Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1998 → 3
46 47
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
А.С.Котлярчук
Концепция М. М. Бахтина и изучение народной культуры белорусов
(по материалам XVI—XIX вв.)
Работы М.М.Бахтина создали целое направление в мировой гуманитарной науке. В настоящей статье на основе общей методологии и отдельных ценных замечаний Бахтина о белорусском и украинском материале предпринята попытка исследования смеховой культуры, а также народного христианства белорусов.
Как известно, фиксацию народной смеховой символики (имевшей языческие корни) в литературе европейских народов Бахтин связывал с эпохой Возрождения, во многом пытавшейся восстановить традиции древней греко-римской культуры. По словам итальянско го гуманиста Л.Валлы, в открывшейся несдержанности литературы видна красота народной речи, такая же, как кровь, цвет, красота, сила, живость нашего тела.
В отличие от западноевропейской, древнерусская книжная традиция дистанцировалась от народной культуры гротеска, используя, в частности, «ученые» формы пародирования соперника. Для восточнославянской элитарной культуры характерно противопоставление святости и смеха. Смех греховен и следовательно исключен для литеературного творчества. Полемическое снижение адресата организуется через подчеркивание «сатанинских» черт соперника,перевода его образа в «антимир». В качестве примера процитируем отрывок из окружного послания митрополита киевского и всея Руси Фотия «о незаконном избрании литовскими епископами митрополитом Григория Цамблака» (1415 год). По словам Фотия, Григорий Цамблак «смрадние сущ… растлевшие священници… пасы ся возвращает к Литве спеша, якоже и бысть церковь Божию разрушите». Подчеркнем также «отрицательное» обращение к адресатам: «… Не-Епископе Полочьскый Феодосие …» 1.
Православная церковь, по традиции «отцов церкви»
III—IV вв. (прежде всего Иоанна Златоуста), относившихся к смеху как
проявлению язычества, резко осуждала народную культуру
гротеска. Так, например, в популярном в восточнославянской среде
византийском сборнике изречений «Пчела» (Глава 57, «О смехе»),
содержится отрицательная оценка смеха: «804. Из Евангелия: Горе вам,
смеющиеся ибо возрыдаете и восплачете… 810. Иоанн Златоуст:
недо
стойно ни насмешкам быть, ни речей непристойностью осквернять,
или быстро все переменится…»
2 .
По мнению Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского, для Востока (православного) смех — «внутри и внизу», он — в антимире, и поэтому смех — грех, он — святотатство и кощунство 3. В противопо ложность этому католичество, как подчеркивал Бахтин, начиная с XIII века (движение францисканцев) эволюционирует от терпимого отношения к народному смеху до прямого использования гротеска орденом иезуитов в период Контрреформации на землях Белоруссии (Великого Княжества Литовского) и Украины4 . Эти два подхода столкнулись на практике в Белоруссии XVI—XVII вв. Не случайно известный православный деятель рассматриваемого региона И. Вишенский (конец XVI века) так определял образ истинного православного: «По-латыне не знает, простое Евангелие четет, комедий и мошкар (скоморошеств) у езуитских колеумах не учив… мнят бо яко в поганских комедиях разум Христов водворяется, но нест сице, нест»5. Другой белорусский публицист XVII века, А. Филиппович, считал иезуитов врагами народа русского, которые высмеивают православных «нават в спецыяльных камедыях» 6. Однако именно «языческие», с точки зрения православных ортодоксов, литература, наука и театр оказали значительное воздействие на развитие старобелорусской культуры XVI—XVII вв.
Симптоматично, в этом плане, использование народных элементов гротеска в произведениях белорусских гуманистов конца XVI и XVII вв. (Ипатий Потей, Симеон Полоцкий) западнолатинской ориентации 7. В полемическом сочинении Ипатия Потея «Антириссис» (1599) анонимный православный автор «Апокриса» (Вильня, 1597) Христофор Филалет («Любящий» — псевдоним неизвестного автора) переименован в «Филаплетко» и награжден следующими эпитетами: «выкрутач, шкодник церквы божое, превратный геретык, ошуст людский, атеиста недошлый». О голове Филалета говорится: «Кудло безьмозкгое на котором ся поврозы покрутили («ка́тун» — А.К.) которые суть знаком яко веры твоее завилое геретическое, так и цноты покрученное». Финансовый контроль церкви со стороны белорусских православных братств вызывает следующую ремарку: «…не только гарбары и шевчыки виленския, але и жонки вашыя церквами справують» 8.
Отсутствие у ректора Киево-Могилянской коллегии Касиана Саковича уха дает повод униатским авторам к следующим рассуждени ям: «Лепей тебе размышляти о свиньях, которыя зьели твое ухо, раб брюха, нежели устанавливать новые формы таинства» 9. Симеон Пол
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
48 49
оцкий в «Жезле правления» (1667 — 1668 гг.) так отзывается о старообрядческом священнике Никите: «Это свинья попирающая бисер… это гнусный вепрь в церковном вертограде». Неизвестный полоцкий автор середины XVII века на полях рукописи панигерика С.Полоцкого «Витане боголюбивого епископа Калиста Полоцкого ы Витебского» так прокомментировал «боголюбство» современника епископа Каллиста: «Тен бечник Калист Доропеевич, жыто расийски, пьяница, шарпач, волк был, а не пастеж, за цо скараны от Бога, сам сен срамотна обесил 1663 фебруариа 15… в недзелю о блуднем сыне на панедзялек… Многа лета»10. Как справедливо заметил В. Н. Перетц, «то, что мы встречаем в сочинениях белорусских авторов XVI—XVIII вв. по манере своей должно быть отнесено к воздействию наследников западноевропейской традиции и гуманистов» 11.
Благодаря данной тенденции, памятники старобелорусской литературы XVI—XVIII вв. — ценный источник для изучения народной смеховой культуры белорусов. Особое значение приобрета ет близкое к народной среде творчество студентов-белорусов, «школярская литература» XVI—XVIII вв. По определению Бахтина, «традиции гротескного реализма на Украине, как и в Белоруссии, были очень сильными и живучими. Рассадником их были по преимущест ву духовные школы, бурсы и академии» 12. Только в двух десятках иезуитских коллегиумов Великого Княжества Литовского — Белоруссии XVII века обучалось свыше трех тысяч студентов. Кроме них, действовали коллегиумы пиаров (Лида, Новогрудок), униатские школы базилиан (Вильня, Жировичи), православные братские школы (Вильня, Брест, Полоцк, Могилев, Пинск, Орша, Шклов), протестантские заведения (Слуцк, Быхов, Несвиж, Брест).
Многочисленные странствующие школяры, бурсаки, «пиворезы», «миркачи» 13 , низшие клирики («вандрованные дьяки») были авторами устных произведений гротеска: «виршей», фацеций, анекдотов, интермедий, речевых травестий, пародийных грамматик, распространяя их по всей территории Белоруссии XVI—XVIII вв. В произведениях белорусских школяров пародировались практически все стороны общественной жизни, утверждался оптимизм народной белорусской литературы и языка (последнее очень важно, учитывая развернувшиеся со второй половины XVII века процессы полонизации элитарной, «ученой» среды).
Высказанная Бахтиным характеристика украинской литературы
XVIII века полностью подходит для определения специфики
белорусской литературы аналогичного периода: «К украинскому
(белорусскому) языку в господствующем классе постепенно устанавливается
высокомерно-пренебрежительное отношение. Он становится
языком низким, внеофициальным, это освобождает его фамильяризующие
энергии (у него нет стимулов к официализации). Верхи и все
официальное русифицируется (полонизируется).
Национально-народная литература продолжает жить в среде мелкой шляхты, мелких чиновников, городского мещанства. Она становится в основном рукописной, анонимной. В ней преобладает смеховой реалистический стиль»14 . Действительно, для большинства произведений старобелорусской литературы второй половины XVII—XVIII вв. характерны специфические особенности смеховой народной речи: жестикуляционный и бранный фон, непрерывное выпадение из литературных (официальных!) норм эпохи, описание процессов еды, проявление материально-телесной жизни тела, перепрыгивание смысла из одной крайности в другую, — демонстрирующие многомерную, абсолютную природу народного слова15.
Особое внимание М.М.Бахтин уделил судьбе интермедии 16. Если первые постановки городского школьного театра конца XVI — начала XVII вв. заимствуют книжные сюжеты западного происхожде ния, то по мере своего развития белорусская интермедия насыщается фольклорными сюжетами, становится, по своим семантическим и стилистическим особенностям, частью народной культуры.
В полоцкой постановке 1693 года горожанин-ремесленник хвастается ученостью сына: «Я есмы прышов сынка мого послухати, учуешь як хорошенько будзе казати. По-лацинску як репку грызе, як озьме мой сынок на своим Альвары17 чытати, як бы то панятко, альбо великого князя якое князятко». На что крестьянин отвечает: «Так суседзе, и нам Бог дав добраго сына… Як народився, повны ночвы яго были. А корыта завесили мисто калыски. Трецяго дня почав смалыти капусту, чы редьку бувало даси, чы ты кашу густу и пальцы осмокче. Дай Божа, даждати, будзе землю, суседзе, каму там пахати»18 .
Тексты интермедий XVII—XVIII вв. буквально насыщены образами материально-телесной жизни, народными прибаутками, образцами народной брани. Например: «Н\шта ты привизався, як гавённым лыкам. Харпостник ты, с курва сын, саланниник, гар\лый ты кутак! (…)»19. Не случайно уже к концу XVII века фиксируется бытование интермедий в фольклорной среде («Руске казанне»), многие записи XIX века восходят к текстам интермедий XVII—XVIII вв.
Центр народной смеховой культуры белорусов XVI—XIX вв. располагался на рыночной площади, образующей с прилегающими постройками (корчма, шинки) своеобразный котел, где на мгновение
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
50 51
исчезали все социокультурные, этноконфессиональные различия и господствовал уравнивающий всех экономический интерес. В строго очерченных властями времени и пространстве ярмарочного праздника, по замечанию Бахтина, всегда доминировала «карнавальная атмосфера» (в плане отсутствия всякой иерархии) 20.
Значительно расширялось (в сравнении с официальными праздниками) число участников: кроме горожан, всех групп и конфессий, это польские, немецкие, российские купцы, соседние крестьяне, застенковая шляхта, цыгане, бродячие мелкие торговцы, школяры, нищие21. В противоположность официальным праздничным церемониям, проходившим в строго установленном порядке, на ярмарочной площади формировалась субкультура вольностей и беспорядка, проходила полоса активного взаимодействия официальной и народной культур (постановки городского театра). О стремлении феодальной власти как-то упорядочить, «канализировать» обстановку вольного смеха, говорят «привелеи» с предупреждением, чтобы горожане «гвалто́, тумульта́ и иншых вольнасцей, падчас кирмашу (ярмарки — А.К.) не робили»22 .
Особое место в передаче древних традиций смеховой культуры играли братчины и «вячорки» белорусских крестьян, цеховые кануны городских ремесленников XV—XVIII вв. В обстановке вольных застолий и смеха старобелорусские мастера решали важнейшие дела цеха: выборы старшин, прием новых членов, экономические сделки. «Традиционная и существенная связь застольных бесед и вольного смеха» привела к развитию сложной тостовой культуры белорусов (с подачи особого тамады — «вяселага») 23. Среди них — знаменитый шляхетский тост «Кохаймося», когда участники пира обнимаясь выпивали примирительный кубок24.
Интересные образцы народной культуры гротеска нам дает городская геральдика XVII—XVIII вв. Так, например, в качестве покровителя белорусских цехов бортников осмысливается Иоанн Златоуст, чей образ, обыгран в «непосредственном материально-телес ном плане» (Златоуст—золотая пчелка).
II
Произведения рекреативной литературы XVI—XVIII вв. —
ценный источник для исследования феномена народного христианства
белорусов. Как отмечал М. М. Бахтин, студенты «вносят
элементы бурлеска и пародии в религиозную поэзию. В известных нам…
"великодних" виршах-пародиях нельзя, конечно, видеть выступлений
антирелигиозного характера, но налицо… резкое снижение
торжественного стиля, фамильярное похлопывание по плечу ветхозавет
ных… патриархов…»
25.
Сохранились белорусские колядки XVI—XVIII вв. гротескного содержания: «Христос воскресе, шчаслива годзина. Блаславенна каубаса й саланина». Интересны униатские макаронические (латино-белорусские) колядки, синтез народной и ученой традиции:
З калядой omnes advos идзем к вам,
Ешче gratis вельми мила будзе нам,
Cloria Laus Богу ́сi заспяваем
Гаспадарам Largum vesper ́раз прызнаем
Хай Deus блаславiць рrу spory
Дамы, людзе́, гумна, клеци и аборы26.
Многочисленны пародийные эпитафии. Например: «Убогий трохи мает, а жебрак ничога, богатый назбить, досыць немаш ни у кого». Или:
Тут ляжыць Иван Семашка.
¡ головы яго гарэлки пляшка,
Пры боку остры меч ляжыць,
¡ ноги верны собачка тужыць…
Ого-го, ого-го, што кому до того27.
Подобные тенденции ярко выражены в школярской травестии жанра религиозной проповеди «Уваскрэсенне Хрыстова» (XVIII в.):
…За iм святы Яфет
Нес i шаблю i мушкет
I забы́шы стару драку
Шо́ Адам па бок Iсаку28.
В интермедии М. Довгалевского (1736) «воскресший литвин» (белорус) рассказывает, что среди прочих чудес видел на том свете святых, которые молотили на току, и апостолов Петра и Павла, которые носили снопы29. В интермедии «Iван i царко́ны стораж» (середина XVII в.) перед нами выступает нетипичный персонаж крестьяни на-грамотея, рожденный революцией книгопечатания. Однако взгляды сельского книгочея также носят характер сплава книжных знаний (не случайно обозначенных в тексте как «чужие») и народного мифот
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
52 53
ворчества. Отвечая на вопрос: «Co jest Bуg y co iest Ynia chwalebna / I wszytkim odsczepiencom barzo iest potrzebna» («Что есть Бог и что есть уния хвалебная, всем отщепенцам вельми потребная ?») — крестьянин говорит: «Борiс ест сьветого Мiкулы рожоны (родной — А.К.) брат; i колiп бог не бы́ богом, то б сьветы Мiкула бы́ богом, а унiя ест Пречiстой рожоная сестра. (…)» (367). Таким образом, перед нами образцы народной логики, допускающей перетекание несопоставимых, с точки зрения официальной теологии, понятий (крестьянский любимец св. Николай «замещает» Бога и т. д.). Сходен по звучанию фольклорный сюжет второй половины XIX в.: в переполненной церкви крестьянин пытается поставить свечку «св. Миколе», передав ее другому крестьянину, который по ошибке ставит свечу перед другой иконой, — в ответ реплика: «Якому дьяблу ставиш! Миколаю паста́!»30 . Подобное же отношение к Богу и святым отражено в многочислен ных фольклорных памятниках XVII—XIX вв.
За этой наивной бессмысленностью скрывается существенная для этнографа «иная» картина мира, где, по словам Бахтина, «христиан ские легенды приспосабливаются иногда к потребностям аграрной магии: "сам милый Господь волика гонит, пречистая дева есточки носит, а святой Петро за плугом ходит"»31 . Это мир, где «св. Микола надта любiу выпiць»32, где апостолы воруют коней, вместе с чертом гонят горелку, а св. Илья и св. Петр ходят между крестьян, ночуют в деревенских избах, спорят с мужиками, выясняя, кто из них лучше33. Картина народного христианства по-своему расчленяет действитель ность. Для такой картины мира характерно биполярное представле ние о Христе и Деве Марии, в котором первый выступает защитником мужчин, а вторая — женщин. Здесь, наконец, сам «пан Бог» может взять и умереть:
— А што там у местце чутно ?
Ой лиха чуваць, вось што,
Стары Бог памер
— Ох мне на лиха, а хто ж
Цяпер будзе багаваць?
Кажуць што мацер божья…34.
Белорусский шляхтич С. Маскевич в своих записках
(начало XVII в.) приводит интересную для нас ситуацию, в которой
смоленские крестьяне «разгневались на свои образа повесили их для
позора вверх ногами (карнавализация — А.К.), приговаривая: мы
вам молимся, а вы от Литвы нас не оборонили»
35. По свидетельству
В.
Дунина-Марцинкевича, белорусы еще в XIX веке верили, что
Иисуса Христа распяли совсем недавно, на памяти их дедов и прадедов
36.
По-видимому, народное христианство не терпело абстракций. Наделение Христа и святых человеческими качествами (размещение их в конкретных пространственно-временных рамках), вочеловечива ние божественной идеи — основа народного сознания. Троица — «необъяснима», и только «дра́ляны Хрыстос», по выражению белорусской поэтессы Л. Гениуш37, да святые, которые пашут землю, спасают урожай, то есть находятся среди людей, в этом мире, — приобретали реальную ценность. Не случайно в наивном фольклорном искусстве так сильна была тенденция наделения божественного канона чертами этнической (местной) духовной и материальной культуры. В этой связи, объяснимы многочисленные образы изобилия, сытости и богатства, часто включенные в фольклоре в рамки христианской символики (волочебные песни белорусов). Представления крестьянина о сверхъестественном окрашены наивным непосредственным реализмом, ощущением неразрывной связи с землей и ее гармонией, где рай — это «такi садок вiшневы, дзе на зяленам муражку (траве — А.К.) пад iгрушаю ляжыць мужык ́ белай сарочцы, белых штонiках, черево даверху, а каля яго рачное плыве смятаны, на iгруше варэнiкi, адзiн за другiм пачарзе (по очереди — А.К.) напачатак у смятану, а адтуль у рот i мужык… добра наесiся спiць колькi хоча»38.
Подобные мотивы выражены в интермедии XVIII века «Селянин в костеле». На упрек священника, что он «нехрященник» (не христианин), крестьянин приводит собственное «неписьменное» понимание обрядов: «…ниводный и суспицы (молитвы — А.К.) не пропущу! (…) …и в своем двор\ заставляю: Жонка, бий поклоны земляные — граза ид\ць… (…) Што и папу много вякаць. Я бывала и к саб\ так и позаву, … да и укладу \го блинами, сачнями, як гонтом, ажну и папа нявидна \вши» (383). Популярность в народной культуре образов изобилия, сытости и богатства, по мнению М. М. Бахтина, имела архаичные аграрно-магические корни, когда «аграрное было всем, было мировым, объединяло в себе все стороны жизни коллектива, в нем участвовала и разыгрывалась вся природа и вся культура» 39.
В этих условиях, борьба православной (униатской) и католичес кой иерархии с народным христианством не теряла актуальности ни в XVI, ни в XIX вв. В свою очередь повышение с XVII века образовательного уровня белорусского православного и униатского духовенства придало этому противоборству форму конфликта. Воспитанный в построенной по принципу западнолатинского образования системе, такой священник, «пройдя выучку в школе Аристотеля и опира
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
54 55
ясь на закон противоречия» 40, стал подходить к народной культуре как к «некультуре», как к тому, с чем надо бороться. Неудивительно, что сохранившиеся тексты интермедий XVIII века, построенных на диалоге носителей «ученой» и «народной» культур, отражают обозначенную ситуацию конфликта.
Так, в интермедии «Селянин на исповеди» (1765) закованный священником в результате неудачных ответов на исповеди «Змiтрок», объясняет причину создавшегося положения: «Теперь стало все не по-старому (! — А.К.)… по-письменному. Все с хитростями, да с мудростями, все стало навыворот». В этой реакции крестьянина на изменившиеся условия содержится свидетельство того, что пути двух культур окончательно разошлись. Обращаясь ко второму персонажу, «Змiтрок» повторяет высказанную мысль («Так, Свиридухна, так! (…) Яны маливалися па-прастацкому, а н\ па-письмянному…») и зачитывает текст народной молитвы: «Слава цяб\, господзи, сущую часн\йшую, избранны ваявода! Радуйся няв\ста, уси чины манаш\ския, святая трап\за… (…) Заступi на царства мян\, Змiтрака, и падружницу Пеклу Несц\равну, и кала, и двара, и скацинки, и шарсцинки. Алилуй нас до канца в\ка. Аминь. И шарпни, господзи, па души и па ц\лу, па жонки и па дзеткам. Святое сягодни, святое и завтр\. (…)» (385). Перед нами типичная для средневековья формула народного заклинания с характерной для народной логики «перетекающей» формой понятий, носящих не смысловой, а ритуальный характер. Как справедливо замечает А. Я. Гуревич, неправомерно отделять в подобных формулах языческое от христианско го, оно составляет «единый сплав»41. Процитированное «шарпни по мне, Господи,» родственно языческому «поцелуй идола», полностью соответствуя стремлению крестьянской культуры адаптировать христианство к своим практическим целям, ведь и язычество — сугубо практическая религия.
По свидетельству белорусского этнографа Н. Янчука, до
конца XIX века православные священники вели упорную борьбу с
народными обрядовыми праздниками («Купальле», «Русалии»), а
также «подозрительными», из-за своего языческого происхождения,
многочисленными элементами народного христианства (освящение
скота в храмах на св. Пасху и
т.д.)42. В этой связи чрезвычайно
важной является мысль М. М. Бахтина о том, что, «разбираясь в
сложном комплексе святочных обрядов и песен новоевропейских
народов, этнографы и фольклористы вскрывают элементы…,
заимствованные из
греко-римской
культуры, как в эпоху дохристианства,
так и позднее в причудливом сочетании "языческого" и
христианского
».
Так, например, праздник новолетия («коляды») обнаруживает у
белорусов не только сходство названия с древнеримскими календами
(calendae), но и «совпадение отдельных моментов обрядов…»
43.
Вслед за М. М. Бахтиным (и независимо от него), Р. Генон связывает возникновение коляд с празднованием древнеримских сатурналий. Причем Р. Генон уточняет, что в данном случае речь идет не о «золотом веке всеобщего равенства, а о карнавальном опрокидывании иерархии, когда господа прислуживали слугам»44 . Элементы подобного действия до конца XIX века сохранялись в рождественских обрядах белорусов. По свидетельству Ю. Крачковского, слуги на третий день коляд пели древнюю песню «на сьв Сцяпана вышей слуга за пана». В этот же день хозяин был обязан разбудить всех слуг со словами: «Вставай, тебе коляда, а мне беда» — и всячески их ублажать 45.
III
Наконец, высоким исследовательским потенциалом обладают тезисы Бахтина о смехе как «зоне активных межэтнических контактов», о «многоязычии как катализаторе рождения новых смеховых форм»46. В белорусской культуре второй половины XVII—XIX вв. границы раздела двух субкультур — народной и официальной — часто прямо проходили «по линии раздела двух языков» народного (белорусского) и официального (латынь, польский, русский). Именно поэтому, вся белорусская литература этого времени является сферой непосредственного отражения народной культуры, развивает ся, в основном, в жанре гротеска. Впервые в белорусской культурологии данной теме посвящена работа Ю. Пацюпы, обратившего внимание на гротескное снижение большинства псевдонимов белорусских писателей XIX века: «Яська, гаспадар з-пад Вiльнi, Мацей Бурачок, Iгнат Слiука, Марцiн Мiзэр,Навум Прыгаворка, Адэля з Устронi, Хвелька з Рукшэнiц, Шымон Рэйка з-пад Борисова» 47.
Народно-смеховая культура белорусов XVI—XIX вв. развивалась в рамках сложной полиэтнической ситуации, функционирова ния ряда живых и мертвых языков: старославянского, латыни, польского, старобелорусского, еврейского (идиш и иврит), татарского, немецкого, русского, литовского. Вследствие этого, для старобело русской литературы XVI—XVIII вв. характерно ощущение своего исторического и географического пространства, ощущение «своего языка в свете других языков», что свидетельствовало о завершении процессов этнической самоидентификации. В многочисленных текстах интермедий XVI—XVIII вв., анонимной литературы XVIII—
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
56 57
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
XIX вв., творчестве В. Дунина-Марцинкевича, записях фольклора, белорусский язык как бы «примеривает» одежду иноэтнических персонажей, «обыгрывает» речь поляка, еврея, татарина, литовца, русского, утверждая, тем самым, свое право на существование, исторический оптимизм. В качестве примера приведем и сравним фрагменты из интермедии «Продажа шкуры турецкого коня» (1693) и сцены в корчме «Идиллии» В.Дунина-Марцинкевича (середина XIX в.).
мовы русина»; «Казанне руске»; «Казанне руске схизматычне»; «Уваскрэсенне Хрыстова».
5. Переводная литература: «Римские деяния»; новеллы Дж. Боккаччо; оригинальный готический роман («Записки» ИльиТурчинов ского, «Лабиринт» могилевца Томаша Иевлевича); мотивы путешествия на Запад и Восток («Челом бьем панове любляне» и др.)50.
6. Рукописные сборники юмористических песен и анекдотов: белорусского изуита Доминика Рудницкого, белорусского францисканца Кароля Жере «Vorago rerum, альбо Торба смеху, грош з капусты, а кажды пес з инней вшы».
II. Литература XIX века:
1. Анонимные произведения: «Тарас на Парнасе», «Тэатр», «Вiншаванне бондара Савацея», «Iмянiннае вiншаванне», «Энеiда навыварат».
2. Я. Борщевский, «Рабункi мужыкоу»; В. Дунин-Марцинкевич, «Iдылiя», «Гапон», «Пiнская шляхта»; И. Миганович, «Iмянiннае вiншаванне Iгната Слíкi»; И. Тамашевич, «Езусу Цвецiнскому скарга на Да́манта́»; Ф. Тапчевский, «Са́сiм не тое што было», «Вечарынка», «¨н i яна», «Панскае iгрышча»; Я. Чачот, «У дзень iмянiн»; Г. Марцинкевич, «Адвячорак»; Ф. Богушевич, «Дурны мужык як варона», «Бы́ у чысцы», «Здарэнне», «Хцiвец i скарб на святога Яна».
III. Фольклорные записи
шуток, анекдотов, фацеций, зарисовок эротично-гротескного содержания, пародий на религиозные и бытовые темы.
Издание корпуса текстов белорусского гротеска во взаимосвязи с дальнейшим изучением теоретического наследия М. М. Бахтина, безусловно, привело бы к новым неожиданным научным открытиям.
Брянск
1 Окружное послание Фотия, митрополита Киевского и всея Руси, епископам Великого княжества Литовского о незаконном избрании литовскими пископами Григория Самблака // Акты исторические, собранные и изданные Археографичской комиссией. СПБ., 1841, Т.1, № 19 («Пародируется» Г.Цамблак — «митрополит Киевской и всея Руси». Речь идет о разделении двух православных митрополий: Великого княжества Московского и Великого княжества Литовского). Приведенную цитату источника можно продолжить: «…да и еще и посылает по всей Руской земли лукаыя своя рукописаныя сложения».
2 Сокровища древнерусской литературы. Мудрое слово Древней Руси (XI—XVII вв.) М., 1989, с.328.
3 Лотман Ю. Успенский Б. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // «Вопросы литературы». 1977, № 3, с.156.
4 Бахтин М. М.
Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья
и
Постановка 1693 года
Арендатор: «…Чы сцож хочеш, пане
сабре, за той товар взяты?
Многа за турецку скуру тобе дати.
Дорого, пане сабре, за скуру без мяса
Просис, гето видис яка згуба наса
Озьми таляр, озьми таляр и други,
А больш не торгуйся.
На други раз за мной лепс,
Пане, сабруйся.
Чы не зыск тут, панове,
За так мало грошы,
Турецку скуру купыв, товар таки хороси,
Покину орендаторство, буду гандлевати
Я пива ковенского кажу наробити,
Сцоб смацненько мужыку пьяному быци»48.
"Идиллия" В.Дунина-Марцинкевича
Iцка: «Ой, мой Навумка!
I я сказу прымо́ку: музык п'ець,
як у леецку льець; а як
прыйдзецца плацiць, то, як
дурань, ма́цыць. Цы гэтак добра?
……………………………………..
Ны… калi не заплацiс, то
закарбуй, а мы палiцiм, i
я прыму старпу сена, сто
́ цябе ́ адрынцы, i есцэ
на барыс кварту гарэлкi
паста́лю. — Гэрстэ! Цы добра?
мой Цiтацка!»49 .
фольклорных записей литературные тексты белорусского гротеска до сих пор не кодифицированы, что существенно усложняет изучение данной темы. В этой связи предлагаем примерную тематическую библиографию:
I. Литература XVII—XVIII вв.:
1. Пародийные отклики на различные вопросы обществен ной жизни: «Прамова Мялешки»; «Лист да Абуховича»; «Размова певнего метрополиту з протопопом слонимским»; «Ваенны паход грыбо́»; «Птушыны баль»; «Гутарка у Маскве»; «Разгавор Императрыцы з Ильгештромам».
2. Тексты интермедий (около 20 произведений). Драматургия Каэтана Морашевского и Михаила Цецерского.
3. Пародийные дублеты: «Табакология»; «Лист да св. Петра»; сатира Симеона Полоцкого. Пародии на жанр эпитафий.
4. Стихотворные травестии высоких жанров (религиозной проповеди): «Сенька Наливайко па́чае» (с гротескным подзаголовком «Издано в Виттенберге года 1642, дня вчерашнего»); «Пра
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3
58 59
Ренессанса. М., 1990. (1 изд.: М., 1965.), с.67, 80.
5 Замаляев А. Ф., Зоц В.А. Отечественные мыслители позднего средневековья. Киев, 1990, с.168.
6 Sielicki F. Literatura bialoruska do konca XVIII w. Wroclaw, 1985, s.43.
7 Симеон Полоцкий учился в Виленской иезуитской академии. Здесь вступил в униатский орден базилиан. Являлся руководителем кружка "латинян" в Москве. Даже в России (цитадели православия) он подписывал принадлежавшие ему книги полным титулом греко-католического базилианского монаха. См.: Былинин В.К., Звонарева Л.У. Поэзия Симеона Полоцкого // Полоцкий Симеон Вирши. Мн., 1990, с.6—7.
8 Потей Ипатий. Anteresis, альбо Апология противно Крыштофи Филалетови. Вильня, 1599.
9 Перетц В. Н. Брань как прием у польских и украинских (белорусских) полемистов XVI—XVIII вв. // Исследования по истории старой украинской литературы XVI—XVIII вв. Л., 1929, с.68.
10 Полоцкий Симеон. Вирши. Мн., 1990, с.393.
11 Перетц В. Н. Брань как прием у польских и украинских (белорусских) полемистов XVI—XVIII вв. // Исследования по истории старой украинской литературы XVI—XVIII вв. Л., 1929, с.72.
12 Бахтин М. М. Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура) // Творчество Ф. Рабле…, с.528.
13 От первых слов приветствия бродячих школяров: «Мир Христов да водворится в ваших хатах».
14 Бахтин М. М. Дополнения и изменения к Рабле // «Вопросы философии». 1992, № 1, с.162.
15 См.: Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле…, с.533.
16 Бахтин М. М. Дополнения…, с.162.
17 Альвар Эмануэль (1526—1583) — португальский иезуит, автор латинской грамматики («Альвара»), популярной в Европе XVI—XVIII вв.
18 Марковский М. Южно-русские интермедии // «Киевская старина». Киев. Т. XLVI, 1894, с.34.
19 Здесь и далее тексты интермедий цитируются по: Хрыстаматыя па старажытнай беларускай лiтаратуры. Укл. А.Куляшо́. Мн., 1959, с.384. Далее номера цитируемых страниц указываются в основном тексте в скобках.
20 Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле…, с.15.
21 Котлярчук А. С. Святочная культура беларускага горада у XVI— першай палове XVIII ст. у кантексце узаемадзеянняу Захаду i Усходу // Кантакты i дыялогi. Бюлетэнь Мiжнароднай асацыяцыi беларусазна́ца́. 1996, № 5, с. 18—24.
22 Менскiя акты. Вып. I. Мн., 1931, с.128.
23 Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле…, с.131.
24 Крачковский Ю.Ф. Быт западнорусского селянина. М., 1874, с.80—90.
25 Бахтин М. М. Дополнения…, с.163.
26 Sielicki F. Literatura bialoruska…, s.48.
27 Киркор А. Города и поселения в Литве // Живописная Россия: Литовское и Белорусское Полесье. Мн., 1994, с.173.
28 Беларуская л³таратура XIX стагоддзя. Хрэстаматыя. Мн., 1971, с.15.
29 Украiньскi iнтермедii. Киев, 1960, с.19.
30 Жарты, анекдоты, гумарэскi. Мн., 1984, № 211.
31 Бахтин М. М. Дополнения…, с.159.
32 Бяздоннае багацце: легенды, паданнi, сказы. Мн., 1990, с.64—67.
33 Жарты…, № 207.
34 Там же, №№ 210, 214.
35 Записки С.Маскевича. СПб., 1834, с. 24.
36 Дунiн-Марцiнкевич В. Творы. Мн., 1984, с.384.
37 Гениуш Л. Белы сон. Мн., 1990, с.12.
38 Жарты…, № 210.
39 Бахтин М. М. Дополнения…, с.159.
40 Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990, с.349.
41 Там же, с.306.
42 Янчук Н. А. По Минской губернии (заметки из поездки в 1886 г.). М, 1889, с.38.
43 Бахтин М. М. Дополнения…, с.158. Курсив М. М. Бахтина.
44 Генон Р. О смысле «карнавальных» праздников (1945) // «Вопросы философии». 1991, № 4, с.45.
45 Крачковский Ю. Ф. Быт западнорусского селянина…, с.167.
46 Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле…, с.514—516.
47 Пацюпа Ю. Гратэскi i арабескi. Дзве плынi у беларускай лiтаратуры, пазначаныя М. Багдановiчам // «Свiцязь». № 3, 1994, с.73—83.
48 Марковский М. Южно-русские интермедии…, с.38.
49 Iдылiя // Дунiн-Марцiнкевiч В. Творы. Мн., 1984, с.22.
50 См.: Мальдис А. И. Европейский контекст белорусского барокко // Славянские культуры и мировой культурный процесс. Мн., 1985, с.215.
On the basis of the general methodology and Bakhtin's individual observations and comments about Belorussian and Ukrainian cultures («Additions and Changes to RABELAIS») and by utilizing a wide array of Belorussian literary texts from the 16th to the 19th centuries, and also ethnographic data, an attempt is made to investigate the «culture of laughter» and «popular Christianity» of the Belorussians.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ А.С.Котлярчук
Концепция М.М.Бахтина и изучение народной культуры белорусов