Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина

ISSN 0136-0132   






Диалог. Карнавал. Хронотоп








Диалог. Карнавал. Хронотоп.19994

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 4

  185

М.Б.Смирнова

Диалог в лирике

Бройтман С.Н.
Русская лирика XIX — начала XХ века
в свете исторической поэтики

(Субъектно-образная структура)
М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1997

  Книга С.Н.Бройтмана посвящена лирике — теме, которая вызывает интерес сама по себе. Так уж сложилось, что на протяжении веков лирика оставалась на периферии литературоведческой рефлексии, что объясняется целым комплексом причин.

  С одной стороны, сама ускользающая, "протеическая " природа лирики, зачастую определяемая как "эмоциональность ", "спонтанность " или "субъективность " лирического высказывания, как кажется, сопротивляется рациональному постижению, а зачастую проецируется и на язык метаописания. С другой стороны, не меньшим препятствием для выстраивания единой концепции лирики является историческая изменчивость этого поэтического рода. Если подвергнуть строгой ревизии то эмпирическое представление о лирике, которое в более ли менее целостном виде присутствует в обыденном сознании, то окажется, что мы всякий раз говорим о вещах очень разных. В самом деле, лирика Сафо, Алкея, Горация или Катулла совсем не то, что сонеты Петрарки или Микеланджело; другое качество обнаруживают стихи Джона Донна или Гонгоры, поэзия романтиков и уж совсем иное — Бодлера и Малларме. Различия столь серьезны, что впору вслед за Элиотом усомниться: а существует ли вообще эта самая лирика?

Вплоть до XVIII века теорию лирики определяют две тенденции. С одной стороны, исследовалась не феноменология лирики, а ее формально-метрический аспект — мысль о лирике развивалась в силовом поле стиховедения. С другой, — лирика оказывалась внизу иерархической пирамиды, которую венчала трагедия.

  Иерархический принцип подхода к лирике оказался актуальным и для романтиков, которые распространили его в план диа



ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
М.Б.Смирнова
Бройтман С.Н.
Русская лирика XIX — начала XХ века…

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 4
186   187
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 4

хронии, усмотрев в лирическом «виде» литературы не только наиболее эмоциональную, спонтанную и непосредственную стихию, но и наивную, «дообъективную» стадию развития поэзии.

Интеллектуальное наследие М.Бахтина не дает радикальных переоценок статуса лирики, будучи по преимуществу романоцен тричным. Более того, перед нами вариант иерархической эстетики, под которую подведено новое основание (диалог) и которой придана новая вершина (роман). Этот своеобразный иерархизм подхода М.Бахтина к лирике видит и автор рецензируемой книги: «…не отрицая принципиальной возможности диалогического начала в лирике, ученый (М.Бахтин — М.С.) считает, что, во-первых, оно в ней «редко и специфично» (обусловлено прозаизацией ее); во-вторых, оно не может "развернуться, достигнуть сложности и глубины и в то же время художественной завершенности" — это возможно только в условиях романного жанра. Иначе говоря, в лирике, по М.М.Бахтину, при том, что она выражает отношения субъектов, действуют существенные внутренние ограничения на диалог» (с.20). Ограничения эти обусловлены как онтологически («лирика еще слишком бытийна, слишком тесно связана с жизнью тела»), так и исторически (она восходит к родовым, «хоровым» принципам жизни, где субъект и объект слиты). Таким образом, и синхронические, и диахронические обстоятельста бытования лирики как будто обрекают ее на некое первично-«неполноценное» отношение к другим литературным родам.

  Исследование, предпринятое С.Н.Бройтманом, нацелено на преодоление подобной оценочно-иерархизирующей установки. Он ставит перед собой задачу вести разговор о лирике без постоянной оглядки на «инородовые формы объективации» (с.25), применить к ней качественно иные мерки. При этом главный импульс автор черпает в синтезе эпистемологических открытий М.Бахтина и историко-поэтологического подхода — в изучении межсубъектных отношений в лирике как динамической, «исторически меняющейся величины» (с.21). Основные усилия С.Н.Бройтмана направлены на то, чтобы эксплицировать диалогическую природу лирического высказывания, «увидеть "другого" в "я" и "я" в "другом"»(с.27), что, безусловно, позволяет ему вскрыть новый потенциал поэтических текстов, многие из которых давно вошли в разряд хрестоматийных.

Распространяя диалогический принцип на лирику, автор пы
тается подобрать некий особо деликатный и тонкий понятийный инструментарий, который отвечал бы ее природе. С этим связан чрезвычайно скрупулезный подход к выбору обозначения диалогизирующих сторон. Отвергая в качестве излишне «прямолиней ных» и «механистических» такие понятия, как «точка зрения» и даже «голос», С.Н.Бройтман останавливается на термине «интенция» как «наиболее адекватном природе межсубъектных отношений в лирике» (с.27). Сам по себе этот термин не вызывает возражений, но, безусловно, требует большей теоретической внятности, нежели он получает в данной книге, по сути ограничивающейся отсылкой к индийской категории «дхвани» и несколько обтекаемой формулой «ценностная экспрессия субъекта». Остается неясным, ограничивается ли понятие «ценностная экспрессия субъекта» лишь сферой безусловно интенционального творчества и оставляет ли за пределами анализа то, что составляет его бессознательную компоненту (в том смысле, в котором не только поэт пишет стихи, но и стихи пишут поэта, то есть интенцию самого текста)?

Правда, на материале XVIII и XIX вв. С.Н.Бройтману удается показать, что такое интенция в его понимании. Однако неразграниченность двух сфер — интенции автора и интенции поэтическо го текста — не позволяет четко дифференцировать статус канонического слова в разных исторических контекстах. Ведь из виду упускается (или, по крайней мере, слабо учитывается) и другая, полярная, авторская интенция — установка на творение, конструирова ние некой поэтической условности, артефакта, самодостаточного объекта, способного интегрироваться в мир других вещей на более или менее равных условиях. Подобный статус текста особенно актуален в контексте постканонических эпох и тем более эпохи так называемого «дегуманизированного» (термин Ортеги-и-Гассета) искусства, когда даже самые архаизированные формы сознания (миф, метаморфоза, параллелизм) бытуют как конструкты, как прием. При учете этой авторской «интенции», вопрос о метафоре и метаморфозе, который столь полемически заострен в главе, посвященной А.Блоку, лишается приданной ему проблематичности.

  Не вполне непроясненным, на мой взгляд, остается и вопрос о природе диалогизирующих сторон. Кто такой "другой"? Каноническое слово или лирический адресат, "ты", героиня (соотвествен но стихотворения Пушкина "Осень" и "Что в имени тебе моем?"); "я" как другой (лирика Лермонтова) или "жанровая парадигма"



ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
М.Б.Смирнова
Бройтман С.Н.
Русская лирика XIX — начала XХ века…

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 4

188  

(фольклорное заклинание в "Последней любви" Тютчева)? Подобные вопросы возникают и в отношении автора. Кто такой "реальный" автор: эмпирический автор, субъект лирического высказыва ния, лирическое "я", эксплицированное или значимо отсутствую щее, "лирический герой"?

  Впрочем, подобная терминологическая неоднозначность — естественное следствие как сложности и неоднозначности самой проблемы диалогизма, выводящей нас по существу в сферу философии, так и масштаба поставленной задачи — охватить единым взглядом почти два века развития русской лирики.

Взгляд на лирику, предложенный С.Н.Бройтманом, интегриру ется в общую тенденцию Нового времени — осмысления сложности и потенциальной многосубъектности лирического высказывания. Ее истоки можно найти у таких апологетов лирической субъективности и теургического авторства, какими были романтики. Выдвинутая ими «теория перевода» (так, согласно Кольриджу, поэт «переводит» на язык литературы свои чувства и мысли) уже намечает некоторую дистанцию между авторским «я» и субъектом лирического высказыва ния — собственно говоря, это дистанция между экзистенциальным опытом и претворяющим его словом. В литературоведении XX века, отмеченном бурной антиромантической реакцией и усилением интереса к конструктивистскому аспекту творчества, идея сложности лирического «я» окрепла. Скажем, «новая критика» намечает получившую в дальнейшем широкое развитие идею о наличии в лирике драматической структуры. В этом случае субъект лирического высказывания рассматривается как некий персонаж, которого автор наделяет голосом, полностью не отождествляемым со своим собственным. (Последнее направление мысли совпадает с размышлениями М.М.Бахтина, в частности воспроизводимыми на страницах интересующей нас книги, о том, что всякий писатель, даже чистый лирик, всегда является «драматургом» (с.19)).

Вместе с тем книга С.Н.Бройтмана закладывает основы нового подхода к субъектной структуре лирического высказывания, демонстрируя, что эта тема остается открытой для изучения. Хочется верить, что предлагаемое читателю исследование диалогичности лирики даст серьезный импульс для дальнейших размышлений в данном направлении и само по себе явится приглашением к продолжению диалога о лирике.

Москва



ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
М.Б.Смирнова
Бройтман С.Н.
Русская лирика XIX — начала XХ века…

 




Главный редактор: Николай Паньков
Оцифровка: Борис Орехов

В оформлении страницы использована «Композиция» Пита Мондриана



Филологическая модель мира