Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1995 → 4
171
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 4
О.Е.Осовский
Карнавальные сюжеты Манчестера
(Bakhtin: Carnival and Other Subjects.
Amsterdam—Atlanta, 1993, 303 pp.)
Осмелюсь предположить, что имя английского слависта профессора Дэвида Шеппарда, руководящего ныне созданным им в Шеффилдском университете Бахтинским центром, хорошо знакомо большинству исследователей-бахтиннистов бывшего Союза, почитающих необходимым соотносить свои собственные подходы с тем, что наработано за годы плодотвор ного труда западной бахтинистики. И в этом смысле собственное творчество Д.Шеппарда на ниве изучения советской литературы являет собой весьма отрадный пример вдумчивого и глубокого постижения общего контекста русской словесности с привлечением новейших достижений не только западного, но и российского литературоведения (об относительно недавней монографии Д.Шеппарда, посвященной феномену «советской метапрозы», мне уже доводилось писать на страницах «Диалога. Карнавала. Хронотопа» 1).
Несколько иные (по сравнению с исповедуемыми в собственных славистских штудиях) принципы положены Д.Шеппардом в основу составленного им по материалам Пятой Международной Бахтинской конференции, состоявшейся в июле 1991 года в Манчестере, сборника статей «Бахтин: карнавал и другие сюжеты»2 , изданного в качестве специального выпуска хорошо известного международного журнала «Критикал стадиз» («Critical Studies»). Среди авторов сборника, помимо двух признанных авторитетов не только российского бахтиноведе ния, но и нового гуманитарного сознания России Вяч.Вс.Иванова и С.С.Аверинцева, представлены по преимуществу исследователи, условно говоря, «третьей волны», выдвинувшиеся в основном во второй половине 1980-х — в начале 1990-х годов и утверждающие «новые принципы» бахтиноведения.
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ О.Е.Осовский
Карнавальные сюжеты Манчестера
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 4
172 173
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 4
Сборник поэтому оставляет достаточно двойственное впечатление: с одной стороны, в нем действительно собраны яркие и интересные работы весьма серьезных персонажей из международной обоймы бахтинологов, а с другой — тематика значительной части представленных в нем исследований, мягко говоря, далека от подлинно актуальных проблем изучения бахтинского наследия, хотя и вписывается в общий круг тем, которым отдает предпочтение новое поколение западных гуманитариев. Поэтому вклад Бахтина в литературоведение и философию интересует авторов лишь отчасти (по преимуществу в разделе «Карнавал»), а явственное предпочтение отдано «другим сюжетам», среди которых преобладают разнообразные версии психоаналитических и феминистских штудий.
Столь очевидное расхождение тенденций в традиционном
и новом западном бахтиноведении, усиливающееся, ко
всему прочему, еще и с включением в общемировой контекст
российской бахтинистики, неизбежно ведет к возникновению
конфликтов того или иного рода, что очень точно отметил в
своей характеристике Манчестерской конференции Шеппард.
Так, по его мнению, доминирующей и, добавим, весьма
примечательной тенденцией на самой конференции было «глубокое,
взаимное недопонимание, а то и прямое непонимание
между составляющими подавляющее большинство западными
учеными и небольшим числом их коллег, в первый (и, как очень
скоро выяснилось, в последний) раз за историю международных
конференций представляющих Советский Союз. Конечно,
частичное объяснение этому можно найти в языковых
барьерах (большинство западных бахтиноведов не является славистами),
для преодоления которых не оказалось достаточных
возможностей. Отчасти это явилось и следствием столкновения
разных академических культур, порой довольно конфузного,
но исключительно плодотворного. Но куда серьезнее названных
выше факторов оказалось несовпадение основополагающих
постулатов о природе и цели теоретического исследования
в целом и в бахтинистике, в частности. Не-русских участников
(в том числе и не-славистов) более всего беспокоило то, что
по профессиональным, а то и этническим причинам они
обречены на неверное восприятие и представление о Бахтине и
его идеях. Их российские коллеги, с другой стороны (не без
определенной помощи исследователей-славистов), никак не
могли
понять, какие связи могут быть у их соотечественника с
«абсолютно дискредитированными дискурсами, наподобие
марксизма или феминизма» (pp.xvi-xvii).
Шеппард стремится показать всю непростоту складываю щейся в западном бахтиноведении ситуации, оставаясь в своих теоретических и идеологических воззрениях (в противовес собственной практике исследователя-слависта) на весьма радикальных позициях. Примечательно, что сходная по сути реплика раздалась из противоположного по своим воззрениям стана западных бахтинистов, в рецензии К.Эмерсон на книгу одного из участников упомянутого сборника М.Гардинера «Диалогика критики: Бахтин и теория идеологии»: «<…> для радикального крыла теоретиков культуры бахтинская мысль по-прежнему не слишком плодотворна. Они могут найти куда более удобные пути для достижения своих целей. Слишком многое при этом должно быть из Бахтина выброшено, причем бесспорно самое ценное и оригинальное. В посткоммунисти ческой России этим "наиболее оригинальным" компонентом считается, и здесь опять-таки нет ничего удивительного, именно то, в чем Бахтин не совпадает с марксистами и теоретиками карнавала» 3.
Впрочем, все многочисленные радикально-новаторские прочтения Бахтина, преломляющие его идеи и концепции при интерпретации самого разнообразного материала (от широко понимаемого жанра утопии как философско-критического дискурса и карнавальных элементов средневековой драмы до сугубо анатомо-физиологических образов феминистского текстанализа) 4, вполне могут при достаточно либеральном подходе быть отнесены к той «любви к вариациям» и «множествен ности ракурсов», о которых писал Бахтин в одном из последних своих набросков 5.
Тематика сборника оказалась чрезвычайно разнообразной и многоплановой: так, если для М.Гардинера в работе «Утопия как критика» было чрезвычайно важно продолжить полемику с изначально не принимаемой им монографией о Бахтине Г.С.Морсона и К.Эмерсон «Михаил Бахтин: создание прозаики», использовав для этого собственную трактовку карнавала как «критической утопии» (p.30) и подчеркнув при этом, что Бахтин «испытывал необходимость преодолеть монологичес кую потребность подавлять социальное различие и установить,
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ О.Е.Осовский
Карнавальные сюжеты Манчестера
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 4
174 175
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 4
каким образом это разноречие и многоголосие поддерживает ся в языковой, культурной и социальной практике повседнев ной жизни» (p.46), то в исследовании Р.Канлиффа «Очарован ные змеи и крошки Эдипы: архитектоника карнавала и драмы у Бахтина, Арто и Брехта» основная задача заключалась в поиске созвучий между тремя обозначенными в заголовке фигурами, сыгравшими немалую роль в формировании интеллектуального сознания Запада во второй половине XX в.
Участники сборника уделяют повышенное внимание драме (статьи «Эстетические функции карнавального начала в средневековой английской драме» К.Симеоновой и «Драматур гия Дэвида Мамета: диалогичность гротескного реализма» И.Йоки), очевидно, потому, что данный аспект словесного творчества разрабатывался Бахтиным достаточно ограниченно. «Использование бахтинской теории карнавальной смеховой народной культуры по отношению к средневековой драме, — отмечает К.Симеонова, — обеспечивает новый взгляд на жанр виде'ний тела Христова и эстетическую систему мистерийных циклов» (p.70). Исследовательница соотносит структуру средневековых драм с основными категориями карнавальной культуры, выявленными Бахтиным в книге о Рабле, что приводит ее к убедительным выводам о принципиальной возможности использования бахтинских идей при изучении английской народной драмы. К сходному заключению, впрочем, но существенно отличному по содержательным, временны'м и художественным параметрам, приходит и И.Йокки, обнаруживающий, правда, и немалое число расхождений с бахтинской теорией у сегодняшних сторонников поэтики гротеска. Расхождения с Бахтиным в трактовке карнавала обнаруживает и Дж.Холл («Недостижимый монологизм и порождение монстра»), усматривающий в творчестве мыслителя симптомы «монологизации собственного исторического повествования, рассказывающего о том, как праздничные традиции с середины семнадцатого века уступают под напором централизованной, рационалис тической, сугубо буржуазной гегемонии в Европе» (p.99).
Весьма специфичными выглядят исследования,
посвященные рецепции идей Бахтина в иных сферах гуманитарного
знания. Так, Э.Истхоуп анализирует возможное влияние
Бахтина и т.н. «бахтинской школы» на одного из крупнейших
английских литературоведов послевоенного периода Р.Уильямса
(«Бах
тинская школа и Раймонд Уильямс: субъект и означаемое»)
в контексте социально-психологических изысканий. Последний,
опираясь на принципиальные идеи «Марксизма и философии
языка», выступил во второй половине 1970-х гг. в книге
«Марксизм и литература»
6 с убедительной, по мнению исследовате
ля, критикой попытки французского марксиста полуструкту
ралистской ориентации Л.Альтюсера предложить некую
марксистскую ревизию взглядов Фрейда и Лакана. Весьма
примечательны и работы профессиональных психотерапевтов
(«Психотерапия как построение взаимопроникающих сознаний»
Б.Дорвала и Д.Гомберга и «Этика порождения субъекта у
Бахтина и Лакана» У.Хэндли), отчасти продолжающих исследова
ния, публиковавшиеся ранее в специальном выпуске
канадского журнала «Dicourse
social»7. При этом авторы совершенно
по-разному относятся к одним и тем же бахтинским источникам,
соглашаясь с бахтинской интерпретацией диалога в
«Проблемах поэтики Достоевского», но полагая ошибочной
интерпретацию несобственно прямой речи в «Марксизме и философии
языка», как Дорвал и Гомберг, или, напротив, объявляя
изначально верным психоаналитический потенциал бахтинско-во
лошиновского корпуса текстов, как Хэндли, видя в них
залог успешного развития постфрейдовского психоанализа,
усматривая в Бахтине фигуру, по масштабам и созвучиям идей
равную Лакану.
Еще более обильно представлены в сборнике статьи на самые модные сегодня темы: феминизм и изучение националь ных культур. «То, что мыслители-феминисты (мужчины и женщины) считают бахтинский "карнавал" стимулирующей, но достаточно проблематичной категорией, не ново и особого удивления не вызывает», — замечает Р.Гинзбург в статье «Беременный текст», открывающей соответствующий раздел (p.165). Подчеркивая присутствующее в бахтинских текстах мощное мужское начало (аналогичное тому, что сам Бахтин обнаруживал у Рабле), исследовательница утверждает, что, вопреки внешней авторской установке его работы полны сугубо женских образов, в частности, тем «беременности и родов» (p.168). Проведенный Гинзбург детальный анализ позволяет ей выявить наличие аналогии «карнавал» — «женщина», причем не только «на уровне телесных категорий подвижности, изменчивости, незавершенности, открытости и т.п.», но и на уровне «струк
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ О.Е.Осовский
Карнавальные сюжеты Манчестера
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 4
176 177
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 4
тур влечения и доминирования» (p.175). Сходную логику демонстрируют в своих исследованиях и другие авторы «феминистского раздела», частью пытающиеся при помощи достаточно своеобразной интерпретации идей Бахтина рассматри вать конкретные тексты («Превращение в мегеру: рассуждения об истерии и возражения по поводу» М.Хайдуковски-Ахмед и «Ужас, авторы и герои: обладающие родом субъекты и объекты у Бахтина и Кристевой» М.О'Коннор), частью погружающие Бахтина в общий контекст и конкретную проблематику современного феминизма, где русский мыслитель оказывается если не «любимым братом, то единомышленником» (p.177) («Бахтин и феминистские проекты» К.Томсона, «Что остается: Бахтин, феминизм и культура границ» М.Поллок, «Экзотопия и феминистская критика» П.Хичкока).
К сожалению, в книге практически не нашли отражения взгляды традиционного бахтиноведения, для изложения которых редактор, очевидно, предоставил место во втором сборнике, подготовленном по материалам конференции, — чье многообещающее название «Бахтин в контексте» 8 позволяет рассчитывать на публикацию в нем материалов, имеющих более весомую аргументацию и «материальный» характер аргументации в противовес явственной увлеченности хлесткими фразами и собственными теоретическими конструкциями, наносящими ущерб научной точности и убедительности, — чем довольно часто грешили участники рецензируемого сборника.
г.Саранск
1 «Диалог. Карнавал. Хронотоп », 1993, № 2-3, с.194—197.
2 Bakhtin: Carnival and Other Subjects. Ed. by D.Shepherd. Amsterdam—Atlanta, 1993 // Critical studies, 1993, vol.3, №2 — vol.4, №1/2. xxxii, 303 pp. Далее все цитаты из рецензируемого издания приводятся с указанием страниц непосредственно в тексте.
3 Emerson C. Getting Bakhtin, Right and Left // Critical Inquiry. 1994. Summer. Vol.48, №3, p.301.
4 Как уверяет П.Хичкок во входящей в состав рецензируе
мого сборника статье «Экзотопия и феминистская
критика», ссылаясь на исследование известного канадского бахтиноведа
К.Томсона «Бахтин и современная теория англо-американско
го феминизма»
(Thomson C. M.Bakhtin and Contemporary
Anglo-American Feminist Theory // Critical
Studies. 1989, vol.1, №1-2, pp.141—161), «частично успех феминистских подходов к
Бахтину объясняется тем, что, не задерживаясь на злополучном
вопросе авторства, исследования этого течения в основном
направлялись непосредственно на критический аппарат и
оценивали его на различных уровнях абстракции, но всегда
при этом двигались к некоторому их практическому применению,
дабы измерить его действенность или ту работу, которую
порождают сами эти принципы» (pp.197—198).
5 Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986, с.531.
6 Williams R. Marxism and Literature. Oxford. 1977,
pp.126—135.
7 Bakhtin and Otherness // Discours Social. 1990. Vol.3, №1-2.
8 Bakhtin in/and Context (forthcoming).
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
О.Е.Осовский
Карнавальные сюжеты Манчестера