Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1998 → 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
85
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле*
Готовя к публикации в журнале материалы А.М.Кузнецова («Вокруг рукописи "Рабле"»), я подумал, что мог бы добавить несколько штрихов к тому, о чем там идет речь. Кое-что из старых архивных наблюдений, которые до сих пор лежали без дела, и кое-что, лишь недавно попавшее в сферу моего внимания, оказалось связано с Тарле и Юдиной, а также с проблемой защиты бахтин- ской диссертации. Конечно, многим нисколько не интересно знать, кто и как участвовал в подготовке этой защиты. Но я давно ею занимаюсь и считаю ее ярким событием научной жизни 1940-х годов; мне хочется с максимальной подробностью восстановить полную картину, и я надеюсь, что найдутся и такие читатели, которые со вниманием отнесутся к собранным мною документам. Постепенно и, к сожалению, очень медленно я работаю над подготовкой к публикации всех (доступных мне) материалов защиты, и это — лишь некоторая их часть (в дополнение к опубликованному прежде).
А.М.Кузнецов в своем предисловии особо отмечает, так сказать, «докторский нюанс» одного из писем М.В.Юдиной: есть вероятность, что именно ей пришла в голову мысль о защите диссертации Бахтина как докторской; во всяком случае она вроде бы первой об этом упомянула. Согласен, такая вероятность есть. Но есть, по-моему, и доводы против такого предположения. «Рабле» Мария Вениаминовна тогда не читала1 и, следовательно, не могла адекватно понять и по достоинству оценить: только в начале 1966 года, когда Бахтин прислал ей уже опубликованную книгу, Юдина, «перелистав ее», «долгое время молилась, чтобы забыть прочитанное »2. Едва ли она также разбиралась в академических рутинных тонкостях, «ходах и выходах», процедурных вопросах (хотя и имела большой преподавательский опыт). Конечно, считая Бахтина «мудрецом» 3, она могла и чисто по-житейски рассудить, что он достоин именно докторской степени, но все-таки едва ли, «обрабатывая» возможных оппонентов и просто влиятельных лиц, обладала вполне конкретной положитель ной программой действий.
* Работа подготовлена при поддержке Белорусского республиканского Фонда фундаментальных исследований (грант № Г97_357).
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
86 87
Между тем зафиксированы утверждения другого человека, претендующего на приоритет в том, что касается «докторского нюанса» защиты. Этот человек явно знал толк в процедурных вопросах и, главное, располагал реальными рычагами для воплощения в жизнь красивых, но абстрактных планов. Это — Валерий Яковлевич Кирпотин (1898—1997). Мне уже доводилось публиковать его устные воспоминания 4. Но я встречался с Кирпотиным в 1992 году, когда ему исполнилось уже 94 года, к тому же беседа записывалась без магнитофона, по памяти. Весьма желательно было так или иначе верифицировать полученные тогда данные. И вот недавно В.В.Кожинов, один из душеприказчиков и еще прижизненных биографов Бахтина, подарил мне некоторые материалы своего личного архива (за что я ему крайне благодарен, как и за то, что он всегда, с самого начала, покровительствовал изданию журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп»), в том числе следующее письмо В.Я.Кирпотина:
В.Я.Кирпотин — В.В.Кожинову
Вадим Валерьянович! Я только сейчас ознакомился с Саранским сборником в честь М.Бахтина (1973)5.
Сборник открывается биографией Бахтина, написанной Вами и С.Конкиным (которого не имею чести знать). В биографии достаточно недвусмысленно подчеркнуто, что я (вместе с Бродским и Пиксановым) выступал будто бы против диссертации М.Бахтина о Рабле, против присуждения ему ученой степени доктора 6. Вот<,> однако<,> факты.
В 1946 г. я был зам. директора ИМЛИ им.Горького. Двинул дело с диссертацией М.Бахтина я, я же организовал ее защиту в максимально возможные короткие сроки. Первоначально я предложил Бахтину защищать диссертацию как докторскую. Он заколебался: провал повлек бы за собой ряд неудобств, в том числе и материальных. Тогда я прибегнул к двойной процедуре: голосовать одну и ту же работу на одном и том же Ученом совете дважды, как кандидатскую и как докторскую. Я подготовил всю процедуру, объяснил ситуацию оппонентам, заказал рецензию Тарле, аргументировал на самом заседании обоснованность присуждения Бахтину докторской степени. К сожалению, опасения М.М.Бахтина оправдались — кандидатскую степень ему присудили, докторскую провалили. Против был директор института Шишмарев, что весьма повлияло на позицию стариков.
В 1961 или 1962 г. я подписал письмо в «Советский писатель» с просьбой переиздать книгу Бахтина о Достоевском. Тогда-то я Вам рассказал о диссертации Бахтина, посвященной Рабле (о существовании которой Вы не знали) и подал мысль об ее издании. Вы энергично взялись за дело, и книга увидела свет. Первоначальный толчок исходил от нашей с Вами беседы, у меня на квартире 7.
Все эти факты Вы хорошо знаете, в некоторых из них действующими лицами оказались мы оба. Если что-либо стерлось из Вашей памяти, обратитесь к М.М.Бахтину, если позволяет его здоровье, Вам это удобно. Все дела по своей диссертации в ИМЛИ в 1946 г. он вел со мной.
Основных теоретических принципов Бахтина я не разделял и не разделяю. Это известно по моим работам, и чем дальше, тем больше я убеждаюсь в своей правоте. В этих условиях ложное освещение моей роли в защите Бахтиным его диссертации приобретает оттенок опорачивания моей позиции недобросовестным приемом. Забота о добрых нравах в научной деятельности требует, чтобы Вы изыскали способ восстановить истину, нарушенную в вышеназванной биографии, подписанной и Вашим именем.
В.Кирпотин
16 декабря 1974 года
Москва
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
88 89
У Вадима Валериановича, видимо, не было повода и возможности специально заняться восстановлением истины в данном вопросе. Расспрашивать Бахтина? Но он очень сильно болел, а через несколько месяцев умер. Сочинять самоопроверже ние? Но в биографическом очерке, о котором идет речь, слова о Кирпотине принадлежат не Кожинову, а анонимному автору отчета о защите, опубликованного в «Вестнике АН СССР» в 1947 году и процитированного Кожиновым 8. Писать новый вариант бахтинской биографии? Но В.В.Кожинов предоставил это занятие другим — в том числе, с начала 1990-х, и мне. Надеюсь, что отчасти я своей публикацией стенограммы защиты и сопутству ющих ей материалов в 1993 году отдал должное В.Я.Кирпотину, напечатав его воспоминания об этих событиях и написав, что роль его «в самом деле достаточно велика. (…) Защитой Кирпотин руководил вполне объективно (в один из моментов он воскликнул: "Я прошу соблюдать порядок. Каждый имеет право выступить, каждый получит слово". Так и произошло)» 9.
И в письме 1974 года, и в устном рассказе 1992 года Кирпотин утверждал, что это он предложил Бахтину защищать диссертацию как докторскую, а не как кандидатскую. Его заявление довольно похоже на правду. Даже по времени все вписывается в аргументацию А.М.Кузнецова и в то же время уточняет ее. 10 июня 1946 года Бахтин приехал в Москву, много раз бывал в ИМЛИ, 28 июня написал заявление о приеме диссертации к защите, а 22 июля Юдина пишет Е.Ч.Скржинской, что Бахтин обещал «защитить осенью докторскую диссертацию». Да, вероятнее всего, потому она и пишет, что либо Кирпотиным, либо кем-то из оппонентов, прочитавших и оценивших «Рабле», либо всеми, кто участвовал в процессе обсуждения перспектив защиты, было осознано и решено: кандидатской степени мало! На заявлении Бахтина в ИМЛИ от 28 июня снизу приписано: «Секция западных литератур. На рассмотрение к 1 сентября. Дирекция наметила рецензентов А.К.Дживелегова, И.М.Нусинова и А.А.Смирнова. Письмо А.А.Смирнову послано. Предварительный отзыв его будет передан дополнительно. 3.VII.46. Борис Горнунг» 10.
К началу сентября Смирнов не успевает, и Юдина, как
отмечает А.М.Кузнецов, в начале сентября очень просит
А.А.Смирнова «ускорить его отзыв о диссертации». К 24 сентября
отзыв наконец готов, и сектор западных литератур на своем заседании
в этот день постановляет: «Просить дирекцию Института
назна
чить диссертацию М.М.Бахтина — "Рабле в истории реализма"
— к защите на соискание степени кандидата филологических
наук, назначив в качестве официальных оппонентов
проф. А.А.Смирнова, проф. И.М.Нусинова и проф. чл.-корр.
А.К.Дживелегова. По отзыву проф.А.А.Смирнова представленная
диссертация не только вполне отвечает требованиям, предъявляемым
к кандидатским диссертациям, но и значительно превышает
их»11. Причем тут надо сказать, что Смирнов прекрасно знал
работу Бахтина уже с начала сорок первого года (т.е. сразу после ее
завершения), хлопотал о ее публикации; отзыв его был написан
уже в декабре 1944
года12 и к защите лишь немного расширен.
Как видим, постановление сектора западных литератур составлено казуистически расчетливо. Диссертация смиренно названа, как и полагается, кандидатской, но есть и намек на нечто большее, к тому же (это было решено уже 3 июля) назначено три официальных оппонента, что бывало и бывает только при защите докторских диссертаций. Тут чувствуется почерк умелого администратора, подготовившего тонкую комбинацию (мне, помнится, Кирпотин рассказывал, что он «звонил в Министерство», консультировался по процедуре и только после этого избрал тактику «операции») 13. Конечно, Юдина могла «подбросить» общую идею «докторства», но, как мне кажется, ей важен был сам факт защиты, обретения Бахтиным ученой степени, а не более мелкие детали и «нюансы». Во всяком случае сколь бы то ни было надежный ее приоритет в том, что касается бахтинского «докторства», пока констатировать рано.
В публикуемом письме Кирпотина интересны многие моменты. Укажу лишь еще на один. По его свидетельству, Шишмарев относился к диссертации Бахтина отрицательно, что стимулиро вало недовольство «стариков» типа 68-летнего Пиксанова или 65-летнего Бродского (самому Кирпотину было в 1946 году 48, а Бахтину — 51). По стенограмме, Шишмарев вначале председатель ствовал на защите, но потом таинственным образом исчез, и председательствовать стал Кирпотин. Я объяснял это плохим самочувствием Шишмарева, который в эти годы болел и перенес несколько операций, но оказывается, что у этого странного поведения тогдашнего директора ИМЛИ и председателя Ученого совета могли быть и иные причины. Уход мог быть своего рода демонстрацией несогласия с научной концепцией диссертанта: выступать на дискуссии Шишмарев не захотел, но дал понять всем,
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
90 91
чту он по этому поводу думает…
Кирпотин, кстати, в дискуссии выступал, и я не уверен, что его выступление можно трактовать как аргументацию «обоснованности присуждения Бахтину докторской степени» (см. выше, в приведенном письме). Все-таки стенограмма ясно показывает, что неведомый автор отчета в «Вестнике АН СССР» совершенно справедливо счел Кирпотина одним из «принципиальных» противников бахтинской теории карнавала. Валерий Яковлевич выдвинул много серьезных претензий к Бахтину, и самый позитивный его тезис звучал так: «Мне кажется, в том, что я говорю, — очень серьезный упрек. Но тут ничего обидного в том смысле, что я не собираюсь ни в коем случае умалять значение эрудиции и талантов диссертанта. Я это признаю. Я — специалист по русской литературе, знаю его книгу о Достоевском, но с точки зрения столкновения точек зрения тут есть расхождение. Идет докторский диспут, мы обязаны высказать свое мнение, свои расхождения, а расхождения затрагивают очень большой серьезный вопрос»14 . Кирпотин, правда, называет диспут «докторским» (это, что ли, «аргумент»?). Но ведь сам же он говорит, что, дескать, спор есть спор, и после, в письме к Кожинову, не скрывает своих расхождений с Бахтиным (даже наоборот подчеркивает их). Талантов Бахтина на защите не только Кирпотин — почти никто не отрицал, но полемизировали с ним многие, и он в том числе. Все нормально.
Искажение ситуации и «опорачивание» Кирпотин мог увидеть в том, что не упоминалось о его роли в тактическом устроении защиты. Это да. Но тогда слишком многое оставалось еще «под водой», и вообще-то особых оснований для обиды на Кожинова у него, по-моему, не было. Как голосовал Кирпотин — «за» или «против» присуждения Бахтину докторской степени (а результат тайного голосования: 7 — «за», 6 — «против») 15, — можно только гадать. Но не исключено, что он для конспирации «маскировал» свой позитивный настрой и — перестарался (либо в горячке полемики, — а диспут проходил очень остро — забыл о том, что сам же был в числе организаторов защиты, любовно предавшись изъяснению своего несогласия с концепцией диссертанта).
Разумеется, нельзя на сто процентов верить свидетельству
Кирпотина. Вполне естественно, что он, как заинтересованное
лицо, субъективно всё воспринимающее, несколько преувеличи
вает свою значимость в описываемых событиях (не только в
организации защиты, но и, скажем, в появлении идеи издать
«Рабле»). Особенно характерна в этом смысле реплика о Тарле,
которому он якобы «заказал рецензию». Этот его тезис достаточно
опровергается публикацией А.М.Кузнецова, где нет ни слова
об участии Кирпотина в переговорах с Тарле. Но можно
привести и другие материалы, из которых явствует, что у Кирпотина
не было ни малейших оснований обращаться к Тарле.
В 1972 году в сборнике «Проблемы международных отношений», посвященном памяти знаменитого историка, был напечатан очерк Е.Л.Ланна «Евгений Викторович Тарле»16. В эту публикацию, однако, вошли далеко не все мотивы и подготовитель ные материалы Ланна. В частности, остаются, насколько мне известно, до сих пор не обнародованными те страницы записей Ланна, хранящихся в РГАЛИ, которые связаны с Кирпотиным. Приведу их полностью:
Как-то (в 1939) мы были с Е.В. на заседании Отделения Академии наук. Слушали, между прочим, примитивный доклад Кирпотина о юных годах Лермонтова. Во время этого доклада некоторые академики спали, другие обменивались негодующими взглядами. Е.В. негодовал — он смотрел на меня так, как будто я был виноват во всех плоскостях, которые изрекал Кирпотин.
Прошло года 2-3. Он помнил этот доклад и время от времени осведомлялся, как чувствует себя Кирпотин, который жил в том же доме, что и я. Я отмахивался. Но он был настойчив в интересе, проявляемом к этому «историку литературы».
Когда Кирпотин подарил мне свою книжку о Лермонтове (сознаюсь, я взял с охотой, чтобы дать прочесть книжку Е.В.), я принес книжку Е.В.
Через несколько дней он звонит и сообщает, что редко читал более юмористическую книжку.
— Как вам покажется! — гудит в телефон. — Кирпотин открыл, что Кавказ имел влияние на Лермонтова. Так прямо и пишет. Как вам покажется!
С той поры при каждом случае, когда речь заходила о литературоведении, он цитировал это открытие Кирпотина.
Передо мной письма Е.В. Вот открытка от 31.V.1944 из Сухума. «Читаю Лермонтова. Как глубоко прав Кирпотин. Кавказ имел влияние!» Вот открытка от 27.VIII.1945 из Ленинграда: «P.S. Читаю Лермонтова, о котором в 1939 г. докладывал Кирпотин».
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
92 93
Е.В. интересовался, не знаю ли я, что пишет теперь Кирпотин. В 1943 г. я сказал ему, что, по словам Кирпотина, он пишет сейчас двухтомную монографию о Достоевском.
Е.В. уставился на меня.
— Не может быть!
— Уверяю вас, что это так.
Вдруг он кричит (Ольга Григорьевна была в соседней комнате):
— Оля! Иди скорей сюда.
О.Г. входит.
— Ты слышишь?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — спокойно, как всегда, говорит О.Г.
— Ты слышишь, что сказал Евгений Львович?
— Конечно, не слышу.
— Он говорит, что Кирпотин пишет о Достоевском.
О.Г. достаточно знает об открытии Кирпотина. Но, как всегда, она не выражает своего мнения.
— Ты понимаешь, что это значит? Это бедствие! 17
Представляю, какое письмо написал бы Кирпотин составителям сборника (Ланн скончался в 1958 году), если бы эти страницы вошли в публикацию. Но здесь необходимо было их процитировать, как говаривал Валерий Яковлевич, «с точки зрения столкновения точек зрения», — ради попытки «восстановить истину». И очень сомнительно, чтобы при подобном отношении Тарле к Кирпотину (а записи Ланна выглядят очень правдоподобными) мог осуществиться «заказ» рецензии.
Пролистаем еще некоторые из записей Ланна, отсутствую щие в сборнике «Проблемы международных отношений».
«Деликатность не позволяла ему (Тарле — Н.П.) отказаться от выступления на диссертациях молодых историков. Если человек был настойчив, то он всегда добивался своего. Т. брюзжал, но, в конце концов, проводил кандидата на ученую степень. Он был невероятно снисходителен, по доброте он давал хорошие отзывы о плохих работах» (3).
Конечно, случай с «Рабле» — совсем иной: Тарле знал
Бахтина еще в 20-е годы и очень высоко ценил (что видно и из
письма Е.И.Божно к М.В.Юдиной: см. публикацию А.М.Кузнецова).
Если работа Кирпотина над Достоевским воспринималась
Тарле как бедствие, то Бахтин успешно выдержал этот «экзамен».
Тарле больше всего на свете обожал Достоевского, и
особенно — «Бобок». Об этом есть краткое упоминание и в версии
1972 года18, но в более или менее «парадном» очерке (и таком же
сборнике), конечно, нельзя было оставить мотивов типа: «"Когда
я околею"… (любимое выражение)» (5 об.). А в черновой записи
о «Бобке» этот мотив присутствовал, да и все остальное было
слегка «рискованно»:
Как-то я сказал, что умирать буду с Гоголем. Подразумева лось — читать перед смертью.
Он сказал сразу: "А когда я буду околевать, то с «Бобком» Достоевского. Вот скажите мне — как мог Достоевский написать эту вещь? Сколько я ни думаю, я не могу найти объяснения".
Я попытался отделаться общими фразами о том, что это, пожалуй, самая достоевская вещь из всего Достоевского. Но он был настойчив.
— Нет, нет, подождите. Вы помните?
И он начал цитировать большие куски из «Бобка».
— Вы должны мне объяснить, — как это Достоевскому могло прийти в голову? Нет, вы скажите! Как мог он написать, если верил в Бога? Подумайте и скажите.
Я понял, что не отделаться общими местами.
— Мне кажется, Достоевский показал язык самому себе. Сам отплясывал на собственной могиле. Это изощреннейшее кощунство, и Достоевский в «Бобке» перверсирован больше, чем в чем бы то ни было. В этом смысле это самая достоевская вещь. А к тому же он не верил в Бога.
Он долго молчал. И затем протянул:
— Да, конечно, не верил в Бога… Мне кажется, вы правы — показал язык самому себе. Ну, конечно, разве тот, кто мог написать «Бобка», мог верить в Бога! Ах, что это за вещь. Чем больше я о ней думаю, тем больше не могу от нее оторваться. Вы только послушайте!
И он снова начал цитировать. Потом замолчал и, не мигая, смотрел вдаль (6)19.
Бахтину в августе 1946 года Тарле писал: «Очень рад был узнать из Вашего письма, что Вы собираетесь со временем снова приняться за Федора Михайловича. Если будете работать не в хронологическом порядке, — разберите «Бобок». Это замечатель нейшая, мефистофельская вещь (…)»20. Но Бахтина и самого тянуло к таким фантасмагорическим, кощунственным вещам, к их
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
94 95
темной загадочности. И сейчас исследователи тоже бьются над проблемой совмещения его веры в Бога и интереса к карнаваль ной и карнавализованной культуре 21.
Вообще любопытно вкратце сравнить литературные пристрастия Тарле и Бахтина. По свидетельству Ланна, «Тарле говорил: "Я смешлив". Редко можно было видеть человека, который шел бы так навстречу смеху. Поразительная жизнерадостность была неиссякаема. Он любил французские грациозные остроты-афоризмы. Считал немецкий юмор никудышным. И тяжелым — английский» (5). Но при этом очень ценил Щедрина, хотя и приговаривал: «Вы знаете, что он никогда не улыбался!» 22 (5 об.). В «дискурсе» же Бахтина «агеласт» — самое страшное клеймо. Поэтому он отрицательно относился и к Щедрину, и к Свифту (о котором тоже ходила легенда, что он за всю жизнь засмеялся только два раза). В таком же аспекте он воспринимал и натуралистов конца XIX века: «А вы знаете, Эмиль Золя и его последователи не умели смеяться» 23. Да и к Толстому (опять же в отличие от Тарле) Бахтин относился с некоторой прохладцей — не оттого ли, что, по словам А.В.Чичерина, «глубокая серьезность (…) определяет (…) исключительный поэтический тон его романов, которым свойственна гневная ирония, но не свойствен юмор»24?
Бахтин своим молодым друзьям и помощникам (В.В.Кожинову, С.Г.Бочарову и др.) советовал: «Читайте Розанова» 25. А Тарле называл Розанова «юродивым», «платным мерзавцем», «эротоманом-ханжой» и т.д.26 Были расхождения и в оценке Шекспира, перед которым Тарле, как явствует, к примеру, из его писем к Т.Л.Щепкиной-Куперник, отнюдь не преклонялся, находя себя в «не зазорной компании» с Толстым и Вольтером и считая Шекспира «антикизированным безнадежно» 27. Но оба (Бахтин и Тарле) совпали в том, что видели вершину творчества Шекспира в «Макбете» 28.
Литературные пристрастия в значительной мере определяют характер и направленность научной работы. Если бы Бахтин любил Щедрина и Толстого, то не написал бы «Рабле», а Тарле-поклонник «Бобка» и Тарле-ценитель Щедрина и «грациозных острот-афоризмов» словно разделились надвое в положительном, но довольно сдержанном отзыве на диссертацию.
И Кирпотин, и Тарле сыграли каждый очень важную
роль в защите Бахтина. Однако все же главным «мотором» здесь
была, несомненно, М.В.Юдина, к которой, в конечном итоге,
сходятся
все нити интриги и которая, подхватывая и развивая все
идеи, выдвинутые другими, — в том числе, вероятно, и «докторскую»
идею — буквально «заставила» (такое словечко есть в
публикуемом А.М.Кузнецовым письме Е.И.Божно) всех действовать в
русле отведенного им амплуа. Эта феноменальная работа привела
к успеху, хотя полученный Бахтиным диплом и не был высшего
достоинства.
В 1993 году я приводил маленькие фрагменты из воспомина ний Юдиной, содержащихся в одном, довольно длинном, письме к И.Н.Медведевой 29. Сейчас я решил напечатать этот текст в практически полном виде, — отобрав все то, что касается Бахтина. Юдина рассказывает о многом: о других своих мемуарах и принципах их создания, о выходе «Рабле», о некоторых своих (и Бахтина) литературных пристрастиях, о «кризисе отношений» с М.М. и Е.А. Бахтиными (о нем вскользь упоминает в своем предисловии и А.М.Кузнецов, которого я, кстати, хотел бы поблагодарить за то, что он, как душеприказчик Юдиной, дал разрешение на публикацию письма) и о своей роли в проведении защиты.
<Январь, 1966>
Милая, дорогая Ирина Николаевна!
(…) На днях сдала в Рукописный отдел Библиотеки Ленина 86 страниц своих воспоминаний, я уже не могу теперь без этого… В основном — это «краткие портреты» тех замечательных людей, гениальных, праведных, простых, знаменитых или безвестных… — коих на моем жизненном пути послало мне Провидение… (…) Началась эта дружба с Рукописным отделом через мою бедность, я, кажется, говорила Вам об «истории вопроса»… Продала им письма Пастернака, Стравинского, К.И.Чуковского, Митрохина 30, «своих» парижан, голландцев, баден-баденцев («Вы живете в Баден-Бадене? — Нет, простите, в Гомель-Гомеле!…») и т.д. Написала к ним небольшой комментарий, и он им «приглянулся» и… пошло31… Вам ли не знать, сколь труден всякий такой путь… Мне очень жаль, что я не успела Вам прочесть, а очень хотела… (…)
Но вот «новость» еще более «потрясающая»: выход бахтинского «Раблэ» в тираже… 6 тысяч… заранее — уже книга является библиографической редкостью… Сказал мне это около 3-х недель тому назад Николай Леонидович Степанов, вернее — нет, не он, а молодые друзья Михал Михалыча — Гачев, Кожинов и жена Бочарова, была случайная встреча нас на крыльце этой самой «мировой литературы»… Я сразу увидела, что купить эту
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
96 97
книжку мне, с моими ногами — немыслимо… Кожинов сказал мне: «Мих. Мих. о Вас так говорит, что если у него будет один экземпляр, — он его пришлет Вам», — «Что было — то прошло» — ответила я и, сдерживая набегающие слезы, отхромала прочь32… Эту — как теперь говорят «травму» — я уже пережила осенью: они снова (Бахтины) были в Малеевке, Слава Богу, Слава Богу, — отдыхали… Останавливались снова у нашего общего друга, великолепного человека, геолога Бориса Владимировича Залесского; они пробыли в Москве, примерно, неделю… Они мне не позвонили. Я долго не могла поверить реальности сего факта. Но он таков… Говорить о том, что и сколько было мною для них совершено, кончая тем, что, когда Мих. Мих. наконец положил свой (ранее считаемый им «презренным», но потом, в этом самом Саранске — весьма пригодившийся…) кандидатский диплом (на этом самом «крыльце»!!) в карман, он мне сказал: «Это сделали Вы…»33.Я и не спорила… Это так и было, по Божьей милости многолетних и неукоснительных забот о нем и диссертации… А прежнее… Умолчим… Правда, я теперь должна им некоторые деньги… Но неисчислимые мои древние (ради них) траты я никогда их долгом не считала и не числю. Суть не в том, а в том, что предана пожизненная дружба 37-летней давности, высокая, светлая, насыщенная, многостра дальная — без тени «лирики», непререкаемая, семейная — скажу с Солженицыным («Старое ведро») «нахлынуло»… Вот и я теперь для Б., Мих. Мих. «Старое ведро», но он бы не воздал должного сему ведру, как воздал и призвал к воздаянию этому символическо му образу наш дорогой писатель… Разумеется, ни в какие свои «Воспоминания» я этой «травмы» помещать не стану, но Вам, Вам, дорогая Ирина Николаевна, не могу не сообщить… Это не то слово — «обща», это:
«Розы в Субиако» — 2 —
Коль<,> вестник мира, ты войдешь в покои<,>
Где прежние твои пируют други,
И нищаго прогонят в шею слуги,
И нанесут убогому побои,
— Возвеселись! И не ропщи, что знои
Должны палить и стужей веять вьюги!
Благослови на воинах кольчуги
На пардах пятна и на соснах хвои!
Мятежных сил не пожелай иными.
Иль ковача ты мнишь умерить горны?
Всем разный путь и подвиг — свой и близкий.
Иль бросился в колючки гость Ассизский,
Чтоб укротить пронзительные тёрны?
— Но стали тёрны розами родными.
(«Cor Ardens» II)34
— Полезные стишки, не так ли? Ничего не скажешь… Я не скажу с автором их, как он сказал Кузмину:
«За твой единый галлицизм
Я дам своих славизмов десять!»
Я обожаю эту церковно-славянскую тяжеловесность (как раз с Чуковским немного мы и «переписались» о Вячеславе Иванове… А Мих. Мих. Б. его по-прежнему тоже (недавно еще) безмерно высоко ставил. А ранее — Вы бы слышали, как он читал, например «Мэнаду»! 35... Мм… м! Всё прошло…).
Простите за длинное письмо, но для меня каждое письмо может явиться последним… Я у предела… Лишь бы еще что-то высказать, а фиксация многаго Прекраснаго и Светлаго (любимое выражение нашего дорого-золотого Николая Павловича! 36)<,> виденного мною<,> — я надеюсь, что ее мне послал Сам Господь Бог. Там, в этих «Воспоминаниях»<,> почти совсем нет меня — там они, люди, служившие мне примером, опорой, — в жизни и в работе…
(…)
Некоторые строки я хотел было опустить, но потом подумал, что нет, не надо. Всякий читатель поймет, что в Юдиной вопиет горькая обида, и она пишет чересчур экзальтированно, слишком эмоционально. Понять причины происшедшего конфликта трудно: мы не знаем всех обстоятельств, не слышим другой стороны (скоро будет напечатана полная переписка Юдиной с Бахтиными. Но и она всего не проясняет). Через некоторое время, правда, напряженность существенно спала; в начале уже цитировавшегося письма, датированного 14 июня 1966 года, Юдина писала:
Дорогие Елена Александровна и Михаил Михайлович!
«Боль проходит понемногу,
— Не на век она дана…» (А.Ахматова)
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
98 99
1. Сперва присылка Раблэ с прекрасной надписью, — а затем денежная помощь Ваша — увенчали постепенное забвение кровной горькой обиды, нанесенной мне Вами минувшей осенью. То была поистине обида неописуемая. Но к ней мы возвращаться сейчас не будем.
(…)37.
Что же до защиты, то остается еще много загадок вокруг нее. Скорее всего большинство из них уже нераскрываемы, но надо по -стараться — и сделать максимум возможного…
1 В одном из писем к Бахтину (от 14 июня 1966) Юдина вспоминала: «Вы говорили, что показывать мне ее [книгу] невозможно» («Из переписки М.В.Юдиной и М.М.Бахтина (1941—1966 гг.)». Публикация А.М.Кузнецова // «Диалог. Карнавал. Хронотоп», 1993, №4, с.80).
2 Там же. Кстати, Юдина (в отличие от некоторых толкователей книги, порой «взваливающих» на автора «этическую и художественную ответственность» [см. интервью на с.10 наст. номера] за его героев: в данном случае — за Рабле и народную культуру) прекрасно поняла устремление Бахтина-исследовате ля изучить во многом чуждый ему, но и крайне для него интересный и потому как бы даже привлекательный мир «карнавала»; после процитированных слов о молитве для забвения «Раблэ» в письме говорится: «Я прекрасно знаю, что и для Вас все обстоит таким же образом, но написать Вы эти страницы должны были и слишком хорошо знаю — кто Вы и что Вы, и мое глубочайшее уважение, мое восхищение, моя верная дружеская любовь — с Вами (…)» (там же. Подчеркнуто М.В.Юдиной).
3 «Мудрецом» Юдина назвала Бахтина в письме к Б.Л.Пастернаку от 7—8 февраля 1947 года (см.: «Новый мир», 1990, №2, с.172).
4 См.: «Диалог. Карнавал. Хронотоп», 1993, №2—3, с.112—114. Сокращенная версия републикована в журнале «Вопросы литературы», 1997, №5, с.103—105.
5 Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973.
6 Кожинов писал: «Раздавались, однако, и другие
голоса. Как отмечалось вскоре после этого в одном из хроникальных
обзоров, "с принципиальными возражениями против основных
положений диссертанта выступили член-корреспондент АН
СССР
Н.К.Пиксанов, профессора Н.Л.Бродский и В.Я.Кирпотин"»
// Проблемы поэтики и истории литературы…, с.11.
7 На полях возле этого и предыдущего абзацев В.В.Кожинов сделал пометки: «Неверно! В.К.» и «Неверно!». Я не раз слышал от него, что, по его мнению, Кирпотин был против присуждения Бахтину степени доктора. О «Рабле» Кожинов знал, конечно, и без Кирпотина. Уже в самом первом письме к Бахтину, написанном Кожиновым от имени молодых сотрудников ИМЛИ 12 ноября 1960 года, говорилось: «Не менее интересен для нас и другой Ваш труд, недавно нами "открытый", — "Франсуа Рабле в истории реализма". Сейчас мы с наслаждением изучаем эту фундаментальную работу» (личный архив Бахтина; благодарю В.В.Кожинова за возможность п о -знакомиться с полным текстом этого письма, частично уже опубликованного: «Москва», 1992, №11—12, с.175). Идея напечатать «Рабле» фигурирует в письмах Кожинова к Бахтину уже с декабря 1960 года.
8 См.: «Вестник Академии наук СССР», 1947, №5, с.123.
9 «Диалог. Карнавал. Хронотоп», 1993, №2—3, с.114.
10 ГАРФ, ф.9506, оп.73, д.70, л.142. Выделено мною — Н.П.Борис Горнунг — тогда секретарь Ученого совета ИМЛИ.
11 Там же, д.71, л.88.
12 Текст отзыва, написанного в декабре 1944 года, хранится в ОР РГБ, в фонде Юдиной (ф.527, картон 24, д.31). О том, что Смирнов пытался помочь с публикацией «Рабле» в начале 1941 года, говорится в его неопубликованных письмах к Бахтину (см. коммент. И.Л.Поповой к «Дополнениям и изменениям к Рабле»: Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т.5. М.: Русские словари, 1997, с.476.
13 «Диалог. Карнавал. Хронотоп», 1993, №2—3, с.113.
14 См. стенограмму защиты // Там же, с.89.
15 Там же, с.100.
16 Ланн Е.Л. Евгений Викторович Тарле // Проблемы истории международных отношений. Сборник статей памяти академика Е.В.Тарле. Л.: Наука, 1972, с.56—78.
17 Ланн Е.Л. «Портрет Тарле». Воспоминания и наброски // РГАЛИ, ф.2210, оп.1, д.137, лл.11—11 об. Далее номера цитируемых листов черновых записей Ланна указываются в тексте (в скобках).
18 Ланн Е.Л. Евгений Викторович Тарле…, с.70.
19 Б.С.Каганович приводит чуть-чуть другую, судя по все
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 4
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 4
100 101
му, уже более «беловую» версию этого эпизода, содержащуюся в той редакции очерка Ланна, которая хранится в Архиве РАН (ф.627, оп.6, д.53, лл.86—87) // Каганович Б.С. Е.В.Тарле и петербургская школа историков. СПб.: «Дмитрий Буланин», 1995, с.104—105. В редакции очерка, опубликованной в указанном сборнике 1972 года, этого эпизода, естественно, нет.
20 Цит. по мемуару С.Г.Бочарова «Об одном разговоре и вокруг него» // «Новое литературное обозрение», 1993, №2, с.84.
21 М.В.Юдина, как уже отмечалось, с пониманием относилась к этому противоречию (см. примеч.2).Ср. слова Бахтина в беседе со З.Подгужецем: "Достоевский в творчестве, как всякий писатель, -- это один человек, а в жизни -- другой. И как эти два человека (творец и человек жизни) совмещаются, для нас еще не ясно. Но расчленять их как-то надо, иначе ведь можно дойти до чего угодно" (см. с.10 наст. номера).Это относится и к самому Бахтину.
22 Эта деталь есть и в сборнике 1972 года: Ланн Е.Л. Евгений Викторович Тарле…, с.68.
23 См.: Карпунов Г.В., Борискин В.М., Естифеева В.Б. М.М.Бахтин в Саранске. Очерк жизни и деятельности. Саранск, 1989, с.15.
24 Чичерин А.В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. Изд.2, доп. М.: Советский писатель, 1968, с.272.
25 См.: Бочаров С.Г. «Об одном разговоре и вокруг него»…, с.81.
26 См.: Ланн Е.Л. Евгений Викторович Тарле…, с.70.
27 РГАЛИ, ф.571, оп.1, д.1044, л.54. Письмо от 15.IX.1947 года.
28 Там же, л.55. Бахтин уделил большое внимание «Макбету» в «Дополнениях и изменениях к Рабле» (см.: Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т.5. М.: Русские словари, 1997, с.85—93.
29 ОР РГБ, ф.645, картон 42, д.22, лл.21—24. Многие мотивы этого письма повторяются (с вариациями) в письмах к Бахтину (см. далее). Документ публикуется с сохранением особеннос тей орфо- графии и пунктуации автора.
30 Митрохин Д.И. (1883—1973), советский график (до революции входил в «Мир искусства»).
31 См. об этом же: Из переписки М.В.Юдиной и М.М.Бахтина…, с.78.
32 Этот эпизод описывается и в письме Юдиной к
Бахтину
от 14 июня 1966 года (см. там же, с.80). Степанов, упомянутый
в письме к Медведевой, дал нечаянный повод для встречи с
молодыми «имлийцами»: «Степанов назначил мне там встречу,
дабы одолжить мне 30 р.».
33 См.: Из переписки М.В.Юдиной и М.М.Бахтина…, с.80.
34 2 сонет «Розы в Субиако» из цикла «Cor Ardens» (часть вторая) приводится и в письме к Бахтину от 10 августа 1964 года: Из переписки М.В.Юдиной и М.М.Бахтина…, с.74.
35 Вяч.Иванов, по признанию Бахтина, был его любимым поэтом (см.: Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996, с.77. В лекции о Вяч.Иванове Бахтин говорил: «"Менада" — одно из лучших стихотворений Вяч.Иванова. Основной мотив его — полная отдача себя богу Дионису, и мотив этот сплетается с мотивом христианского причастия. Менада — не только чистая служительница страстного бога Диониса, но приобщается и к Христу» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979, с.379). Очень похоже на сочетание «карнавальных» симпатий Бахтина с его православной верой.
36 Н.П.Анциферов (1889—1958), литературовед, историк культуры.
37 Из переписки М.В.Юдиной и М.М.Бахтина…, с.80.
АРХИВНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ
Н.А.Паньков
Вокруг «Рабле» и Тарле