Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина

ISSN 0136-0132   






Диалог. Карнавал. Хронотоп








Диалог. Карнавал. Хронотоп.19992

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
  23
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

С.И.Пискунова

Мотивы и образы летних праздников
в "Дон Кихоте" Сервантеса

Изучение празднично-ритуальных 1 корней образности Сервантеса является, на наш взгляд, одним из самых перспективных «предметных» направлений современной сервантистики 2. У его истоков находится книга аргентинского ученого А.Марассо «Изобретение "Дон Кихота"», опубликованная в 1947 году3. Именно А.Марассо поставил перед сервантистикой задачу изучения связей романа Сервантеса с широко трактованной античной традицией, включая эллинистическую мифологию, и с циклом солярных праздников (А.Марассо вдохновлялся трудами Ж.Вандрие и Ж.Дюрана), особенно _ с карнавалом, в контексте которого ученый интерпретиру ет сражение Санчо Пансы с Томе Сесьялем, оруженосцем Рыцаря Зеркал, и последовавшее за ним пиршество. А.Марассо также первый связал потешный морской бой, который происходит в барселонской гавани во время прибытия Дон Кихота в столицу Каталонии «на рассвете Иванова дня», с древним средиземноморским празднеством в честь богини Изиды. Однако книга А.Марассо, несмотря на два переиздания, не «сделала погоды» в сервантистике 50—60-х годов, развивавшейся под знаком «перспективизма» 4.

Вопрос о хронотопической соотнесенности «Дон Кихота» с годовым праздничным циклом вновь возник в исследовании Л.А.Мурильо «Золотой диск. Конфигурация времени в "Дон Кихоте"5 . Попытавшись восстановить весьма путаную хронологию развития действия в обеих частях романа, Л.А.Мурильо приходит к выводу, что время первой части, ограниченное июлем-августом, выстроено линейно, а время второй движется по кругу6: начальной точкой этого движения является середина апреля (в IV главе говорится в близящемся празднике св. Георгия, приходящемся на 23 апреля), последующими _ июнь (встреча с актерами приходится на восьмой день после праздника Корпус Кристи), июль—август (см. датировку писем Санчо), а финальной _ Иванов день (день Сан Хуана, 24 июня). При этом автор «Золотого диска» не ставил своей целью содержательный анализ праздничных мотивов в романе Сервантеса: его интересовало формально-событийное строение времени в «Дон Кихоте» как таковое. Но в отличие от книги А.Марассо исследование Л.А.Мурильо оказалось тут же «востребованным»: общеизвестно, что на 70-е



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
24   25
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

годы приходится своего рода карнавальный «бум», порожденный и книгой М.М.Бахтина о Рабле, переведенной на все основные европейские языки, и карнавализованным строем «нового» латиноамериканского романа, и кинематографом Феллини, и многими аспектами самой исторической действительности тех лет.

Изучение «Дон Кихота» в контексте языческих (дохристианских), христианских и светских праздников и ритуалов в 70-е—90-е годы возглавил А.Редондо, автор статей, регулярно публиковавшихся в различных научных изданиях, начиная с 1978 года7. В 1997 году эти статьи были изданы в книге «Еще один способ прочтения "Дон Кихота"8 .

Исследования А.Редондо открывают новую страницу в ритуалистических исследованиях «Дон Кихота». Не ограничиваясь этнографическим комментарием к тем или иным эпизодам и мотивам романа Сервантеса, французский исследователь стремится установить связь между празднично-ритуальными мотивами и тематической сориентированностью «Дон Кихота» как жанрового целого, если использовать язык М.Бахтина, на книгу которого о Рабле А.Редондо ссылается неоднократно. Правда, как признался сам А.Редондо в разговоре с автором этой статьи, его интерес к празднично-ритуальной стороне сервантесовской возник отнюдь не на волне массового увлечения трудами М.Бахтина и его теорией карнавала. Главным стимулом для А.Редондо, по его словам, явились исследования выдающегося испанского ученого-этнографа Х.Каро Барохи, с которыми книга М.Бахтина просто «срезонировала». Но мы бы сказали, что чтение трудов М.Бахтина, как и книги В.Проппа «Исторические корни волшебной сказки», не просто дополнили в восприятии А.Редондо труды Х.Каро Барохи, но существенно расширили горизонт его исследований, равно как и углубили его подход к проблеме: увели с поверхности историко-материалистического подхода к празднеству, в немалой степени присущего Х.Каро Барохе, в недра «глубинной» эстетики, в область архетипического, изучение которой отнюдь не опровергает конкретно-исторический подход к празднику и ритуалу9 , но лишь проецирует этнографическую конкретику в новое измерение. Тогда за очертаниями историчес ки зафиксированных и «реалистически» трактованных праздничных действ начинают просматриваться общие ритуальные схемы, которые в тексте романа (как жанрового образования) трансформируются в сюжетную основу разнообразных фабульных ходов.

Однако исследования А.Редондо, как, впрочем, и других сервантистов, замыкают роман Сервантеса в цикле зимних и весен
не-летних календарных праздников, сосредоточиваясь, в первую очередь, — и здесь влияние М.Бахтина неоспоримо _ на карнавале. Со строго этнографической точки зрения, а не в том расширенном смысле слова, который придал карнавальному действу М.Бахтин, карнавал — это праздник, стоящий на границе зимнего и весеннего цикла (поэтому его относят как к одному, так и к другому праздничному кругу)10. Завершающий цикл весенне-летних праздников (они сосредоточены на отрезке времени, растянувшемся приблизительно с 22 марта по 23 июня11), Иванов день является своего рода временнуй границей, которую не переступают интерпретаторы «Дон Кихота». Но нельзя забывать о том, что вместе с предшествовавшим ему празднеством Корпус Кристи (днем Тела Господня), а также с праздниками урожая, и днями святых (Ильи, Петра и Павла и других) Иванов день входит в единый цикл летних праздников 12. Праздничное "лето" в Испании, частично находящее на праздничную "весну" (как "весна", в свою очередь, находит на "зиму"), завершалось 29 сентября _ днем св. Михаила, небесного покровителя Сервантеса (это и предполагаемый день рождения создателя "Дон Кихота").

В цикле летних праздников особенно наглядно соединение языческих (аграрных и солярных) обрядов и христианских таинств (таинства евхаристии, таинства брака), которое лежит в основе системы метафорических отождествлений, структуриру ющих романное целое «Дон Кихота»13 . И нам видится глубокий символический смысл в том, что действие первой части «Дон Кихота» начинается в один из самых знойных июльских дней и растягивается до 20-х чисел августа, а изображенное время второй _ при всей причудливости ее хронологии _ включает в себя и день Корпус Кристи14, и месяцы сбора урожая июль—август.

Ученые обычно фиксируют внимание лишь на одном из праздничных эпизодов второй части _ на «свадьбе Камачо»15 (свадьбы _ неотъемлемая составная часть праздников урожая). Вместе с тем, остается незамеченным тот факт, что вся первая часть «Дон Кихота», а также многие главы второй пронизаны жатвенными мотивами, то есть отголосками дохристианских жатвенных ритуалов, которым такое внимание уделено в «Золотой ветви» Дж.Фрэзера и которым собственно испанская этнография, возглавляемая Х.Каро Барохой, выступающим против сведения исторически зафиксированных свадебных обрядов к их доисторических корням (к растительной, солярной и прочей магии), уделяет не столь уж большое внимание. Вместе с тем, литературные тексты, даже возникшие на достаточно зрелой стадии



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
26   27
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

развития литературы, а не только близкие к первоистокам художественной мысли, как раз обладают удивительным свойством запечатлевать (при том, что одновременно и «обращать», используя термин В.Проппа) в своей образной структуре глубоко-арха ические архетипические структуры сознания. Более того, они сами нередко нуждаются в реконструкции этой структуры для того, чтобы быть полноценно и полнозначно понятыми.

Для нас очевидно, что весь путь Дон Кихота и Санчо по дорогам Ламанчи является по сути развернутой конкретизацией метафоры, использованной Санчо в вопросе, адресованном им своему господину в 15-й главе первой части: «…ya que estas desgracias son de la cosecha de la caballerнa, dнgame vuestra merced si suceden muy a menudo o si tienen sus tiempos limitados en que acaecen…» (I, 163. Выделено мной. _ С.П.)16. В контексте жатвенного ритуала многочисленные побои, избиения, «измолачивания», обрушивающи еся на «рыцаря» и его «оруженосца», а заодно и перепадающие тем, кто попадается на их пути, все эти «жестокости», столь возмущавшие не одного В.Набокова, могут и должны рассматриваться как сакральное жертвенное действо, нацеленное на освобождение «хлебного» (в христианской переогласовке _ христианского) духа из его материальной плоти. Ведь зерно перед тем, как попасть на мельницу (а сколь значим этот образ в «Дон Кихоте» не приходится говорить и к его значению мы еще вернемся), должно быть обмолочено и провеяно . В результате оно превращается в то, что оказывается между мельничными жерновами и что по-испански называется «cibera» (cibera и перемалывается в муку — harina). «Cibera» _ один из сквозных мотивов романа, конкретизирующих метафору «сбора урожая странствующего рыцарства». Уже в самом начале сервантесовского повествования (4 гл.) он используется при описания избиения Дон Кихота погонщиком мулов: «…Y, llegбndose a йl, tomу la lanza y, despuйs de haberla hecho pedazos, con uno dellos comenzу a dar a nuestro don Quijote tantos palos, que, a despecho y pesar de sus armas, le moliу como cibera" (I, 70). Затем, в главе 44-й первой части, он возникает в речи дочери хозяина постоялого двора, просящей Дон Кихота защитить ее родителя, так как "dos malos hombres le estan moliendo como a cibera" (I, 516). И его же использует Санчо в 28-й главе части второй: "…yo pondre silencio en mis rebuznos, pero no en dejar de decir que los caballeros andantes huyen y dejan sus buenos escuderos molidos como alheсa o como cibera en poder de sus enemigos" (II, 863).

Рядом с образом "зерна, попавшего меж жерновов", естествен но появление группы однокоренных слов, связанных с обозначе
нием самого процесса перемалывания зерна в муку: "moler" ("молоть"), "molido" ("измолоченный", "перемолотый", "помолотый" и т.д.), "molina" ("мельница"). Обязательно ли было Сервантесу указывать на то, что землепашец-односельчанин, подобравший избитого Дон Кихота в конце его первого выезда и привезший его перекинутым через луку седла в село, в тот миг возвращался с мельницы, куда отвез зерно для помола (I, V)? С точки зрения развития действия — нет; но этим указанием в роман вводится тема метафорического и реально-словарного отождествления двух актов _ «избиения» и «молотьбы» (и то, и другое _ moler). Крестьянин (подчеркнуто, что он _ землепашец _ labrador) доставляет Дон Кихота домой тем же манером, каким он только что отвозил мешки с мукой на мельницу. Дон Кихот _ мешок с мукой, зерно, отправляемое на помол? Эта метафорическая связь могла бы показаться окказиональной, если бы образ мельницы не занимал в романе такого существенного места. Вплоть до того, что эпизод с ветряными мельницами (I, VIII) стал в читательском восприятии своего рода эмблематической заставкой романа.

Естественно, что эпизод сражения Дон Кихота с ветряными мельницами породил бесчисленные толкования критиков 17. Учитывая многозначность и многослойность художественного языка Сервантеса, позволим себе предложить еще одно, вытекающее из связи сюжета романа с содержанием жатвенного ритуала. Очевидно, что образ мельницы в романе содержит в себе как прямой, так и иносказательный смыслы. В эпизоде с ветряными мельницами это иносказательное значение возникает опосредованно _ через «зрительную» метафору, уподобляющую мельницу великану 18: великан в христианской традиции издавна олицетворял грех гордыни и Зла, угрожающего человечеству. Сражение Дон Кихота с ветряными мельницами _ это и сражение с грехом гордыни и со Злом: так по всей видимости воспринимает свою миссию герой Сервантеса. Но грехом гордыни отмечено и поведение его самого, за что он оказывается наказанным _ низвергнутым с высоты, на которую был вознесен мельничным крылом. В таком случае вращающиеся мельничные лопасти метафорически отождествимы с Колесом Фортуны19 . Но если рассмотреть эпизод с ветряными мельницами в одном ряду с приключением с мельницами водяными из 29-й главы второй части (его обычно в критике обозначают как «эпизод с заколдованной ладьей»)20 , то возникает целый ряд вопросов, начиная с того, зачем Сервантесу понадобилось дублировать образ мельниц?

И здесь нельзя не вспомнить о символе «мистической мельницы», очень распространенном в культуре средних веков и во



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
28   29
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

фламандской живописи эпохи Возрождения, символе, несомненно, прекрасно известном Сервантесу. «Мистическая мельница» изображалась как вполне реальная мельница, возле которой находится пророк Исайя, насыпающий в мельничную воронку пшеничные зерна Ветхого Завета. Апостол Павел с другой стороны мельницы принимает высыпающуюся муку, из которой выпекаются гостии _ хлебы Нового Завета. На некоторых изображени ях, сообщает Г.Бидерманн 21, муку принимают главы христианских общин, а сам Иисус Христос распределяет выпеченные из нее гостии _ хлебы жизни, собственную жертвенную плоть _ верующим. Близкий к этой традиции смысл (помимо всех иных) заключен, на наш взгляд, и в мельницах, встречающихся на пути Дон Кихота. Он открывается лишь при условии, что мы поставим этот образ в ряд иных образов и мотивов, связанных с жатвой и процессом сотворения хлеба, в том числе и гостии, символизирую щей плоть Христову во время таинства причастия.

На наш взгляд, мельницы в «Дон Кихоте» _ это именно символы, а не аллегории, — то есть предметы, используемые по своему непосредственному назначению: для перемалывания зерна в муку. Весь вопрос в том, какое зерно попадает меж их жерновов? Ветряные мельницы, увиденные Дон Кихотом на холмах в начала второго выезда, _ это выразительные знаки ожидающих его испытаний, аналогичных тем, которым подвергается зерно перед тем, как стать хлебом (момент приобщения Алонсо Кихано к вечной жизни): сначала оно пребывает погруженным в землю, во тьму, в безвестность (прозябание Алонсо Кихано в сельской глуши), затем ему предстоит прорасти, созреть (на этом этапе «биологического» времени жизни ламанчского идальго с ним и встречается читатель) и _ быть сжатым, обмолоченным, очищенным и перемолотым в муку, из которой и будет выпечен хлеб его «вечной жизни». Ведь бесцельные с виду странствия Рыцаря Печального Образа по колосящимся полям Ламанчи22 устремлены, в конечном счете, к тому, чтобы герой осознал свою участь как участь смертного человека, способного победить смерть. Языческий смысл жатвенного ритуала как ритуала жертвоприношения и пафос христианского служения сливаются в ренессансно- и «новохристиански»-трактованной теме жертвенного, «жатвенного» служения Дон Кихота своей Даме и всему страдающему человечеству (всем обиженным и угнетенным).

Во время третьего выезда Дон Кихота мельницы появляются в самый переломный, критический момент развития действия, связанный с резким сдвигом в развитии повествования и с переходом героя, точнее (и это очень важно!) героев _ и Дон Кихота
и Санчо _ через бездны адских страданий (недаром мельники ему видятся чертями!) _ в новое измерение бытия, где их, как им представляется (и что является как бы правдой), приветствуют истинные герцог и герцогиня, где они оказываются в настояшем замке, где в Дон Кихота влюбляется молодая красотка Альтисидора и где ему приходится по-настоящему защищать честь обманутой дочери дуэньи Долориды, а Санчо становится правителем острова Баратария. Но этот новый мир, открывшийся героям. оказывается театральной иллюзией, сценой, на которую злые шутники выталкивают персонажей прочитанного ими романа _ «Дон Кихота» 1605 года. Чуть было не перемолотые мельничными колесами и насквозь промокшие (мука должна соединиться с водой, чтобы стать хлебом), рыцарь и оруженосец оказываются на краю гибели23. И здесь в романе возникает мотив Трои как символа окончательного поражения героя (пока что отодвинутого в будущее): "… y si no fuera los molineros, que se arrojaron al agua y les sacaron como en peso a entrambos, allн habнa sido Troya para los dos" (II, XXIX, 873). Трои, которая неизменно ассоциировалась в словесности и в культурном сознании современников Сервантеса с мотивом "пожара" (если Троя _ то обязательно "горящая"!).

Все основные компоненты для выпечки хлеба _ мука, вода и огонь _ в сюжет романа уже включены. Но пребывание в герцогском замке станет отсрочкой уже подготовленной по всем статьям развязки. Подлинной Троей станет для Рыцаря Печального Образа встреча с Рыцарем Белой Луны (Луна _ эмблема Изиды, сначала египетской, а затем и средиземноморской богини земледелия) на барселонском пляже (мельницы-таки перемололи Дон Кихота!), после чего его ожидает еще одно сошествие в подземное царство для вызволения из него ряженой Изиды=Персефоны _ девицы Альтисидоры. И _ год заточения в родном селе, обещанный победителю. (Год _ полный цикл жизни природного мира). Но взамен повествователь дарует ему просветленную смерть человека-христиа нина, вырвавшегося из круговорота смертей-рождений природного цикла, человека вкусившего хлеба Нового завета. Так эпизод с ветряными мельницами _ через эпизод с заколдованной ладьей _ смыкается с финальными главами романа.

Однако если вернуться к его началу, то можно увидеть, что Дон Кихот и Санчо не только то и дело подвергаются избиениям _ измолачиваниям — на большой дороге. «Жнецы»-палачи поджидают их и на постоялом дворе, где в часы праздничного отдыха слушают чтение рыцарских романов: «…Cuando es tiempo de la siega, — сообщает хозяин постоялого двора собравшимся у него



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
30   31
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

постояльцам _ Карденио, Доротее, священнику, цирюльницу и Санчо (Дон Кихот в этой сцене не участвует, так как погружен в сон), — se recogen aquн las fiestas muchos segadores, y siempre hay algunos que saben leer, el cual coge unos destos libros en las manos…" (I, 396). Трактирщик говорит о некоем абстрактном "времени жатвы", а ведь это _ то самое время, в которое и происходят все разнообразные события на постоялом дворе. К их числу относится и чтение "Повести о безрассудно-любопытном", хранящейся в сундучке, забытом на постоялом дворе (во тьме, взаперти) кем-то из постояльцев. "Повесть…" — наглядная иллюстрация изречения "что посеешь, то и пожнешь" ("Este fue el fin que tuvieron todos, nacido de un tan desatinado principio" (I, 423). Сразу после завершения чтения слушатели «Повести…» (к ним присоединятся и стражники _ члены Святого братства) оказываются участниками грандиозной карнавальной потасовки, пародирующей ссору и сражение в лагере Аграманта из «Неистового Роланда» (гл.45-я): битва _ традиционная метафора жатвы (и наоборот 24).

После обмолота зерно необходимо провеять: этим и занята Дульсинея Тобосская в рассказе Санчо о его посещении владычицы сердца его хозяина — сцене, формально предваряющей потасовку на постоялом дворе, но по сути никак не локализованной ни во времени, ни в пространстве: ведь она имеет место только в воображении Санчо и в его рассказе 25. Зерно, готовое к обмолоту, засыпают в мешки и грузят на домашних вьючных животных — ослов — или на телеги, в которые впрягают волов. И те, и другие появляются на страницах «Дон Кихота»: Санчо в своем рассказе помогает Дульсинее грузить мешки с зерном на ослов, избитого и плененного («заколдованного») Дон Кихота священник и цирюльник со своими помощниками помещают в клеть (корзину) и грузят на телегу, в которую впряжены волы. Этот способ доставки идальго в его родное село, подвигающий самого Дон Кихота на пространную жалобу-размышление о его необычности и невиданности (см. начало 47-й главы), вполне, тем не менее, согласуем с жатвенным ритуалом. И ничуть не противоречит сложившемуся истолкованию эпизода с мнимым заколдованием Рыцаря недругами-друзьями как пародии на историю «Ланселота _ Рыцаря Телеги», более того, как непосредственного профанирования Пути на Голгофу Иисуса Христа26 (этот ход содержался уже и в романе Кретьена де Труа). Обе интерпретации вполне объединимы темой жертвоприношения. Но если для Ланселота путь в телеге _ путь самопожертвования, то Дон Кихот пока _ лишь объект, на который направлены действия других. К самоотречению пока он еще не готов. Все помыслы Дон Кихота
устремлены от земли: ввысь, к небу его горделивых устремлений.

Он испытывает явную неприязнь к земледелию как способу получения чего-либо у Природы, и в том Золотом веке, который он мощью своей длани хочет восстановить на земле, «кривой лемех тяжелого плуга» не будет «разверзать и исследовать милосердную утробу праматери нашей»27. Хлеб для него _ своего рода табуированная пища, которой он предпочитает (правда, больше на словах) травы и желуди _ древесные плоды. И он явно лучше чувствует себя в обществе козопасов (cabreros), а не земледельцев (labradores)28. Поэтому стычка Дон Кихота с козопасом Эухенио в LII главе первой части доставляет столь изысканное удовольствие всем, кто ее наблюдает: ведь на глазах у веселящихся зрителей друг друга мутузят и молотят кулаками те, кому по всем статьям надлежит чувствовать себя собратьями по несчастью. Дон Кихот видит себя рыцарем-кабальеро, всадником , то есть тем, кто вознесен над землей хотя бы на высоту конского крупа. И путь его во второй части должен привести его отнюдь не на праздник урожая (куда он-таки попадает, оказавшись на свадьбе Камачо) и не на праздник Иоанна Крестителя в Барселоне (где он, в конце концов, и оказывается), и не на празднование дня Тела Господня, а на рыцарский турнир в Сарагосу, устраиваемый на праздник св. Георгия (Сан Хорхе), воина-конника. Одно из проявлений амбивален тной сущности образа Дон Кихота (как и романа в целом) _ соединение в нем, казалось бы, несоединимого: колоса и копыта, растительного и животного начал29, земного и небесного, воды и огня. Полет на Клавиленьо _ апофеоз стремления героя Сервантеса вознестись над землей. Опаленные небесным огнем, Дон Кихот и Санчо в очередной раз оказываются на земле, а вскоре и под копытами быков, что и подвигает Рыцаря Печального Образа произнести знаменитую речь, которую А.Кастро считал предельным выражением его экзистенциального мирочувствования: «…me he visto esta maсana pisado y acoseado y molido de los pies de animales inmundos y soeces" (II, LIX, 1107). Быки _ неизменные участники летних праздников, а коррида _ неотъемлемая часть и праздников урожая, и праздников святых, приходящихся на долгие летние дни. Копье Самсона Карраско лишь довершит бычий проход по телам людей и животных, распростертых в дорожной пыли.

Зерно, не пав в землю, не прорастет.

1 Мы не хотим останавливаться на различении понятий «праздник» и «ритуал», строго говоря, не вполне тождественных. Мы рассматриваем лишь область пересечения их семантических полей, в



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
32   33
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

которой трудовая деятельность вследствие сопровождающего ее ряда ритуальных действий приобретает магический характер и где время отдыха (праздника в узком смысле слова _ дней праздности) является своего рода продолжением того же ряда обрядовых действ, направленных на поддержание жизни космического и народного целого, а также порядка в обществе и в государстве.

2 Оно, в свою очередь, примыкает к укрепившейся в 70-е годы тенденции рассматривать генезис романа Сервантеса с точки зрения выявления его фольклорных корней, еще шире _ в плане установления его связи со стихией устного, а не письменного слова, с областью действия (обрядового, театрального и всякого иного), а не «мертвого» текста.

3 Мы пользовались вторым изданием: Marasso A. Cervantes. La invenciуn del "Quijote". Buenos-Aires, 1954.

4 См. о нем: Пискунова С.И. «Дон Кихот» Сервантеса и жанры испанской прозы XVI—XVII веков. М. 1998, с.169 и сл..

5 Murillo L.A. The Golden Dial: Temporal Configuration in "Don Quijote". Oxford, 1975.

6 С нашей точки зрения, это _ очевидное упрощение: время и первой, и второй частей романа Сервантеса и линейно, и циклично одновременно. Именно во второй части возникает мотив времени жизни человеческой, устремленной к своему неизбежно му концу, в то время как в финале первой части «карнавальная» смерть героя, запечаленная в эпитафии «академиков из Аргамасильи», очевидно вписана в карнавальный круговорот жизней и смертей и поэтому никак не воспринимается всерьез.

7 Первым исследованием А.Редондо в этом духе была статья: Redondo A. Tradiciуn carnavalesca y creaciуn literaria. Del personaje de Sancho Panza al episodio de la Insula Barataria en el Quijote // «Bulletin Hiapanique», LXXX (1978).

8 Redondo A. Otra manera de leer el "Quijote". Madrid, 1997.

9 Тому доказательство _ труды Е.М.Мелетинского (см.,например: Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.,1994).

10 Так, Х.Каро Бароха описывает его как зимний праздник (см.: Caro Baroja J. El Carnaval. Madrid, 1965).

11 В испанском языке XVI века для определения этого специфического времени года использовалось слово «verano», которое сегодня обозначает «лето», а тогда по своему значению было ближе к «весне», поскольку функционально замещало практичес ки не употребимое «primavera». Настоящее же лето _ время летнего зноя (el estнo) _ тянулось с 24 июня по 29 сентября.

12 См.: Caro Baroja J. El estio festivo. Madrid, 1984.

13 См. : Пискунова С.И. "Дон Кихот" Сервантеса и жанры испанской прозы…,с.229.

14 С Корпус Кристи, праздновавшемся в первый четверг после Троицы (Пятидесятницы) соотнесены важнейшие карнавали зованные эпизоды «Дон Кихота», содержащие в себе травестию таинства евхаристии, такие, как сражение пребывающего в лунатическом экстазе Дон Кихота с бурдюками, наполненными вином (I. XXXV _ Рыцарь принимает бурдюк за великана и отрубает ему «голову», из которой начинает хлестать вино, которое Санчо принимает за кровь), или как спуск Дон Кихота в пещеру Монтесиноса (II, XXII—XXIII), где он лицезрит торжественно -комический церемониальный вынос "присоленного" (чтобы не протухло!) сердца (плоти) героя одного из каролингских романсов _ Дурандарте. Первый из этих эпизодов является композиционным центром первой части "Дон Кихота", второй _ одним из центральных смыслообразующих эпизодов второй. Оба знаменуют переход героя в новое состояние сознания, сопряженное с его временным "отсутствием" в этом мире и с посещением другого (Дон Кихот спит или как бы спит, оказываясь одновремен но в ином пространственном измерении, во временной изоляции от других людей). О Корпус Кристи речь идет и в других главах романа: когда сообщается о том, что покойный "пастух" (на самом деле переодевшийся пастухом студент из Саламанки) Хризостом при жизни сочинял аутос ко дню Тела Господня (I, XI), или когда повествуется о встрече Дон Кихота и Санчо с труппой ряженых актеров (II, XI) _ персонажей ауто о Кортесах Смерти (ауто сакраменталь _ театральный жанр, родившийся как составная часть празднеств Корпус Кристи). Наконец, образы великанов в разных обличьях, переполняющие и воображение Дон Кихота, и страницы романа Сервантеса, вызывали в памяти первых читателей романа не только соответствующие эпизоды «книг о рыцарстве», но и фигуры гигантов-участников шествий в день Тела Христова. Впрочем, великаны _ неизменные участники и других народных ряжений _ того же Карнавала в узком смысле слова. Великан _ тот персонаж, в котором нагляднее всего воплотилась встреча в образной системе «Дон Кихота» традиций «книг о рыцарстве» и универсальной карнавальной традиции.

15 Об этом эпизоде вспоминает и Х.Каро Бароха (Caro Baroja J. El estio festivo).

16 Здесь и далее «Дон Кихот» в оригинале цитируется по изд.: Cervantes Saavedra Miguel de. Don Quijote de la Mancha. Ediciуn del Instituto Cervantes dirigida por Francisco Rico con la colaboracуn de Jo



ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 2
34   35
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 2

25 Впрочем, Альдонса Лоренсо, провеивающая зерно, возникает уже в 25-й главе первой части в предположениях Санчо о том, чем бы могла заниматься возлюбленная его господина.

26 "No llorйis, mis buenas seсoras"(I, XLVII, 541), — обращается Дон Кихот к притворно оплакивающим его дочери хозяина постоялого двора и Мариторнес.

27 Цитируется в пер. Н.М.Любимова по изд.: Сервантес М. де. Дон Кихот. М., 1963. Т.1, с.101.

28 Судя по всему, и как землевладелец _ он хозяин никудышний. Все его земли обрабатывает один работник (он же и прислуживает в доме), и для него не составляет никакой проблемы продать часть земли, чтобы накупить книг.

29 Последнее сконцентрировано в его «половине» _ в Росинанте. Конь — животное, считающееся символом эроса. В Росинанте это начало присутствует в гротескно-сниженном виде (см. эпизод с галисийскими кобылами). В романе немало намеков на прегрешения Дон Кихота по той же части.

The author interprets certain themes, episodes, and images in Don Quixote in the context of the harvest ritual and the entire cycle of summer festivals, beginning from Corpus Christi Day up to the feast of St. Michael. The article emphasizes the significance of the fact that events in the first part of the novel occur in July and August, whereas in the second part the time shifts from spring to summer. The plot of the novel is a development of the «vagrant knighthood harvesting» metaphor («la consecheria de la caballeria andante»), in which motifs of «grain», «threshing», «mill», «water», «bark», «fire», «air» acquire mystical significance. They are all used to describe a ritual of preparation of «the New Testament bread». The episode of windmills should therefore be examined in the context of the watermills episode. The author draws attention to the fact that the compositional center of the novel's first part is the tavern, where relaxing reapers read Medieval romances; that Sancho finds Dulcinea winnowing grain, and that a peasant who picks up Don Quixote after his first errand is depicted returning from a mill to which he had brought grain. Don Quixote's return in a cage (a basket) pulled by oxen after his second errand is a parallel to the latter episode. The suggested reading, while it does not exclude other readings of the novel, uncovers an archetypical layer of Cervantes' imagery that has not yet been described by scholars.

Москва

aquнn Forradellas. Barcelona. Crнtica. V. I. (v.II — complementario), 1998.

17 См. обобщающий анализ этих истолкований в разделе «Прочтения "Дон Кихота"», составляющий часть критического аппарата цитируемого нами издания романа Сервантеса.

18 Не исключено, что она возникла у Сервантеса под влиянием Данте.

19 Именно в плане этой ассоциации трактует эпизод М.Н.Соколов (см.: Соколов М.Н. Бытовые образы в западноевропейской живописи XV—XVII веков. Реальность и символика. М.,1994). Не отвергая и этой трактовки, мы не можем согласиться со стремлением известного искусствовела противопоставить это прочтение всем иным, в том числе и тому, которое мы хотим предложить ниже и которое в сервантистике практически отсутствует (М.Н.Соколов _ единственный из известных нам авторов, который все же вспоминает в данном контексте об образе «мистической мельницы»).

20 У обоих эпизодов немало общего: в том и в другом присутствуют мотивы зрительного обмана, образы вращающихся мельничных крыльев или мельничных колес ("ruedas"), угрозы, исходящей от существ, связанных с силами ада (Бриарея, мукомолов, принятых Дон Кихотом за чертей), и разбитых в щепки предметов (копья, лодки). В обоих случаях Дон Кихот оказывается низверженным: в первом случае — на землю, над которой вознесся, подхваченный мельничным крылом, во втором — в речную пучину, подвергаясь вместе с Санчо опасности быть утопленным и перемолотым мельничными колесами.

21 См.: Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М.,1996, с.165—166.

22 Именно так! Традиционно сервантесовскую Ламанчу представляют как выжженную сухую землю, как чуть ли не полу-пустыню (автор этих строк также отдал дань этой традиции!), в то время как в романе есть выразительный знак этой зоны земледелия: когда Дон Кихот описывает войска, которые он видит в клубах пыли, поднятой овечьими стадами, то среди них есть и «los manchegos, ricos y coronados de rubias espigas" (II, XVIII, 192): выходит, Ламанча _ ничто иное, как обитель Цереры!

23 Этот мотив переносится на разбиваемую в щепки лодку _ «ладью», в которой находились Дон Кихот и Санчо, что еще раз напоминает о неизбежной смерти тела (ладья _ традиционный в христианстве символ тела, странствия земного) в чреве вод и «огненном» вознесении духа.

24 Отсюда _ расширение первоначального значения глагола «moler» (от «молотить» — к «избивать»).


ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ  
С.И.Пискунова
Мотивы и образы летних праздников в "Дон Кихоте" Сервантеса

 




Главный редактор: Николай Паньков
Оцифровка: Борис Орехов

В оформлении страницы использована «Композиция» Пита Мондриана



Филологическая модель мира