехом заняты своими делами. Общего дела — после окончания нашей "Теории" — мы как-то не можем обрести. Но это, вероятно, закономерно и правильно. Жаль только, что без общего дела неизбежно наступает известная отчуждённость». Это ощущалось). По Москве вообще — сам слышал — вовсю бродило мнение об их якобы полном разрыве.
Игра игрою, авантюрность авантюрностью, но ведь ситуация сложнейшая! В «предисловии» сам В.В. себя назвал в качестве «эксперта». Если я публикую текст без его ведома, то это незаконно. Если с его ведома, — то в любом случае это всё же «нарушение конвенции», а значит обострение (по моей вине) конфликта, тлеющего до этого потихоньку. Да к тому же наша «легенда» шита белыми нитками, осознал я. Как тут «не выдать», если всё ясно как божий день!
Остро возник вечный русский вопрос: что делать? Я унёс с собою тетрадку. Единственный текст, который она содержала, был набран. Я отдал распечатку с ним В.М.Алпатову, так как текст оказался лингвистическим («Язык и речь») и его нужно было готовить к публикации лингвисту. В.М.Алпатов написал ещё одно («лингвистическое») предисловие и краткие комментарии. Но я всё размышлял и не находил в себе полной решимости осуществить эту публикацию.
Через некоторое время я снова был у В.В. и спросил его,
не лучше ли нам было бы отказаться от этой комедии, а просто
попытаться поговорить с Сергеем Георгиевичем. В.В. как-то
даже несколько испуганно возразил: «Нет-нет! Что вы! Серёжа будет
на меня кричать! Он всё это так болезненно и ревниво воспринима
ет!.. Нет, давайте действовать, как наметили. Только смотрите
же — не выдавайте меня!» Когда я, уже после смерти В.В.,
поведал об этом эпизоде Катерине Кларк, она сказала, что «это совсем
не
похоже на Кожинова». Действительно, В.Д.Дувакин в беседах
с М.М.Бахтиным назвал его «Васькой Буслаевым» (а Бахтин —
«абсолютно бесстрашным» человеком). А здесь — «Серёжа будет
на меня кричать»!.. Но я ничего не придумываю, а пишу то, что
было на самом деле. Я также не пытаюсь создать вымышленный
монументальный образ, а описываю реального В.В., каким его
знал: со слабостями, ошибками и недостатками, которых никто не
лишён, и В.В., естественно, в том числе.
Итак, В.В. очевидно боялся С.Г.Бочарова. Это, может быть, по-своему забавно, но не следует забывать, что он одновремен но и фрондировал против Сергея Георгиевича, как бы подбивая меня на интригу с бахтинской тетрадкой. Верил ли он, что я буду молчать, «как белорусский партизан», или просто шёл напролом, чтобы помочь мне и своею «властью» вознаградить меня за долгие мытарства с изданием журнала? Не знаю… Специально отмечу, что я у него ничего не просил: он предложил мне эту «авантюру» исключительно по собственной инициативе.
К сожалению, я оказался слабым авантюристом и не выдержал предложенного мне испытания, по-моему, сильно разочаровав В.В. После длительных сомнений и раздумий я вернул ему тетрадку, признавшись, что опасаюсь неизбежного обострения ситуации. Он спокойно унёс тетрадку в свой заваленный кипами книг, газет, журналов и каких-то папок кабинет, и с тех пор я её уже больше не видел. Но текст из тетрадки был, конечно, ксерокопирован. И сейчас, когда В.В. уже нет среди живых, я всё-таки реализую этот его план, — хотя и с важной корректировкой.
По времени написания набросок «Язык и речь» должен был бы, вероятно, войти в пятый том собрания сочинений Бахтина. Но, найденный после выхода этого тома, теперь может попасть лишь в возможное, когда-нибудь, второе издание, что называется, исправленное, расширенное и дополненное. А пока — пусть появится в журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп», как хотел В.В. (теперь уже с ведома и разрешения С.Г.Бочарова). Кстати, перед публикацией В.М.Алпатов пересмотрел и несколько переработал своё прежнее предисловие, а я кое-что добавил к написанным им тогда комментариям…
Москва
MEMORIALIA
Н.А.Паньков
Памяти В.В.Кожинова (1930—2001)