«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
32   33
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Райнер Грюбель

Проблема ценности и оценки
в творчестве Бахтина

Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт.

М. М. Бахтин. Из записей 1970—1971 годов¹.

И вечность, и вневременность, и <нрзб.> и бесконечность, и целое, и часть; все эти слова для философа имеют ценностный смысл, то есть эстетизованы.

М. М. Бахтин. Автор и герой в эстетической деятельности ².

В те времена, когда некоторые считают, что «всё проходит», когда все явления кажутся равноценными, сама проблема ценности делается особенно уместной. Если всякий поступок предполагает некое предпочтение, а предпочтение — ценностный выбор, то налицо напряжение между этим заданием и поведением людей, решивших что-то сделать. Человек, говорящий «всё проходит», предпочитает это высказывание его возможным альтернативам — «ничто не проходит», «почти ничего не проходит», «нечто проходит»; при этом он признаёт более ценным первый афоризм. Если бы мы доверяли афоризму «всё проходит», мы должны были бы соответственно так же доверять альтернативным афоризмам, которые в аксиологическом отношении исключают друг друга, исключая и первый афоризм. Что нам делать с этой аксиологичес кой проблемой?

Вслед за тем, как нормативные ценностные понятия получили развитие в области экономики и этики, человек попытался сформулировать объективные научные принципы аксиологии — применительно к эпистемологии позитивизма в XIX веке и к эпистемологии неопозитивизма в нашем столетии. Борьба между релятивистской и объективистской моделями ценности продолжается,
хотя отсутствует углублённое философское обсуждение смысла аксиологических построений. Лингвист Роман Якобсон заявил, что проецирование принципа равноценности (equivalence) с парадигматического уровня текста на синтагматический уровень есть основное дело поэзии. Но у него нет и намёка по поводу той аксиоматической основы, на которой задана эта равноценность, — не предполагает он и аксиологической рефлексии в связи с условием возможности того, что элементы поэтического текста на лингвистическом уровне обладают равноценностью. В такой ситуации может оказаться интересным исследование творчества русского философа, который рассматривает ценность в качестве неотъемлемой части любого акта понимания, — вообще любой культурной деятельности.

Публикации Михаила Бахтина, касающиеся феномена ценности и соответствующего понятия, принадлежат области первой философии, — как этики и культуры в целом, так и, в частности, лингвистики и литературы. При реконструкции, анализе и обсуждении бахтинского представления о ценности мы будем, как правило, уклоняться от рассмотрения вопроса об авторстве, который возникает в случае публикаций под именами Медведева и Волошинова, а также проблемы подлинности в случае посмертных публикаций ³ и не примем во внимание исторического развития этих идей. На данной стадии исследования нам представляется более увлекательным понять то, как Бахтин пытается определить понятие ценности, соотнести его с другими явлениями и применить к собственным актам оценки.

В своём творчестве Бахтин стремится установить новое единство культуры и жизни. Он ищет преодоления старого различения между vita contemplativa и vita activa, а также упразднения Кьеркегоровой дихотомии этики и эстетики. Он ясно понимает, что познание эстетических феноменов возможно исключительно в пространстве целого человеческой культуры, поскольку искусство или литература в их автономности определяются через их необходимую и незаменимую функцию в культуре ⁴. Живя в эпоху быстрых перемен — от русского модернизма к авангардизму и «социалистическому реализму», от царской России к большевистско му режиму, признавая, что фашизм и сталинизм представляют угрозу любой будущей культуре, он ищет в истории человечества

---

© Grьbel R. The Problem of Value and Evaluation in Bakhtin's Writing

// «Russian Literature», 1989, vol.XXVI, №2, pp.131—165.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
34   35
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

такие фундаментальные идеи, которые в состоянии преодолеть опасность культурной катастрофы, предсказанной в знаменитой книге Шпенглера «Закат Европы».

Исходная точка философии Бахтина привязана к неокантианству и философии жизни. Однако уже в одном из ранних трактатов ⁵ он заявляет, что философия жизни может быть только нравственной философией и что жизнь должна пониматься исключительно как событие, а не как наличное бытие. В студенческие годы его привлекал русский символизм, — в частности, лирика и эстетика Вячеслава Иванова. Именно у него Бахтин обнаруживает вовлечённость во время (temporalization) самого символа, при которой единство метафорического образа было как раз началом пути от состояния символического представления к процессу отвечания (responding). Правда, в теоретических построениях этого символиста сохранилось аксиологическое противопоставление низшей реальности явлений — реальности, воспринимаемой чувствами, и высшей ноуменальной реальности — духовной реальности , согласно Иванову. Но лирическое «я» с его максимой «fio ergo non sum» обозначено уже как становящееся, как дополненное воспринимающим «ты». Считается, что лирическое «я» самоопределилось таким способом, что говорящий и слушающий были представлены в качестве единой личности, осуществившейся на общей почве их явственной связи с соборностью (община на основе культа). Поскольку Бахтин мог быть очарован тезисом Иванова⁶ , по которому слово-символ не тождественно самому себе и символическое произведение искусства не существует вне своего отношения к творцу и слушателям, ивановское определение символического искусства могло вызвать у него противополож ное суждение: «…сознательно выраженный художником параллелизм феноменального и ноуменального; гармонически найденное созвучие того, что искусство изображает, как действительность внешнюю (realia), и того, что оно провидит во внешнем, как внутреннюю и высшую действительность (realiora); ознаменование соответствий и соотношений между явлением (оно же  — "только подобие", "nur Gleichnis") и его умопостигаемою или мистически прозреваемою сущностью, отбрасывающею от себя тень видимого события» ⁷.

Хотя на первый взгляд кажется, что Бахтин сохранил ива
новское отношение к произведению искусства как протекающе му эстетическому акту и взял у символистов обоснование эстетики в качестве универсальной эпистемологии, мы тем не менее обнаруживаем у него принципиально новый подход, когда пристальнее вглядываемся в его представление о прагматике эстетического и в его теорию познания. Первое критическое возражение в адрес ивановской модели искусства можно увидеть в том, что Бахтин настаивает на активной роли трёх фигур, вовлечённых в акт художественного творчества — автора, реципиента и героя. В то время как Иванов сводит роль художника в создании произведения искусства к одному открытию уже существующего соотношения между объектом и его интерпретантом (если использовать семиологическую терминологию Пирса) или вещью и её представлением, Бахтин придаёт центральное значение художнику ⁸ (писателю) и его сотворцу — реципиенту, равно как сотворённому персонажу. Все пространственные и временные категории, которые мы используем по отношению к произведениям искусства, согласно Бахтину, выведены из ситуации существования смертного человека. Человек является «условием возможности любого эстетического въдения» ⁹ независимо от присутствия героя в качестве объекта этого въдения. Так, время тех событий, о которых сообщено в рассказе («erzдhlte Zeit» в терминах Мюллера), зависит как от эмоционально-волевой точки зрения личности (повествователя, реципиента и персонажа — в терминах теории прозы), так и от времени рассказывания («Erzдhlzeit»). Без всего этого не существовало бы точки отсчёта для отношений и целей, обозначенных словами «прежде», «затем», «уже» и «ещё», «сейчас» и «потом», «здесь» и «там». Но также не существовало бы критерия, относящегося к речевому ритму: «Уничтожьте момент жизни смертного человека, и погаснет ценностный свет всех ритмических и формальных моментов» ¹⁰.

Целостная конструкция, которую Бахтин называет архитекто никой¹¹, возможна только при ориентации на личность, обладающую конечным временем жизни и ограниченным пространствен ным восприятием. В противоположность эстетике русского символизма (особенно «реалистического символизма» Иванова)¹² Бахтин показывает, что идея (или ноумен) не может быть основой конкретного целого, поскольку мы находим в мышлении энер

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
36   37
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

гию (the energy) вневременности и внепространственной бесконечности, тогда как все конкретные феномены случайны в отношении к вечности и бесконечности. Утверждается, что это имеет место для всех разновидностей речи, включая сюда даже философские трактаты типа «Критики чистого разума» Канта. Чтобы стать завершённым произведением искусства, художественная проза, которая, на взгляд Бахтина¹³ , из-за отсутствия у неё пространственно-визуальных моментов стоит ближе к музыке, чем поэзия, должна пройти через эстетический процесс, осуществля емый творческой личностью, автором, точка зрения которого делается ценностным центром для цепи событий, равно как для художественной композиции (как для фабулы, так и для сюжета в терминах Томашевского) ¹⁴. Именно данный человек действует как координирующий центр для всех аспектов ценностей в эстетичес ком объекте и как условие возможности эстетического восприятия. Разница между автором и персонажем в отношении их оценок создаёт напряжение между любыми двумя ценностями и двумя оценками. Выбор, имеющий всякий раз место тогда, когда предметам придается некое значение, является одновременно ценностной реакцией: «Каждая конкретная ценность художественного целого осмысляется в двух ценностных контекстах: в контексте героя — познавательно-этическом, жизненном, и формально-эсте тическом, причём эти два ценностных контекста взаимно проникают друг друга <…>»¹⁵.

Воспринимаемое событие, которое Иванов свёл просто к тени, в бахтинской философии поступка представлено в качестве второй центральной категории. Уже в ранних работах Бахтин говорит об «архитектонике поступка», о «событии свершаемого бытия» как о том единственном моменте, в котором объективная культура в её единообразии соприкасается с абсолютной неповтори мостью жизни как опыта. В связи с этим мы можем рассуждать о подмеченном Виндельбандом фундаментальном различии (также значимом для Дильтея) между номотетической наукой (в особенности науками естественными) и событийным знанием, в котором подчёркнуто индивидуальное начало (в особенности в гуманитарных науках)¹⁶. Важно понять, что противоречие между научными законами, верными во все времена, и неповторимыми событиями, привязанными во времени к моменту их совершения,
никогда не было разрешено южногерманскими неокантианцами.

Мы сможем оценить размах (scope) бахтинской философии, если поймём две идеи. Во-первых, в его определении события традиционные категории сущности и явления друг от друга не отделены. Скорее, они подчинены понятиям смысла и бытия, сопряжённым с событием. Теоретическое мышление и эстетическое восприятие в событии становятся моментами реальности. Во-вторых,  бахтинское понятие события провоцирует смену философской парадигмы: категория бытия замещается категорией становления .

Отношение между сознанием и бытием Бахтин определяет не в терминах представления, но через участность . Именно через акт мышления сознание участвует в бытии. Участность эта есть не просто рефлексия: «Только изнутри моей участности может быть понято бытие, как событие, но внутри видимого содержания в отвлечении от акта, как поступка, нет этой единственной участности».

Здесь следует заметить, что, определяя событие, Бахтин создаёт заметный разрыв внутри онтологической области бытия. Событие понимается как единственное — такое, которое никогда не может повториться.

Можно видеть, что особое ударение на термине «событие » (нем. Ereignis) делает Ницше¹⁷ в начале своего полемического очерка «Рихард Вагнер в Байрейте»: «Чтобы событие было великим, нужно чтобы сошлись два момента — великий смысл того, что совершается, и великий смысл того, что переживается. Ни одно событие само по себе не является великим; и если даже все созвездия погаснут, народы исчезнут, будут основаны огромные государства, и пройдут сокрушительные войны с их огромными потерями, — многообразие жизни развеется дыханием истории, как будто речь идёт о снежной пыли». Общий момент философии Ницше и Бахтина заключён в понятии события как участия — как того, что осуществляется через отношение к поступающему человеку, — но имеются также значительные отличия. «Событие» Ницше ориентировано на величие (Grцsse) происшедшего; оно базируется на величии смысла (Sinn), учитывает положение участников и тех, кто переживает событие; Ницше помещает действие на сцену (этой сценой является действительный мир) перед наблю

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
38   39
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

дателями, которые должны его воспринимать ¹⁸. Потому он ставит действие в зависимость от подготовки наблюдателя; Бахтин, напротив, понимает поступок в качестве непосредственного участия в событии бытия, такого участия, которое не нуждается в публике и относится первым делом к личности, вовлечённой в событие, и к самому бытию.

Далее, само русское слово «событие » выбрано Бахтиным, конечно, с умыслом, поскольку это слово этимологически соотнесено с тем, часть чего событие составляет — с бытием¹⁹ . Это свидетельствует о вере в истину языка, — вере, которую мы неслучайно встречаем также у таких поэтов, как, например, Хлебников, у теоретиков искусства — скажем, Эйзенштейна, и философов — назовём здесь Хайдеггера: весь исторический авангард держался этого убеждения. Порядок вещей определяет порядок языка, а язык участвует в упорядочении космоса. И когда мы понимаем слово «событие» в соответствии со словарём Даля как «со-бытность кого-то с кем-то» и «пребывание вместе в одно время», тогда оказывается совершенно естественной его близость к такому понятию феноменологии Гуссерля, как «сосуществование» (co-existence). То, что при бахтинском понимании событие до некоторой степени разделяется во времени и, следовательно, лишено непрерывности, Гуссерль соединяет в пространстве, встраивая в пространственный континуум. Напротив, в концепции логического позитивизма события рассматриваются как изолированные, атомарные факты, как дискретные данные восприятия, описания которых составляют содержание науки. Виттгенштейн считает, что эти атомарные факты являются комбинированием объектов (материалов и вещей) посредством элементарных отношений. По его мнению, события друг от друга не зависят (логический атомизм). Сходным образом в книге Карнапа «Логическое построение мира» (1928) автор исходит из элементарных переживаний (Elementarerlebnisse), которые принадлежат к континууму потока переживания. Мир Карнапа базируется на идее временнуго непрерывного универсума и дискретных психологических переживаний. Связность мира Бахтина и, что достаточно удивительно, также мира Хлебникова основывается в первую очередь на локальности и не требует психологических категорий. Пространственная основа мира событий или «совместного бывания бытий» (being together of Be
ings) метафорически обозначается с помощью теоретического термина «архитектоника», усвоение которого даёт ключ к философии Бахтина.

Как известно, в концепции мира ранних русских модернистов, а в особенности символистов, музыку использовали в качестве функциональной модели — как искусство, неразрывно связанное со структурой времени. В этом отношении Бахтин, напротив, стоит в тесной близости к историческим авангардистам, которые (как это безошибочно продемонстрировали русские футуристы) в качестве образца для себя избрали визуальные, в первую очередь пространственные искусства. Принято считать, что русский авангард заменял термин «композиция» не термином «архитектоника», но, скорее, настаивал на термине «конструкция», давшем название течению конструктивизма и заимствованном из технического лексикона. Понятие «архитектоника» относится к постигаемой необходимости конкретных частей в отношении конечного целого. Чтобы лучше разглядеть нить бахтинского мышления, в этот момент, быть может, необходимо сказать, что искания Бахтина не были исканиями ни художника, как предположил в 1979 году Гаспаров, ни литературоведа, как позволяет предположить его книга о Достоевском, но, скорее, исканиями философа. Его литературные штудии, таким образом, должны быть поняты в качестве исследований в области философии искусства ²⁰. Но почему Бахтин-философ избирает именно искусство в качестве своего настоящего предмета изучения? На этот вопрос отвечает цитата из уже упомянутого выше очерка «Архитектоника поступка»: «Но эстетическое бытие ближе к действительному единству бытия жизни, чем теоретический мир, поэтому столь и убедителен соблазн эстетизма. В эстетическом бытии можно жить <…>»²¹. Но эта жизнь в эстетическом бытии, жизнь под властью эстетических ценностей, представляющая собой цель русских символистов, является, согласно «философу события», жизнью в алиби-бытии, поскольку личность, живущая этой жизнью, не есть я, но суррогат меня, мой «двойник-самозванец». В конкретном бытии эстетический мир есть часть бытия-события, а эстетический разум — часть практического разума.

Позже Бахтин видоизменяет эти положения; как представля ется, говорить о видоизменении и развитии означает демонстри

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
40   41
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

ровать единственный адекватный подход к пониманию и описанию исторической составляющей опубликованных бахтинских работ. Так, он придаёт особое значение использованию языка с эстетической целью, — что, по его мнению, особенным образом выявляет все скрытые возможности языковой среды: «Только в поэзии язык раскрывает все свои возможности, ибо требования к нему здесь максимальны: все стороны его напряжены до крайности, доходят до своих пределов, поэзия как бы выжимает все соки из языка, и язык превосходит здесь себя самого».

Выбор Бахтиным эстетики в качестве центральной темы своих размышлений может быть привязан к этимологии слова «эстетика». Слово aisthsiz в греческом языке означает ничто иное, как в о с п р и я т и е. В своём изначальном смысле эстетика была изучением чувственного восприятия, и только оно соответствует философскому пониманию события в качестве феномена. Использование этого слова в данном смысле было полностью упразднено уже в «Эстетике» Баумгартена (1750—1752). Дальнейшее основание для выбора Бахтиным данного слова могло бы быть усмотрено в признании эстетики в качестве   единственного посредника между сферой природы, характеризующейся необходимостью, с одной стороны, и областью свободы, согласно определению Канта, с другой.

Но вернёмся к событийной (eventological)²² основе познания у Бахтина и зададимся вопросом об отношении речи к событию. Событие, понятое во временнум и пространственном отношении как историческая категория ²³, позже определённая в широких границах хронотопа ²⁴, противопоставлено непрерывности бытия, которое, согласно основной мифологической модели, не завершено и непредсказуемо. Даже в бахтинском выражении «событие бытия» налицо, очевидно, сочетание исходных структур мифа и истории, непрерывности и прерывности. Бахтин определяет бытие как абсолютно осуществлённое, наличное существование (already-existing), — событие же, по контрасту, мысленно отнесено к будущему, — и для этимологического обозначения этого антитезиса он использует термины «данное» и «заданное». Возникающая при этом ассоциация с бытием и долженствованием (в смысле долга), с to on и to deon греческой философии не является произвольной. Хотя этот контраст, а также амальгама онтологического
и деонтологического могут показаться на первый взгляд чисто теоретическими вещами, Бахтин развивал свой тезис как чрезвычайно практичный и даже прагматичный ²⁵. Событие отнесено к бытию через посредство участия: именно в событии человек участвует в бытии. С этической точки зрения данное бытие в ценностном отношении ориентировано на бытие предстоящее (заданное): как только этот ценностный центр сдвигается в область данного бытия, этическая точка зрения заменяется эстетической ²⁶. Долженствование (the deontical) определяется Бахтиным ²⁷ как особая разновидность поступка, включающая мышление и чувство. Долженствование, характеризуемое феноменологически как ориентация сознания, обладает особой структурой, включающей поступающую личность и вовлечённые в поступок вещи, но не содержащей никаких особых этических норм. Критикуя попытки философского прагматизма обобщить теоретическое познание, применяя его к отдельному бытию, русский философ²⁸ обращает внимание на тот факт, что при этом одна теория превращается в момент другой теории. Определяя область, в которую должно быть включено теоретическое знание, он использует термин Канта «практический разум». Когда русский критик кантианства ²⁹ отождествляет заданность с двумя разными модальностями, — а именно, с долженствованием и желательностью , не поясняя этого двойственно го определения, — возникает некоторая неясность в семантике его деонтологии. Желательность меньше связывает поступающую личность, чем долженствование, предоставляет ей больше свободы выбора, — является в конечном счете менее нормативной, чем то, что дулжно делать. Возможно, автор «Архитектоники поступка» рассматривал обе модальности в качестве компонентов ответствен ности, зависящих от конкретного события, — однако никаких путей решения этой проблемы, столь уместной в данном контексте, он не наметил. Бахтин³⁰ использовал понятия «ценность», «долженствование» и «заданность» в их связи между собой.

В современном философском сознании, — особенно в философии Бергсона, — Бахтин обнаруживает определённую эстетизацию жизни, чту имеет следствием синтез теоретических и эстетических моментов. Понятие интуиции у Бергсона содержит в себе черты как разумного познания, так и эстетического восприятия; оно не в состоянии охватить явлений реальной жизни, по

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
42   43
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

скольку результат эстетического восприятия в данной концепции отделён от восприятия как активного действия. Мир эстетическо го въдения не есть мир, в котором живёт человек, если этот мир исключает из рассмотрения воспринимающую личность. Реальная эстетическая активность подчиняет себе не только этическую деонтологическую ориентацию, но также и бесконечность гносеологической ориентации, когда привязывает моменты бытия к конкретной данности человека — в качестве событий его жизни, в качестве его судьбы. Ценности, присущие всем элементам художественного целого, не обладают значимостью ни как таковые, ни в качестве ценностей долженствования: они значимы для данной личности в её судьбе, они значимы как то, в отношении чего личность занимает эмоционально-волевую позицию³¹ .

Я уже упомянул о том, что в философии Бахтина отношение участия становится на место отношения представления, которое преобладало в символическом идеализме. В бахтинской концепции событие в основе своей уникально, оно в принципе неповторимо; в области долженствования замены быть не может. Ориентация на происшествие (occurrence) отчетливо противостоит ориентации на общую систему в теории познания Венского кружка. В то время как Карнап искал сходства в отдельных переживани ях (Дhnlichkeitserinnerung) для того, чтобы описать отдельное в общих терминах и вывести все понятия из одного этого сходства, Бахтин интересуется единственностью событий, имея целью сохранить в неприкосновенности их уникальную ценность.

Бахтин критикует самые передовые для своего времени теории ценности, в частности, за то, что они подменяют конкретное ценностное явление теоретической конструкцией. Он критикует основные принципы материальной ценностной этики Шелера (materiale Wertethik), первая часть которой появилась в 1913 году в периодическом «Ежегоднике по философии и феноменологичес ким исследованиям» («Jahrbuch fьr Philosophie und phдnomenologische Forschung»). По словам «философа события», Шелер ошибается, когда приравнивает значение [ценности. — Примеч. пер.] к тем нормам, которые оправданы только в правовых или религиозных терминах. Ссылаясь на критику номинализма во втором томе «Логических исследований» («Logische Untersuchungen») Гуссерля, Шелер опровергает аксиологический
номинализм, который определял ценности как произвольные знаки. Он также опровергает взгляды Гербарта и Франца Брентано, которые считали, что ценности сводятся к ценностным суждениям. Хотя Шелер отделяет ценности от явлений, его определение делает их совершенно не зависящими как от содержания, так и от реального или идеального состояния бытия. Так, Шелер различает (в манере, совершенно неприемлемой для Бахтина) идеальное понятие того, что должно быть, которое относится только к возможной действительности, и понятие иного вида, усматриваемое с точки зрения потенциального воления, стремящегося к осуществлению своего содержания. Для Шелера ценность не конституирует в точности то, что должно или не должно быть. В противоположность формальному обоснованию этических ценностей Кантом, совершаемому в нематериальной форме категорическо го императива (являющегося общим принципом долженствова ния), Шелер хотел утвердить свою этику на фактах, не соскальзывая ни в этику блага (Gьterethik), ни в телеологическую этику (Zweckethik). Однако поскольку Шелер искал эти факты не в конкретных событиях, но, скорее, в вечных предметах, Бахтин считал этику Шелера аксиологической стандартизацией ³².

Русский философ отверг  формальную этику Канта и его последователей, несмотря на способность с её помощью проникнуть в разумный характер должного, поскольку ему казалось, что эти мыслители обобщают деонтическое понятие должного до чисто теоретической разумности, начисто лишённой индивидуального характера. Хотя деонтическое долженствование верно понято в качестве категории сознания, формы, — категории, которая не выводима в конечном счёте из особого материального содержания,  — по мнению Бахтина³³ , формальная этика превращает эту категорию в теоретическую и тем самым отделяет её от индивидуаль ного поступка. Бахтин³⁴ настаивал на индивидуальном и прагматическом характере деонтического, имеющего свой собственный контекст только в историчности события, — настаивал в противовес депрагматизации должного в кантианстве и стандартизации ценности в материалистической этике Шелера: «Но долженство вание есть именно категория индивидуального поступка, его незаменимости и незаменимости его единственной нудительности, его историчности».

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
44   45
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

Американский философ и математик Уайтхед развил теорию субъективности, основанную на модели точки зрения в отношении события, в котором элементы, принадлежащие к так называемому событийному комплексу, реконструируются логически, исходя из требования согласно пространственной стабильности. Бахтин, напротив, разделяет онтическое — данную вещь, и деонтическое — событие, совершающееся во времени. Для Бахтина вещь, вовлечённая в событийную ситуацию, подлежит не столько логической транскрипции, сколько деонтической трансформации. Вещь входит в аксиологический кругозор личности, участвующей в событии (by acting in the Event). Бахтин постулирует, что деонтическое отношение поступка (acting) к событию бытия определяется с помощью категории сознательности, ответственности. Ответственность — это то сознательное отношение, в соответствии с которым поступающая личность (actor) ведёт себя деонтически в той действительности, где совершаются его поступки. Только через принцип ответственности, полагает Бахтин, существует, как он говорит, доступ к «единому и единственному бытию в его конкретной реальности». Это бытие составляет содержание первой философии, которой подчинена эстетика. Значения и факты, общее и особенное, реальное и идеальное могут вступить во взаимоотношения только в событии поступка, совершая шаг от простой возможности к неповторимой реальности в контексте действительной жизни. Хотя событие в его теоретической осмысленности на основе ответственности не доступно для нас, правда, заложенная в нём, открывается через посредство языка: «Язык гораздо более приспособлен высказать именно её [т.е. правду. — Р.Г.], а не отвлечённый логический момент в его чистоте» ³⁵.

Слово, сопряжённое с событием, относится не к объектам как таковым, как лишь к присутствующим, но в своей интонации воплощает ценностную позицию говорящей и поступающей личности. Итак, вещи, вовлечённые в поступок, конституируются также их функцией в этом поступке, то есть их действительно подтверждённой ценностью ³⁶, воплощённой, возможно, в эмоционально-волевом звучании слов(а).

Различение у Бахтина правды, как конкретно присутствую щей в событии, и её абстрактного двойника — вечной истины³⁷ на первый взгляд кажется совпадающим с различением у Лей
бница vйritй du fait и vйritй йternelle. Однако в концепции Лейбница фактическая истина в области универсального (богоподоб ного) мышления сводится к вечным истинам, на которых и утверждается. Напротив, Бахтин не растворяет специфическую содержательную истину конкретного события в логической, формальной истине универсальных положений. Войти в событие бытия означает реализовать факт единственного и незаменимого участия в бытии, действовать ответственно по отношению к бытию³⁸. Эта ответственность охватывает область эстетического, познавательного и религиозного поступков, а также практическую сферу. Данная ситуация невозможна по отношению к чистому смыслу как таковому, к теоретическому значению; она предполагает непременно их подтверждение или отрицание. Человеческий поступок амбивалентен: он направлен как на объективный элемент культуры, так и на единственность жизни. Поскольку ценностный центр, обозначенный через отношение ответственности, зависит от каждого отдельного человека, поскольку каждый человек обладает своей (его или её) единственной позицией по отношению к миру (в мире это одна из частных позиций), то возникает вопрос: не существует ли столько же мировоззрений (и даже столько же миров), сколько существует людей? Или, спрашивает Бахтин, не обладает ли особой ценностью сомнение, которое соотносит все поступки в бытии и все модели мира с самим миром? Он утвердительно отвечает на свой вопрос, и эта ценность сомнения создаёт основу для всех действий, устраняя противоречие с теоретическим познанием. «Эта ценность сомнения нисколько не противоречит единой и единственной правде, именно она, эта единая и единственная правда мира, его требует» ³⁹.

Здесь Бахтин дал фактически онтологическую основу не только для этической, но также и для эпистемологической и эстетической модели мира. Обусловленная  единственностью и неповторимостью участия в бытии, множественность неповторимых ценностных миров личности противоречит лишь тому миру, который уже определён, готов и не способен к изменению. Эта множественность творит бытие, которое открыто для будущего, которое не равно самому себе и зависит от каждого единого и единственного поступка. Правда события не есть неизменная правда содержания, но «собственная единственная позиция каждого учас

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
46   47
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

тника, правда его конкретного, реального долженствования» ⁴⁰. Согласно Бахтину, не существует противоречия между открытым единственным контекстом и ценностным контекстом завершённым и общим, поскольку поступающая личность через ответствен ный поступок имеет отношение к единому бытию человечества с его всеобщими ценностями, имеет «не-алиби в бытии».

Поскольку правды, равной себе самой, не существует, то вообще в области бытия не может быть универсальных абстрактных ценностей, равных самим себе. Чтобы быть включёнными в конкретное бытие, все общие ценности и всё общее знание должны приниматься с единственной позиции поступающего человека. Когда Бахтин⁴¹ доказывает, что ответственное участие в бытии не совпадает с «безответственным самоотданием бытию», беря в качестве примера Ницше и современный культ Диониса, то возникают три вопроса. Мы можем спросить, почему стремление к нирване в индийской философии самоотрешения не может быть ответственным поведением? Бахтин отвечает на этот вопрос, называя такой подход делящим ответственность пополам. Хотя его ответ может быть в той же степени корректным, как и усмотрение в позиции эгоистической самореализации другого способа деления ответственности пополам, у нас остаётся вопрос: почему эта редукция ответственности безответственна? Вероятно, Бахтин мог бы сказать, что, редуцируя ответственность, я не имею полноценной позиции участия в бытии, поскольку я упраздняю или мою собственную точку зрения, или же сферу ответственности. Тем не менее, существует проблема нормативной ценности, включённой в ситуацию участия и ответственности как единственный адекватный вид действия, а также позиции в отношении мира бытия.

Второй вопрос касается корректности при оценке взгляда Ницше на ответственность. Поскольку мы не знаем, с какими трудами Ницше был знаком Бахтин, трудно оценить справедливость его приговора. Разумеется, в знаменитой 39-й части первой книги Ницше «Человеческое, слишком человеческое» («Menschliches, Allzumenschliches», 1875—1877)⁴², озаглавленной «Сказка об интеллигибельной свободе» («Die Fabel der intelligiblen Freiheit»), можно обнаружить неприятие выведения Шопенгауэром ответственнос ти (Verantwortlichkeit) за совершённое из болезненного юмора или неудовольствия (Unmut). В этом контексте Ницше, действитель
но, говорит: «Никто не ответственен за свои дела, за свой характер; судить значит быть несправедливым». Но в своём последнем труде «К генеалогии морали» («Zur Genealogie der Moral», 1887) Ницше⁴³ говорит об «исключительной привилегии ответственнос ти», которая характеризует свободного, сильного и надёжного человека. В посмертно опубликованных фрагментах Ницше утверждает ⁴⁴, что лишь отдельная личность может чувствовать ответственность и что всевозможным сообществам произвольно приписывается то, что отдельная личность не делает из-за отсутствия мужества. Бахтин, возможно, согласился бы с тезисом Ницше⁴⁵, согласно которому у ответственности нет центральной сущности (Centralwesen). Это вещи совсем иные по сравнению с восприятием Ницше русскими символистами, — восприятием, с которым, кажется, и спорил молодой философ, выдвигая свой термин «абсолютный дионисизм».

Так как активный субъект определяется не только в качестве этически поступающего и теоретически рефлексирующего, но также и в аспекте восприятия; так как этот активный субъект очень часто получает имя «автор», — то не удивительно, что Бахтин использует эстетическое творчество в качестве модели для теории поступка. Первая философия — не результат поступка, не сотворённый им мир, но мир, в котором поступок, отвечающий за самого себя, знает себя и осуществляет себя. Итак, согласно бахтинской философии, относительно мира нельзя построить никаких универсальных определений, тезисов и законов, — например, говорить о теоретико-абстрактной отвлечённости поступка. Философия Бахтина предоставляет нам одно лишь феноменологическое описание.

Встаёт теперь вопрос, в какой мере бахтинская аргумента ция обладает строгой логичностью. Если мы примем, что эта реальность поступка не укладывается в форму общих философских закономерностей, то как Бахтин вообще может заявлять о действительности того, что может быть выражено только через отрицательный философский закон? В оправдание Бахтина мы могли бы сказать, что описание им философского закона свидетельствует о нём как о несостоятельном, необоснованном и бесплодном для точного понимания конкретного события. Именно этот принцип используется в замечательных исследованиях формального метода

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
48   49
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

в литературоведении и психоанализа, а также в штудиях в области философии языка, предпринятых в бахтинском кружке. Этот способ показа ex negatio в некоторых моментах соотносится с научно-теоретическим тезисом Поппера по поводу исключительной возможности для фальсифицирования гипотезы. Отрицание Бахтиным всех норм теоретического рассуждения, таким образом, является mutatis mutandis действительным в области эстетики.

Бахтинская концепция гносеологического понимания выводится из противоположности человека и вещи, а также из эстетического восприятия. В противоположность вещи, автономной в бытии, человек может существовать только в отношениях с другими и воспринимать самого себя через других. Всякая изоляция человека сопровождается его гипостазированием и делает невозможным понимание смысла поступка и его оценку. Бахтин различает понимание человека и вещи, и это различение выходит за пределы немецкой философии жизни, которая видит разницу номотетического и индивидуализирующего понимания и в которой тот, кто осуществляет понимание, и тот, кто воспринимает эстетически, оказываются вовлечёнными в диалог. Этический термин «ответственность», этимологически указывающий на смысл: быть в состоянии отвечать за что-то, — можно возвести к языковой категории ответа; имея это в виду, Бахтин понимает отношение между искусством и жизнью в терминах социолингвистического принципа диалога. Если, однако, искусство и жизнь взаимодействуют, делается очевидным, что для Бахтина было невозможно принять ни самоопределения художника у символистов, ни понятия об эстетизации реальности у футуристов и конструктивистов.

Хотя ориентирование бахтинской философии искусства на конкретную реальность художественного произведения в акте творчества и восприятия можно рассмотреть prima vista в свете идей, предложенных формальной школой, т.е. представления о художественном произведении как о процессе, более пристальный взгляд не подтверждает этого, но обнаруживает здесь существен ную разницу. Сторонники формального метода изучают художественный факт в качестве продукта, даже если (как в книге Тынянова о языке поэзии) это продукт в процессе. Напротив, молодой создатель философии события интересуется в первую очередь эстетическим объектом как событием, вовлекающим в себя автора
и читателя самим реальным контекстом их жизни, а также внутреннего автора, героя и повествователя или «лирическое Ego». Поэтому он говорит о концепции русских формалистов как о «материальной эстетике »⁴⁶.

В противоположность практической деятельности, характери зующейся тем, что действующее сознание ей имманентно (желаемое будущее при этом преимуществом не обладает), эстетичес кое восприятие выходит за пределы практического сознания, так как оно может отстраниться от фактичности действия, а также от мотивировки, необходимой действующей личности, благодаря посредничеству сознания другой личности.

В противоположность мифу, в котором природа и культура примирены с помощью этических или, скорее, онтологических ценностей, ныне единство культуры может обновиться на основе ценностей эстетических. Противоречие между культурой и природой примиряется с помощью категорий данного бытия и заданного бытия. Подобно тому, как карнавализация литературы своей обратной стороной имеет преобразование карнавала в литературу, часто обсуждаемая мифологическая сторона искусства по необходимости должна своим двойником иметь эстетизацию мифа. Так же как творчество заключает в себе познание, культурные ценности, будучи ценностями сами по себе (самоценностями, по выражению Бахтина⁴⁷ ), должны быть утверждены поступком личности. Действуя эстетически, личность допускает ценность эстетического; она сохраняет единство мотива и цели, конкретной реализации и смысла содержания, исповедуя принятие эстетической ценности.

Если эстетическая ценность конституирует основную часть самого по себе эстетического акта, как полагают Бахтин и его последователи, то эстетический объект никоим образом не может быть понят в качестве представления произведения искусства в глазах воспринимающего субъекта, как это считает Бродер Христиансен ⁴⁸. Также эстетический объект не является единой системой стилистических отношений, если следовать формалистичес кой модели суммы процессов, предложенной В.В.Виноградо вым⁴⁹. На взгляд Бахтина, объект — это, скорее, идеологическое явление, так сказать, манифестация смысла, подлежащего оценке, определённое как «динамическая система несущих ценности

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
50   51
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

знаков»⁵⁰ . Это раннее семиотическое определение объекта не могло быть сформулировано самим Бахтиным, но, конечно, оно весьма близко его идеям, что уясняется, когда мы понимаем под эстетическим объектом то, что задано, и отличаем его от всего данного, — а это — центральная тема философии Бахтина: «Эстетический объект никогда не дан, как готовая, конкретная, наличествующая вещь. Он всегда задан, как интенция, как направленность художественно-творческого созерцания» ⁵¹.

Будучи выражением аксиологического взаимоотношения личностей, участвующих в художественном общении, эстетический объект ни в коем случае не может пониматься как вещь, что имело место в теориях русских футуристов и конструктивистов ⁵², но, скорее, как процесс. Становление эстетического объекта надо рассматривать со стороны прерывности, в качестве коммуникации, а кроме того, как форму манифестации эстетической ценности. Критик русского формализма представляет себе эстетическую деятельность человека с помощью принципов содержания и формы восприятия в их единстве и взаимопроникновении. Эстетическая ценность, наряду с научными, политическими и религиозными ценностями, зависит от составляющих архитектонических моментов мира реальных поступков: я-для-себя , другой-для-меня и я-для-другого являются узловыми точками этой архитектонической структуры. Все пространственно-временные ценности, все ценности содержательные и смысловые привязаны к этим межсубъек тным эмоционально-волевым моментам ⁵³. Всеобщая двоякая ценностная ориентация конкретного мира событий в направлении к «я» и к «другому» в случае эстетического восприятия приобрета ет особый оттенок. Согласно Бахтину⁵⁴ , эстетическое восприятие в принципиальном смысле относит свои объекты к ценностному уровню «другого». Эта архитектоническая организация ценности в эстетическом акте является в то же время онтологической и деонтологической: она дана и предписана (set).

Эстетическая ценность, межсубъектная и социально значимая, наряду со всеми прочими ценностями связана с «кругозором ценностей», если применить термин, используемый в кружке Бахтина⁵⁵ . Вместе с пространственным и хронологическим кругозором ⁵⁶ кругозор значения, кругозор ценности образует с необходимостью подразумеваемый общий кругозор любого выска
зывания, кругозор, не входящий в область языка, но тем не менее семиотический. К сожалению, термин «кругозор» в трудах Бахтина не получил систематического развития. Этот термин, конечно, в меньшей степени связан с терминологией Канта (который применял его по отношению к объёму и пределам познания), чем с представлениями Гуссерля, в которых этим понятием обозначены пределы взаимоотношений, в которых существует опыт. Также трудно решить, сближается ли бахтинский термин «кругозор» ⁵⁷ с феноменологическим выражением «внутренний кругозор», указывающим на всё, что в опыте исходит от вещи, — или, скорее, он обозначает в точности то, что можно воспринять в связи с событием в отношении к другим событиям или вещам; в последнем случае этот термин точнее соответствует «внешнему кругозору» Гуссерля.

В отношении дихотомии внутреннего/внешнего Бахтин проводит различие между «кругозором» как отношением человека к миру, воспринятым изнутри, и «окружением» — отношением человека к миру с наружной позиции. Позже мы увидим важность этих определений для образования эстетических ценностей. Между тем, надо подчеркнуть, что категория ценностного кругозора охватывает собой скрытые отношения эстетического акта к семиотическому контексту, каждого события общения к его окружению. Между прочим, Волошинов ⁵⁸ сравнил это отношение с логически вводимой конструкцией энтимемы . Речь не отражает этой подразумеваемой действительности: она соединяет общающихся людей в ситуации, основанной на одинаковом знании, понимании и оценке участников действия, входящего в эту ситуацию. Эта причастность — особое социальное, так сказать, межсубъектное взаимоотношение, поскольку может быть понято только то, что известно всем участникам события общения, то, что все видели и поняли, и относительно чего все вынесли одинаковое ценностное суждение; оно социально, поскольку причастность делает возможным в будущем структурирование ситуации: «Высказывание, следовательно, опирается на их реальную, материальную принадлеж ность одному и тому же куску бытия, давая этой материальной общности идеологическое выражение и дальнейшее идеологичес кое развитие» ⁵⁹.

Согласно бахтинской философии, подразумеваемые компо

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
52   53
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

ненты речевого акта выражены материально в синтаксической или экспрессивной интонации, обращённой как к аудитории, так и к содержанию. Художественное общение не так сильно зависит от невербальной ситуации, как нехудожественный речевой акт; однако и эстетический акт вписан в подразумеваемый жизненный контекст. Центр архитектоники эстетического акта образован не таким человеком, который представляет тождественное себе самому содержание: он образован человеком, который воспринят и с любовью⁶⁰ завершён как конкретная действительность. В очерке под названием «Слово в жизни и слово в поэзии» (опубликованном под именем Волошинова ⁶¹), в котором о литературе говорится как о дистилляции невысказанных социальных ценностей, эти социальные ценности охарактеризованы в качестве организующих моментов художественного выражения. Не надо полагать, что социальная оценка определяется как суждение по поводу содержания: она, скорее, служит аксиологическим упорядочением изображаемого события в ритме представления. Таким образом, формальная структура исторична, и форма соотносится с содержанием на основе иерархии ценностей. Одновременный выбор формальных и содержательных элементов происходит в соответствии с ней и обеспечивает основу для эстетической позиции автора и реципиента. Волошинов выделил три следующих момента, в которых форма определяется содержанием:

1. Аксиологическая установка изображённого события и его участников по отношению к установке автора и реципиентов;

2. Взаимоотношения между героями и автором в связи с дистанцией между ними;

3. Дистанция между реципиентом, автором и героями.

Особое значение придаётся тому, что внутри эстетического события автор, герои и реципиенты занимают независимые позиции: автор и реципиент не должны ошибочно приниматься за исторических лиц; в этом они подобны героям и являются имманентными участниками художественного общения. Они изнутри определяют форму произведения искусства. Идеи Волошинова в принципе отрицают концепцию «социального заказа»: со своим требованием верности партии эта концепция позже вошла в учение социалистического реализма, но впервые была предложена футуристом Осипом Бриком и лишь затем пролетарскими писа
тельскими организациями. Волошинов заявил, что сознательная установка на вкус и требования публики не пригодна для определения художественной формы как возникающей в живом творческом акте⁶²: «Такой сознательный учёт не способен непосредственно и глубоко определить художественную форму в процессе её живого создания. Более того, если этот сознательный учёт публики займёт сколько-нибудь серьёзное место в творчестве поэта, — оно неизбежно утратит свою художественную чистоту и деградирует в низший социальный план».

Поскольку я уже досконально занимался тем, как Бахтин преодолевает проблему эстетики вчувствования и эстетики экспрессивной (Einfьhlungs- und Ausdrucksдsthetik) с помощью понятия вненаходимости автора и слушателя по отношению к герою⁶³, здесь я хотел бы заметить, что в герменевтике эстетического процесса у Бахтина элемент вчувствования в героя компенсируется дополнительным процессом, в котором автор и реципиент сохраняют в отношении героя дистанцию. Это является предпосылкой того, что автор и реципиент воспринимают героя в его цельности. Направляя внимание на взаимодействие в речевом акте «моего» слова и слова «другого», Бахтин находит некий эквивалент своей концепции речи как диалога в эстетике как личных, так и социальных отношений «я» и «другого», автора или реципиента и героя. В то время как связь с внешним бытием создаёт принципиальную прерывность перехода между континуумом кругозора героя как некоего «я» и непрерывным восприятием обратной стороны (background) героя, созерцаемой автором и реципиентом, непрерывность незавершённого для героя будущего бытия созерцается в качестве завершённого автором и реципиентом. Для героя, равно как и для автора и реципиента, имеет место то, что их «я» по отдельности не могут найти подхода к эстетическому объекту: «Моё бытие-существование лишено эстетической ценности, сюжетного значения, подобно тому, как моё физическое существование лишено пластически-живописной значимости. Я не герой своей жизни»⁶⁴.

В бахтинской философии эстетическое восприятие выступает как завершение того, что является непрерывным в становящем ся событии. Выхватывая события вместе с действующей личностью из потока становления и переводя их в состояние памяти, эс

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
54   55
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

тетическое восприятие лишает их качеств конечности и прерывности. Оно освобождает героя от смерти, которая, напротив, становится формой эстетического завершения личности. При этом эстетическое восприятие должно наделить героев свойством конечности (смертности), чтобы спасти их:_. «Чем глубже и совершеннее воплощение, тем острее слышатся в нём совершение смерти и в то же время эстетическая победа над смертью, борьба памяти со смертью (памяти в смысле определённого ценностного напряжения, фиксации и принятия помимо смысла)»⁶⁵ . Превращение конечного в завершённое делает возможным для архитектоники пространства, времени и смысла создать из непрерывного становления новую непрерывность сохранения; в этом процессе эстетическая ценность получает преобладание над ценностями этическими и эпистемологическими.

В очерке «Архитектоника поступка» Бахтин различает реалистическую реакцию — выражение ценности объекта в ценностном контексте героя и формальную реакцию — её эквивалент со стороны автора. Реакция героя выполняет этико-эпистемологичес кую функцию и, благодаря укоренённости в жизни, имеет реалистический характер, тогда как реакция автора есть реакция второго типа, реакция на реакцию, эстетически завершающая реакцию героя. Обе эти реакции могут быть воплощены в интонации и ритме, в образах, предметах и понятиях, принадлежащих произведе нию словесного искусства. Начав с различения формальной и реалистической активности, наш философ утверждает, что драма тяготеет к реалистической интонации и формальному ритму: обычно драматическая интонация связана с речью действующих лиц, а ритм связан с автором, организующим их реплики⁶⁶ . Что же касается эпоса, Бахтин замечает в прямой речи героя реалистическую ориентацию, а в речи непрямой возможно доминирова ние или реалистической, или формальной реакции. Однако он устанавливает, что в эпосе слово — это всегда слово автора, что эпическое слово представляет собой формальную реакцию на реалистическую реакцию, хотя в эпопее многие слова могут быть переданы герою. В лирике Бахтин усматривает высшую степень формалистичности: «В лирике автор наиболее формалистичен, т.е. растворяется во внешней звучащей и внутренней живописно -скульптурной и ритмической форме; отсюда кажется, что его нет,
что он сливается с героями, или наоборот, нет героя, а только автор»⁶⁷. Однако и в области поэзии, как в драме и эпосе, Бахтин всегда обнаруживает полную реакцию автора на реакцию героя.

Уже в трактате середины 20-х годов Бахтин⁶⁸ показал, что внутренняя форма видимого образа, которая в эмоционально-во левом отношении воспринимается как законченная и завершённая, в разных видах словесного искусства реализуется в разной степени. Наивысшую степень реализации этой внутренней формы мы находим в эпосе; в лирике, где она самая низкая, возрастание внутренне-зримой завершённости имело бы своим результатом разрушение эстетического впечатления, так как оно было бы заменено эмоционально-волевым эквивалентом внешнего облика вещи. Более того, в чистой поэзии наш философ⁶⁹ обнаружил возобладание автора над героем, что имеет отношение к изолированию события бытия и может привести к крайностям абстрактного формализма ⁷⁰. Если в биографии автор отождествляет себя с героем, то в поэзии герой приближается к автору; в обоих случаях другость героя (являющаяся, по мнению Бахтина, основой эстетического творчества и восприятия) редуцируется, а эстетическая ценность подвергается опасности.

В своей ранней критике русского формализма Бахтин заявляет, что единство формы — это активность ценностной позиции автора-творца (мы бы предпочли называть его подразумеваемым автором), — активность, реализуемая посредством слова: автор-творец обозначает эту позицию, используя слова. С другой стороны, эта позиция продуктивна лишь при условии, что она помогает завершить содержание, — причём это завершение предполагает изоляцию содержания от действительности и создание другой — эстетической действительности. Итак, эстетическая форма является как активностью автора, так и способом обнаружения эстетически воспринимаемого события, а также участвующих в этом событии героев: «…Она [эстетическая форма. — Р.Г.] есть моя органически-двигательная, оценивающая и осмысливающая активность, и в то же время она является формою противостоя щего мне события и его участника (личности, формы его тела и души)»⁷¹.

Хотя в своём раннем творчестве Бахтин ещё не противопос тавлял терминологически эпос и роман, но, по-видимому, следо

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
56   57
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

вал гегельянской терминологической традиции, для которой роман есть современная разновидность эпоса, мы уже можем найти там основной принцип, который приведёт его в тридцатые годы к различению монологической модели эпического повествования и диалогической модели повествования романного. Так, уже в работе 1924 года он обращает внимание на тот факт, что в романе гораздо сильнее, чем в поэзии, интонационная и обозначающая (signifying) функция переносится с фонемы на графему, тогда как творческая активность почти полностью лишается всех органичес ких моментов в пользу духовной активности, производящей и отбирающей смыслы, их комбинации и ценностные отношения. Настойчивость, с которой критик русского формализма характери зует роман («внутреннее напряжение завершающей духовной апперцепции», схватывающей «большое словесное целое, главы, части и наконец весь роман», «ощущение самоочевидно-напря жённой памятующей активности, эмоциональной памяти», с помощью которой «внутренне активный человек-творец входит в форму как её конститутивный момент»), подчёркивает, по-видимому, особое значение, придаваемое им этому жанру. Спустя десять лет Бахтин критикует современную теорию романа в манере, в которой можно также распознать скрытую дискуссию с теорией социалистического реализма ⁷², но которая и укрепляет позицию романа в системе жанров. Он не одобряет двух видов подмены подлинного предмета нарратологии. Первый заключается в том, что стиль романа смешивают с языком его автора или же с текстом; второй — это редукция множества стилей к одному унифициро ванному стилю. Бахтин рассматривает это поддельное единство стиля в качестве выражения мнимого единства той индивидуаль ности, которая реализует себя в этом языке. Он проводит единую линию централизации и унификации духовного языкового мира от Аристотеля через Блаженного Августина и религиозную поэтику средневековья, через Декарта и неоклассицизм вплоть до понятия универсальной грамматики в модели языка Лейбница и Гумбольдта; он противопоставляет эту унификацию центробежной тенденции распада, которому подвергнута действительность смысла и языка в романе; и поэтому мы можем увидеть, что Бахтин рассматривает сферу эстетической активности в качестве показателя общего духовного развития. Каждое словесное высказывание на
ходится в поле централизации и децентрализации, введения норм и нарушения норм, объединения и разделения. Недавно опубликованные ранние трактаты Бахтина показывают, что предпочтение множественности и отрицание нормативности были характерны для бахтинской философии поступка с самого начала.

Согласно этой концепции, поэтический образ, ориентирую щийся на отношение между словом и предметом, возникает в монологической сфере; а прозаическое слово вмещает в себя многообразие словесной действительности. Эти два типа слова основываются на разных идеологических точках зрения и выражаются в разных голосах. Подлинно поэтический образ соответствует той концепции языка, которая в ранней монографии «Марксизм и философия языка»⁷³ была осуждена в качестве «абстрактного объективизма», тогда как прозаическое слово отдаёт предпочте ние «установке на чужое слово»; исследуя творчество Достоевского, Бахтин⁷⁴ расценивает эту установку как самый сложный — третий тип слова. Бахтин не хочет создавать безоценочной типологии (художественного) слова; он рассматривает тот тип речи, который характеризуется многоголосием («полифонией») языков и идеологических точек зрения, как точно соответствующий нашему времени; философ демонстрирует это в заключительном пассаже своей монографии о Достоевском: «Необходимо отрешиться от монологических навыков, чтобы освоиться в той новой художественной сфере, которую открыл Достоевский, и ориентиро ваться в той несравненно более сложной художественной модели мира, которую он создал».

Когда Бахтин настаивает на том, что в классической эпопее и трагедии ⁷⁵ само по себе диалогическое слово может в столь же малой степени конституировать художественный текст и эстетический объект, как это имеет место в подлинной поэзии, то звучание его голоса показывает более ясно, чем скрытые оценки, то, что он оценивает диалогичность как эстетически высшую форму в архитектонике эстетических объектов. Конечно, это ценностное суждение очень проблематично. Во-первых, оно должно быть отнесено к историческому развитию искусства: лирика, классичес кая трагедия и эпос — более ранние формы, чем роман. Следуя своей установке, Бахтин считает более поздний повествователь ный жанр более высоким эстетическим достижением в сравне

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
58   59
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

нии со старыми жанрами — эпосом и трагедией. Во-вторых, мы должны соотнести это суждение с системой художественных видов и жанров: здесь Бахтин отдаёт предпочтение повествователь ному виду перед драматическим и лирическим. В рамках этой жанровой системы бахтинская аргументация кажется крайне слабой, поскольку больше не существует того исторического контекста, который придаёт этой аргументации силу⁷⁶. Поэтому я полагаю, что бахтинскую оценку жанров и видов искусства всегда надо помещать в исторические границы стиля мышления. Самое интересное доказательство его суждения будет систематико-историчес ким, то есть таким рассмотрением, которое включает системати ческую классификацию в исторический контекст.

В границах синхронии Бахтин критикует концепции монологического поэтического языка, разработанные русским символизмом (Бальмонт и Иванов) и русским футуризмом (Хлебников), видя в них попытки восстановить птолемеевскую модель словесно-стилистического мира, которая является шагом назад по сравнению с коперниковским переворотом (вместе с Куном мы могли бы назвать этот переворот «сменой парадигм»), осуществлён ным в полифонии Достоевского ⁷⁷. Но мы должны отметить, что собственное отношение Бахтина, например, к поэту-символисту Иванову было амбивалентным. В лекциях об Иванове, датирован ных двадцатыми годами, Бахтин устанавливает, что для Иванова (как для Белого и Сологуба и в противоположность Брюсову и Бальмонту) символ функционирует не только как слово, но также «знаменует реальную сущность вещи»⁷⁸. Когда поэт старается достигнуть этой сущности, он должен пренебречь всем акциденциальным; эти эстетические принципы он превращает в формы своей собственной жизни. Ссылаясь на эстетику Иванова, Бахтин делает акцент не только на восхождении и нисхождении, но также на хаосе или дионисийском принципе: «Всякое переживание эстетического характера исторгает дух из граней личного» ⁷⁹. Исключительно важно то, что Бахтин указывает на идентичность символов рождения и смерти в поэзии Иванова, — особо он упоминает «Песни из лабиринта». Как в смысле, так и в пафосе рассуждений по поводу мифической связи смерти и рождения мы обнаруживаем идею гротескного тела, центральную для последней книги Бахтина о Рабле: «Так существует непрерывность пло
ти: от лона матери — через лоно жены — к лону матери-земли. Из чрева — через чрево к чреву»⁸⁰.

С одной стороны, Бахтин, по-видимому, высоко оценивал в теории искусства Иванова развитие ранее предпринятой Морганом и Бахофеном реконструкции обрядовой концепции жизни. С другой, в модели Иванова ему не хватало представления о рождении сознания как нового момента в непрерывной цепи перемен, происходящих с плотью. Он отрицает догматический характер мифа⁸¹ и показывает, что образы Иванова обладают структурой идеалистических метафор, претендующих на то, чтобы представлять высшую истину. Так как в его поэзии предметная сторона образа доминирует над звуковой стороной и тематический план играет верховную роль, язык его стихотворений может сохранять одинаково высокий уровень и оставаться внутри одного и того же стиля. Хотя Бахтин хвалит учёность Иванова, его глубокое проникновение в неизменный культурный комплекс, включающий классическую греческую античность, средневековье и Ренессанс, он критикует философскую однородность, тематическое единство мира, которые соответствуют абстрактному характеру форм его поэзии: «Плоть слова, тело слова с его индивидуаль ностью и ароматом в его стихах не ощущается. Логическая мысль поглощает их. В этом отношении интимным поэтом его назвать нельзя. Он представляется нам чужеродным» ⁸².

Заманчивым представляется проследить за оценкой понятия «завершение» в творчестве Бахтина. Если в ранних работах понятие завершения объявляется непременной составной частью всякого эстетического восприятия, то в поздних работах это понятие заметно обесценивается. Ещё в 1924 году Бахтин характеризует роман как «разновидность формы эпического завершения» ⁸³. Спустя пятнадцать лет в теории романа противопоставлены завершённое эпическое время⁸⁴ (прошлое) и открытое время романа (настоящее); эта теория даёт, видимо, негативную оценку феномену завершения, поскольку Бахтин соотносит его с идеализацией прошлого, с установлением этических и эстетических норм, а также с социальной иерархией. Vice versa, роман характеризуется отношением к открытому настоящему, контактом с будущим, ориентацией на нарушение норм и изменение социального порядка. Итак, Бахтин⁸⁵ провозглашает, что настоящее в его незавершённости (ко

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
60   61
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

торая является отправной точкой и центром художественно-идео логической ориентации) было великим сдвигом в творческом сознании человечества, поскольку оно открыло дорогу личному опыту и «свободному творческому воображению». Когда он характеризует роман как единственный жанр, который не закончил своей эволюции, и расценивает романизацию прочих жанров как их «освобождение от всего условного, мёртвого, напыщенного и безжизненного, препятствующего их развитию», то мы можем ощутить особую настойчивость в этих словах. В другой статье эпос (в контексте обесцененного канона) противопоставлен роману (в контексте перемены акцентов, оценённом как положительный) ⁸⁶. Если мы можем найти историческую причину этого ценностного противопоставления, реконструируя эволюцию повествования; если мы можем принять эту историческую концепцию благодаря необратимости времени, — в случае ценностного противопостав ления поэзии и романа мы имеем дело с иной проблемой. По-видимому, Бахтин, действительно, рассматривает поэзию и лирику (за исключением «низких» комических и сатирических жанров) как устаревшие в наше время формы; однако творчество Велимира Хлебникова и Гийома Аполлинера, Эзры Паунда и Гарсиа Лорки, Поля Целана и Васко Попа, Марины Цветаевой и Весны Парун, Анны Ахматовой и Маргарет Этвуд этого не подтвержда ет. Для мира поэзии Бахтин находит лишь одно не вызывающее сомнения слово — слово о сомнении. Поэт не может противопо ставлять своё поэтическое сознание и свои идеи тому языку, который он использует, поскольку он находится внутри этого языка, поскольку он напрямую ответственен за этот язык. Когда Бахтин доказывает, что «прямая, безусловная интенциальность, полновесность языка не совместима с "объективным показом" этого языка», он соглашается с центральным положением русских формалистов, согласно которому их поэтический язык с присущими ему качествами сдвигов и остранений направлял внимание на этот самый язык. Хотя сам Бахтин⁸⁷ релятивизировал своё суждение, говоря, что его аргументация относится к «идеальному пределу» жанров, остаётся жёсткий тезис: язык, как живое явление сознания автора, в области искусства слова никогда не может быть единственным.

Представляется более плодотворным отдать предпочтение та
кой культуре, в которой сосуществуют, конкурируя между собой, монологическая и диалогическая речь, монологические и диалогические жанры и в которой их взаимодействие может привести к результатам, не достижимым для каждого из них в отдельнос ти⁸⁸. Но мы понимаем, что в условиях культуры, когда официальная речь была почти полностью ограничена монологическими текстами и высказываниями, было особенно важно защитить права диалога. Однако в нашей ситуации, когда постмодернисты провозглашают произвол в области ценностей, форм и содержаний, когда принцип относительности исходных предпосылок доведён до абсурда, принцип ответственности, определяющий философию события Бахтина, может играть роль противовеса в дискуссии по поводу проблем ценности, языка и эстетики.

¹ Бахтин М.М. Из записей 1970—1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. 2-ое изд. М., 1986, с.366.

² Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (фрагмент первой главы) // Бахтин М.М. Литературно-критичес кие статьи. М., 1986, с.5.

³ Этой проблемой я занимался в более раннем немецком варианте этой статьи, опубликованном в журнале «Zeitschrift fьr Slawistik» (1988, №4); тот вариант лишь частично совпадает с данным, значительно расширенным вариантом.

⁴ Ср. с: Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975, с.9.

⁵ См.: Бахтин М.М. Архитектоника поступка // «Социологические исследования», 1986, №2, с.124.

⁶ Иванов В.И. Мысли о символизме // Иванов В.И. Борозды и межи. М., 1916, с.153.

⁷ Иванов В.И. Заветы символизма // Иванов В.И. Борозды и межи…, с.134.

⁸ Ср. с: Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы…, с.58.

⁹ Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и со

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
62   63
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

циология науки и техники. М., 1986, с.154.

¹⁰ Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (фрагмент первой главы) // Бахтин М.М. Литературно-критичес кие статьи…, с.5.

¹¹ Он определяет понятие архитектоники как «воззрительно -необходимое, не случайное расположение и связь конкретных, единственных частей и моментов в завершённое целое».

¹² Ср. с: Бахтин М.М. Из лекций по истории русской литературы. Вячеслав Иванов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества…, с.394.

¹³ Снова в отчётливой оппозиции к представлению символистов о подобии поэзии и музыки.

¹⁴ Стоит между тем заметить, что Бахтин использует в этом контексте выражение «схема внутреннего события-фабулы», которое, если иметь в виду значение слова «фабула», имеет формалистическое происхождение и близко выражению Потебни и Шпета «внутренняя форма», что сообщает ему совершенно иной смысл. См.: Бахтин М.М. Автор и герой…// Бахтин М.М. Литературно -критические статьи…, с.7.

¹⁵ См.: Бахтин М.М. Литературно-критические статьи…, с.25.

¹⁶ «Закон и событие остаются в конце концов несоизмери мыми категориями нашей концепции жизни, соседствуя рядом друг с другом» (Windelband W. Geschichte und Naturwissenschaft // Windelband W. Prдludien. T.II. Tьbingen, 1921, S.160.

¹⁷ Nietzsche F. Richard Wagner in Bayreuth // Nietzsche F. Sдmtliche Werke. Kritische Studienausgabe in 15 Bдnden. Mьnchen, Berlin, New York, 1980.

¹⁸ Сам Ницше использует термин «Empдfnglichkeit» (восприимчивость).

¹⁹ Имеется другое соотношение с немецким выражением «Geschehen», которое относит событие к конкретной истории (нем. «Geschichte») в противоположность абстрактному понятию истории, совершающейся на метауровне (нем. «Historie»), что мы находим в трактате Ницше «Vom Nutzen und Nachteil der Historie fьr das Leben» («О пользе и вреде истории»). Но уже в этом раннем тексте Ницше делает «Geschichte» зависящей от воспринимающего и действующего человека.

²⁰ Бахтин (см.: Бахтин М.М. Литературно-критические статьи…, с.473—500) выразил эту свою философскую ориентацию в подзаголовке своей статьи «Проблема текста в лингвистике, философии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа». Ср. также название книги Волошинова (Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929).

²¹ Бахтин М.М. Архитектоника поступка…, с.160.

²² Слово «событийный» (eventological) произведено от слова «событие» (event).

²³ Историческая в смысле бытия, соответствующего потоку случаев и деяний, а не в смысле историографических понятий и описаний.

²⁴ Бахтин (см.: Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.391) писал о «ценностях хронотопа», привычных для литературы и искусства.

²⁵ Бахтин (см.: Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы…, с.28) охарактеризует отношение между долженствованием и бытием как могущее быть конфликтным, но он ограничивает этот конфликт областью этических деяний.

²⁶ См.: Бахтин М.М. Литературно-критические статьи…, с.21.

²⁷ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.85.

²⁸ См. там же, с.90.

²⁹ См. там же, с.105.

³⁰ См. там же, с.106.

³¹ См.: Бахтин М.М. Литературно-критические статьи…, с.24.

³² Бахтин (см.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.99) признаёт нормы исключительно в области этики (закон) и религии (заповедь); и даже в этих случаях предписания норм вытекают не из семантики содержания, но обусловлены действительным авторитетом источника и аутентичностью передачи.

³³ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.100.

³⁴ См.: Бахтин М.М. Архитектоника поступка…, с.162.

³⁵ Бахтин М.М. Архитектоника поступка…, с.165. Эта идея имеет ещё генетическое объяснение. Язык у своих истоков служил участному мышлению и действию; абстрактной мысли он служит только в наше  время (см.: Бахтин М.М. К философии

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
64   65
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1

---

поступка…, с.105).

³⁶ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.106.

³⁷ Тот факт, что пятитомная советская «Философская энциклопедия» (М., 1960—1970) содержит длинную статью об «истине», статья же «правда» отсутствует, говорит об ориентации советской философии на «объективную истину», которая отдалена от конкретного события и не зависит от действующего субъекта.

³⁸ Эта ответственность может предполагать самопожертво вание поступающего (см.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.118).

³⁹ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.116.

⁴⁰ Здесь Бахтин (см.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.116) вновь использует различие между русским словом «истина» в смысле (отрицательной) истины абстрактного подхода и «правдой» — (положительной) истиной действительных поступков.

⁴¹ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.119.

⁴² См.: Ницше Ф. Соч. в 2 тт. Т.I. М., 1990, с.231—490.

⁴³ См.: Ницше Ф. Соч. в 2 тт. Т.II. М., 1990, с.407—524.

⁴⁴ См.: Там же, с.693—769.

⁴⁵ См.: Там же.

⁴⁶ Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы…, с.12.

⁴⁷ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.108.

⁴⁸ Книга Б.Христиансена «Философия искусства» (1909) вскоре была переведена на русский язык (СПб., 1911).

⁴⁹ Виноградов в своих исследованиях «Эволюция русского натурализма» и «Этюды о стиле Гоголя» применял термин «архитектоника» гораздо в более техническом смысле (ограниченном приложением этого термина к художественному тексту), чем это делал Бахтин.

⁵⁰ Волошинов В.Н. О границах поэтики и лингвистики // В борьбе за марксизм в литературной науке. Л., 1930, с.226. В связи с понятием «кругозор ценности» ср. также работу П.Н.Медведе ва «Формальный метод в литературоведении».

⁵¹ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с.84.

⁵² Ср.: Grьbel R. Russischer Konstruktivismus. Kьnstlerische
Konzepzionen, literarische Theorie und kultureller Kontext. Wiesbaden, 1981, S.69—73.

⁵³ В этой межсубъектной структуре архитектоники поступка мы обнаруживаем в зародыше бахтинское понятие другости (см.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.122). Ср.: Todorov Tz. M.M.Bakhtine: Le principe dialogique. Paris, 1981.

⁵⁴ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.137.

⁵⁵ См.: Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии // «Звезда», 1926, №6, с.251.

⁵⁶ Бахтин (см.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с.87) определяет этот кругозор как такой феномен, когда предмет противостоит личности в пространственном и временном смысле. В некотором отношении понятие хронотопа является разворачиванием понятия пространственной и временной точки зрения, а также кругозора.

⁵⁷ См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с.87.

⁵⁸ См.: Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии…, с.251.

⁵⁹ Там же.

⁶⁰ Бахтин (см.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.130) говорит даже об «объективной эстетической любви» как о принципе эстетического восприятия; разнообразие ценностей в бытии личности открыто исключительно для восприятия с любовью, так как только любовь способна охватить и завершить это множество и разнообразие без снижения и схематизации.

⁶¹ См.: Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии…, с.258.

⁶² Там же, с.265.

⁶³ См.: Grьbel R. Methode, Wertbegriff und Wertung in der Kunsttheorie des Leningrader Bachtinkreises: Interpersonalitдt, Dialogizitдt und Ambivalenz des дsthetischen Aktes // Lenz B. und Schulte-Middelich B. (Edd.) Beschreiben, Interpretieren und Werten. Das Wertproblem in der Literatur aus der Sicht unterschiedlicher Methoden. Mьnchen, 1982, S.104—109.

⁶⁴ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с.99.

⁶⁵ Там же, с.115. Ср. с концепцией произведения искусства

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина

66
«Диалог. Карнавал. Хронотоп», 2001, №1
«Dialogue. Carnival. Chronotope», 2001, №1
67

---

как замены жертвоприношения и Пумпянского (см.: Пумпянский Л.В. Достоевский и античность. Петроград, 1922).

⁶⁶ Стоит здесь заметить, что Бахтин рассматривает реплики хора в греческой трагедии в качестве формальной реакции.

⁶⁷ См.: Бахтин М.М. К философии поступка…, с.146.

⁶⁸ См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с.84.

⁶⁹ См. там же, с.145—150.

⁷⁰ В своей более ранней работе «Архитектоника поступка» Бахтин (см. Бахтин М.М. К философии поступка…, с.151) уже заметил, что в чистой лирике действительная реакция героя достаточно развита, если автор, по-видимому, согласен с эпистемолого-этическим её аспектом, если он в принципе не рассматри вает, не оценивает и не обобщает её и если формальное завершение имеет поверхностный характер.

⁷¹ Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы…, с.69.

⁷² Ср. с анализом бахтинской теории романа как альтернативной к модели социалистического реализма в книге: Gьnther H. Die Verstaatlichung der Literatur. Stuttgart, 1984, S.126—143. В противоположность этому взгляду, Э.Ковальски (см.: Kowalsky E. Mikhail Bachtins Begriff der Dialoghaftigkeit // Bachtin M. Untersuchungen zur Poetik und Theorie des Romans. Berlin, 1986, S.516) устанавливает, что воззрения Бахтина нельзя использовать как «средство против новаторских возможностей литературы социалистического реализма».

⁷³ См.: Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

⁷⁴ См.: Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. М., 1929. Переработанное издание: Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963, с.316—347.

⁷⁵ Бахтин М.М. Из предыстории романного слова // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.431.

⁷⁶ Р. Лахманн (см.: Lachman R. Zur Semantik metonymischer Ineretextualitдt // Stierle K. (Ed.) Das Gesprдch (=Poetik und Hermeneutik, 11). Mьnchen, 1984, S.517ss.) показала, что низкая оценка поэзии у Бахтина не может быть отнесена, например, к Мандельштаму. Конечно, можно было бы возразить, что такие по
эты, как Мандельштам, Ахматова и Цветаева, демонстрируют высокую степень нарративации поэзии и создают такой тип лирики, который принадлежит границе между подлинной поэзией и прозой.

⁷⁷ Бахтин М.М. Слово в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.100. Относительно «Коперникова переворота» ср.: Бахтин М.М. Творчество Ф.Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965, с.82.

⁷⁸ Бахтин М.М. Из лекций по истории русской литературы. Вячеслав Иванов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. 2-ое изд. М., 1986, с.394.

⁷⁹ Там же, с.395.

⁸⁰ Там же, с.402.

⁸¹ Там же, с.398: «Миф стремится быть догматом, стремится к такому положению, которое оспаривать нельзя».

⁸² Там же, с.397.

⁸³ Ср. также: Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы…, с.32, 52, 59, 63, 68.

⁸⁴ Бахтин М.М. Эпос и роман // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.459: «Абсолютная завершённость и замкнутость — замечательная черта ценностно-временного эпического прошлого».

⁸⁵ Там же, с.481.

⁸⁶ См.: Бахтин М.М. Слово в романе…, с.228.

⁸⁷ См.: Вопросы литературы и эстетики…, с.100.

⁸⁸ Эта модель культуры могла бы соответствовать ассиметричной структуре двух полушарий мозга. Дополняя предположе ние Лотмана (см.: Лотман Ю.М. Асимметрия и диалог // «еhmeiwtikh».Труды по знаковым системам. Вып.16.Тарту, 1983), касающееся аналогии между физиологической структурой мозга и диалогической структурой культуры, мы предложили бы включить в эту модель в качестве необходимой части и монолог. В такой перспективе аргументация Бахтина — это полемика с монологом (которая тем не менее видит в нём свой объект) и борьба за канонизацию диалога. Так монологическая структура поднялась бы на более высокий уровень.

Ольденбург

Перевод с английского языка Н.К.Бонецкой

---

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
Райнер Грюбель
Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина