Диалог. Карнавал. Хронотоп. Сетевой архив.

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
114 115
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ

Н.И.Николаев

Издание наследия Бахтина как филологическая проблема

(Две рецензии)

Бахтин под маской. М.: Лабиринт, 1996. Вып.5/1: Волошинов В.Н., Медведев П.Н., Канаев И.И. Статьи. / Вступ.ст. и комм. (за исключением специально оговоренных) В.Л.Махлина; под общ.ред. И.В.Пешкова. 176 с.

Бахтин М.М. Собрание сочинений. М.: Русские словари, 1996. Т.5: Работы 1940-х — начала 1960-х годов / Комм. С.Г.Бочарова, Л.А.Гоготишвили, Н.А.Панькова, И.Л.Поповой. 732 с.

Во второй половине 1996 года вышли из печати два комментированных издания трудов М.М.Бахтина: в августе — 5/1 выпуск серии "Бахтин под маской" (далее ссылки на это издание — 5/1, с указанием страницы), в ноябре — 5-й том Собрания сочинений (далее ссылки на это издание — 5, с указанием страницы). Совместное рассмотрение этих изданий, хотя в первом из них помещены работы Бахтина всего за два года, с осени 1924 по осень 1926 г., а во втором — за двадцать два, с 1940 по 1962 г., на наш взгляд, вполне правомерно, поскольку оба издания объединяет общая филологическая проблема, проблема адекватного понимания помещенных в них текстов. В 5/1 собраны статьи, опубликованные под именами друзей Бахтина. В 5 находятся тексты, не публиковавшиеся — за исключением одной газетной заметки — при жизни Бахтина. Более того, большую часть 5 составляют работы, не предназначавшиеся для публикации: заметки для себя, черновики, подготовительные материалы. Поэтому потребова лась огромная текстологическая работа по подготовке всех этих материалов, в которой, помимо комментаторов, приняли участие такие знатоки рукописей Бахтина, как Л.В.Дерюгина и Л.С.Мелихова, а также Г.И.Теплова.

Поскольку определение аутентичности текстов, связанное, в частности, с проблемой использования Бахтиным иных, неже
ли в работах раннего периода (до 1925 г.), исследовательских и идеологических языков, затрагивало оба издания, то объединяет эти издания и постановка общего вопроса выбора типа комментария. Тип историко-философского комментария к трудам отечественных философов нынешнего столетия, — а именно такого комментария требуют сочинения Бахтина, — только еще складывается и, несмотря на отдельные удачные опыты последнего десятилетия, окончательно еще не сложился. Однако тип комментария к литературно-теоретическим текстам, преимущественно 1920-х гг. — а именно к этому виду текстов из-за их тесной связи с вопросами общей и специальной эстетики обычно относят труды Бахтина — уже имеет устойчивую традицию с середины 1960х гг.

Бесспорно подлинным образцом этого типа комментария является комментарий к изданию теоретических трудов Ю.Н.Тынянова, составленный А.П.Чудаковым и его единомышленника ми М.О.Чудаковой и Е.А.Тоддесом (Тынянов 1977). Этот тип комментария был прежде опробован А.П.Чудаковым в комментариях, подготовленных им совместно с Л.А.Гришуниным, к пушкинистским трудам Ю.Н.Тынянова (Тынянов 1968), а позднее с успехом был применен также к изданиям трудов В.В.Виноградо ва (Виноградов 1976; 1980) и Б.М.Эйхенбаума (Эйхенбаум 1987).

Важнейшей особенностью этого типа изданий является — наряду с богатейшим текстологическим, реальным, историко-ли тературным и литературно-теоретическим комментарием — наличие обзоров современного состояния научных вопросов, затронутых в этих изданиях, снабженных библиографическими отсылками на соответствующие основные отечественные и зарубежные исследования. В условиях господствовавшего идеологического режима эта особенность имела ничем другим не заместимое просветительское и общекультурное значение, способствовавшее сохранению научной традиции. Но и у этой осведомляющей особенности комментария имелся предшественник. Мы имеем в виду комментарий Вяч.Вс.Иванова к "Психологии искусства" Л.С.Выготского, первое издание которой вышло в 1965 г., а второе, дополненное, — в 1968 г. (Выготский 1968).

В последующие десятилетия заданная тыняновским комментарием тенденция, включая его просветительскую особенность как необходимую черту такого комментария, была доведена до предела в комментарии М.И.Шапира к теоретическим работам

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
116 117
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

Г.О.Винокура (Винокур 1990). Однако в вышедшем тогда же и подготовленном при участии А.П.Чудакова издании трудов В.Б.Шкловского 1920-х гг. уже соблюден принцип разумной достаточности, и комментарий ограничен выявлением внутренне го и внешнего контекста выступлений Шкловского (Шкловский 1990). И действительно, с изменением политического режима, с доступностью почти всех источников необходимость в чисто просветительском комментарии отпала. Все иные издания литератур но-теоретического наследия 1920-х гг. в той или иной степени подражают тыняновскому и другим томам, подготовленным при участии А.П.Чудакова, но ни одно из них не достигает их основательности и полноты.

Традиция комментирования сочинений М.М.Бахтина была задана кратким, но чрезвычайно основательным реальным и историко-литературным комментарием С.С.Аверинцева и С.Г.Бочарова к изданиям "Эстетика словесного творчества" и "К философии поступка" (Бахтин 1979; 1986а; 1986б). Новым этапом в комментировании бахтинских сочинений стал исключительно важный по своему значению историко-философский комментарий В.Ляпунова к его переводам "Автора и героя в эстетической деятельности" (далее АГ) и "К философии поступка" (далее ФП), в который частично вошел комментарий С.С.Аверинцева и С.Г.Бочарова (Bakhtin 1990; 1993). Комментарий В.Ляпунова, на наш взгляд, представляет собою наиболее адекватный способ изучения ранних работ Бахтина. Наконец, имеется историко- философский комментарий к АГ, написанный Н.К.Бонецкой в самом начале 1990-х гг., учитывающий, прежде всего, русскую философскую традицию (Бонецкая 1995а). Этот комментарий, однако, несмотря на большое число значительных сопоставлений и наблюдений, в частности, об отражении в ранних сочинениях Бахтина идей и проблематики петербургской школы кантианства А.И.Введенского, уже содержит элементы того тенденциозного и оценочного подхода к сочинениям Бахтина, который отличает ее статьи самых последних лет (Бонецкая 1993; 1994; 1995г; 1996а; 1996б).

Комментарий в 5, где почти с исчерпывающей полнотой собраны все материалы о жизни и творчестве Бахтина с 1940 по 1962 г., по своему типу приближается к тыняновскому изданию 1977 года, с исключением, естественно, общекультурной и просветительской направленности последнего. Эта особенность тынянов
ского издания отразилась, разве что, лишь в избыточной библиографии осведомительного характера в комментариях Н.А.Панькова. На наш взгляд, эта избыточность безболезненно, нисколько не повредив общей добротности комментария, могла быть устранена — ради единообразия и унификации — редакторами тома С.Г.Бочаровым и Л.А.Гоготишвили. Во всем остальном комментарий к 5 почти не оставляет брешей для критики. Единственным недостатком комментария является малое внимание к общеевропейскому философскому контексту, несомненно игравшему важную роль в каждый период деятельности Бахтина, даже в глухие 1940-е — 1950-е гг., а также отсутствие сведений о восприятии уже прежде опубликованных работ в отечественной и зарубежной науке.

В.Л.Махлин в преамбуле к комментариям в 5/1 называет свой комментарий ориентирующим: задача примечаний — предварительная ориентация (5/1: 127). Однако по сравнению с действительно ориентирующим комментарием в 1—3 выпусках "Бахтина под маской" (Волошинов 1993а; Медведев1993; Волошинов 1993б) в 5/1 представлен полноценный литературно-теоретичес кий и историко-философский комментарий, а само издание, несмотря на ряд промахов и упущений, является замечательным свидетельством преодоления психологического барьера по отношению к статьям 1925—1926 гг. В 5/1 эти статьи впервые введены в бахтинский и общекультурный контекст.

Можно считать удачей, что статьи 1925—1926 гг., т.е. появившиеся до выхода книг под именами Медведева и Волошинова, оказались соединенными в одном издании, тогда как статьи, напечатанные после издания этих книг, войдут во 2-ю часть 5-го выпуска "Бахтин под маской". Подобное хронологическое распределение дает редкую возможность проследить зарождение и развитие тех идей, которые были развернуты в книгах, известных под именами Медведева и Волошинова.

Вместе с тем, некоторые методические установки, положенные в основу 5/1, требуют обсуждения. Не в последнюю очередь это связано с тем, что в отличие от комментаторов 5 у В.Л.Махлина отсутствует, за некоторыми исключениями, текстологичес кий и реальный комментарий.

Прежде всего это касается датировки статей и их расположения в 5/1.

Как известно, и ФП и АГ — ранние работы Бахтина — не

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
118 119
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

датированы. Поэтому мы вынужденно прибегаем к относитель ной их датировке. ФП предшествует АГ, что, кажется, никем не оспаривется. Нижняя временнбя граница обеих работ — конец 1921 — начало 1922 г., когда вышел из печати №1 журнала "Начала" со статьей В.М.Жирмунского (Чуковский 1991: 184), в которой имеется разбор пушкинской "Разлуки" (Жирмунский 1921а: 72—80), ставший поводом для бахтинского анализа этого стихотворения в ФП и АГ (Бахтин 1986а: 131—136; 1986б: 141—154). О том, что Бахтин имел в виду именно разбор В.М.Жирмунского, свидетельствуют и жалобы Ф.Сологуба, высказанные им в разговоре с К.И.Чуковским в апреле 1922 г., на многочисленные теоретические разборы этого пушкинского стихотворе ния Жирмунским (Чуковский 1991: 210). Анализ "Разлуки" показывает, насколько близки по времени создания ФП и АГ: не завершив первого текста, Бахтин вскоре после этого приступает к написанию второго. Верхняя временнбя граница обеих работ устанавливается более определенно — весна 1924 г. Вскоре после возвращения в Ленинград, весной 1924 г., Бахтин на одном из собраний Невельской школы философии, вероятно, в июне 1924 г. начинает читать цикл лекций "Герой и автор в художествен ном творчестве", план которого и конспект первой лекции сохранились в записи Л.В.Пумпянского (Бахтин 1992: 233—234). План цикла совпадает с оглавлением АГ и, следовательно, его название является оригинальным названием АГ. Как известно, начало рукописи АГ до нас не дошло. В этом случае запись Л.В.Пумпянского является изложением не сохранившегося методологического введения, которое отразилось в написанной Бахтиным, скорее всего, в июле-сентябре 1924 г. для журнала "Русский современник" статье "Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве" (далее _ ПСМФ), отразившейся, в свою очередь, в написанной им в октябре-ноябре 1924 г. статье "Ученый сальеризм", напечатанной в журнале "Звезда" в №2 за 1925 год (Бахтин 1992: 247—249). Кроме того, в ПСМФ в отличие от ФП и АГ анализируется другое пушкинское стихотворение — "Воспоминание" (Бахтин 1975: 43—52), выбор которого для анализа на этот раз связан с подробнейшим его разбором в статье Л.В.Щербы, напечатанной в 1923 году в сборнике "Русская речь" (Щерба 1923). Наконец, в ПСМФ в отличие от АГ впервые у Бахтина употребляется в качестве лингвистическо го термина понятие "высказывание" (Бахтин 1975: 44—45, 58,
61—6З, 65, 66). Согласно предметно-терминологическому указателю к ранним работам Бахтина (Татарников 1994) в АГ это понятие встречается в нелингвистических разделах в качестве синонима к понятию "суждение": "ценностное высказывание", "биографическое высказывание", "высказывание" (Бахтин 1979: 118, 144, 179).

В русской философской литературе первых десятилетий ХХ века такое употребление понятия "высказывание" встречается, в частности, в переводах и сочинениях представителей феноменологического направления: в 1909 г. в переводе 1 тома "Логических исследований" и в 1911 году в переводе статьи "Философия как строгая наука" Э.Гуссерля (Гуссерль 1909: 121, 125, 127, 132, 163, 165; 1911: 13, 14, 18, 27), в статье 1917 года "История как предмет логики" Г.Г.Шпета (Шпет 1922: 20). Впервые лингвистичес кий оттенок это понятие приобрело в знаменитом определении Р.О.Якобсона, ведущего представителя Московского лингвисти ческого кружка и последователя Г.Г.Шпета, в 1921 году в его книге о Хлебникове: поэзия есть "высказывание с установкой на выражение" (Якобсон 1921: 10), которое было воспроизведено в рецензии В.М.Жирмунского на эту книгу, напечатанной в 1921 году в журнале "Начала" (Жирмунский 1921б: 213). "Выражательная функция слова" отмечена Г.Г.Шпетом в статье "Предмет и задачи этнической психологии" (Шпет 1917: 408; ср. Шпет 1922: 21). Однако в качестве лингвистического термина ("речевое высказывание"), в том же значении, как и у Бахтина в ПСМФ в 1924 г. и во всех последующих его трудах, это понятие принимается и устанавливается в отечественной лингвистике только после статьи Л.П.Якубинского "О диалогической речи", напечатанной в сборнике "Русская речь" (Якубинский 1923; ср. наблюдения Л.А.Гоготишвили в 5: 543). Таким образом, создание ФП и АГ предшествует написанию ПСМФ.

Можно, однако повысить и нижнюю временну́ ю границу для обеих работ. Если доверять сказанному в письме М.М.Бахтина М.И.Кагану от 13 января 1922 г. — "Сейчас я пишу работу о Достоевском, которую надеюсь весьма скоро закончить" (Каган 1992: 72, 36) — и сообщению в журнале "Жизнь искусства" (1922. 22—28. августа. №33, с.4): "Молодым ученым Бахтиным написана книга о Достоевском и трактат «Эстетика словесного творчества»" (составленному, скорее всего, П.Н.Медведевым, тесно сотрудничавшим в это время с журналом), то в первой половине

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
120 121
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

1922 г. Бахтиным действительно была написана книга о Достоевском. Эту не сохранившуюся книгу можно рассматривать как прототекст книги 1929 г., проблематика которого отразилась, по мнению С.Игэты и С.Г.Бочарова, в АГ (Игэта 1988: 82—87; Николаев 1996: 117—124), а на наш взгляд также в ФП (Nikolaev 1997). Об этой проблематике прототекста, в котором введение понятий "автора" и "героя" в качестве философских категорий происходило в контексте проблемы восприятия "чужого Я", свидетельствуют подготовительные материалы 1927—1928 гг. к книге о Достоевском 1929 г., содержащие конспекты новейших трудов по этой проблеме (по сообщению С.Г.Бочарова: М.Шелера и других), отразившейся, правда, в книге 1929 г. при переработ ке прототекста 1922 г. лишь в очень редуцированном виде. В таком случае, ФП и АГ написаны после прототекста 1922 г. и создание их приходится на период между летом 1922 г. и весной 1924 г. Однако время их создания следовало бы еще более сдвинуть к верхнему временнуму пределу, поскольку сам факт записи цикла лекций свидетельствует о том, что ранее эта работа Бахтина была Л.В.Пумпянскому неизвестна. Между тем, Бахтин в начале 1920-х гг. часто приезжал в Петроград из Витебска.

Такова относительная хронология самых ранних работ Бахтина, и мы вправе ожидать сходного подхода к хронологии его работ последующих- периодов. И если издатели 5 на основании косвенных данных расположили бахтинские работы 1940—1962 гг. в их относительной хронологии, то в 5/1, к сожалению, эта возможность не была реализована. В значительной степени это было вызвано почти полным отказом от текстологического комментария. Конечно, рукописей этих статей нет, но если их расположить не в свободном порядке, а по времени их публикации, то возникнет совсем иная картина. Для этого надо лишь вспомнить, что в 1925—1926 гг. "Звезда" выходила с периодичностью 6 номеров в год. Тогда расположение статей должно быть следующим:

Медведев П.Н. Ученый сальеризм ("Звезда". 1925, №3; статья датирована: ноябрь- декабрь 1924 г.).

Медведев П.Н. <Рец.> Б.Томашевский. Теория литературы (Поэтика) ("Звезда". 1925, №3)

Волошинов В.Н. По ту сторону социального ("Звезда". 1925, №5).

Канаев И.И. Современный витализм ("Человек и природа". 1926. №1—2; по свидетельству И.И.Канаева, статья написана Бах
тиным).

Медведев П.Н. <Рец.> В.Шкловский. Теория прозы ("Звезда". 1926, №1).

Медведев П.Н. Социологизм без социологии ("Звезда". 1926, №2; статья датирована: январь 1926 г.).

Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии ("Звезда". 1926, №6).

Датировка статьи "Социологизм без социологии" показывает, что статьи были написаны по меньшей мере за 2—3 месяца до их появления в печати. Отсюда открывается путь к сопоставлениям. Так, та же статья "Социологизм без социологии" написана в момент занятий Невельской школы философией религии (см. письмо Л.В.Пумпянского М.И.Кагану начала 1926 г. — Каган 1992: 73—74), во время теологических диспутов, частично записанных Л.В.Пумпянским (Бахтин 1992: 244- 246). Так что судить о социологизме, тем более о марксизме Бахтина на основании этой и других статей будет слишком опрометчиво и прямолинейно. Статья же "Слово в жизни и слово в поэзии", в которую вошел материал статьи "Социологизм без социологии", следовательно, была написана летом-осенью 1926 г., т.е. в разгар работы над "Фрейдизмом", так как в одном из редакторских примечаний указано, что книга написана в 1926 году (Волошинов 1927: 45).

Отметим одну биографическую особенность: все три книги, вышедшие под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова, были написаны, вернее, надиктованы, (как постоянно поступал со многими своими текстами М.М.Бахтин на протяжении всей своей жизни), летом, а затем снабжены вставками, дополнениями и библиографией. Так, по устной легенде, "Марксизм и философия языка" был продиктован летом 1928 г. на даче Волошинова в Юкках. Достоверность этой легенды подтверждается материалами из личного дела В.Н.Волошинова, приведенными недавно в замечательной публикации Н.А.Панькова (Паньков 1995: 77—99): третья часть книги "К истории форм высказывания", основанная на большом числе конкретных сопоставлений и наблюдений, была уже готова к весне 1929 г.; однако предварительный весенний конспект книги отличается от опубликованного текста; следовательно, окончательное оформление теоретической концепции первых двух частей произошло во время работы над ними летом 1929 г. Основной текст книги "Формальный метод в литературо

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
122 123
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

ведении" (далее — ФМЛ) был написан в 1927 г., что подтвержда ется свидетельством П.Н.Медведева (Медведев 1934: 11), и скорее всего _ летом; дополнения и вставки были сделаны к концу 1927 г. Сходным образом, по-видимому, возникла и книга "Фрейдизм": основной текст, созданный летом 1926 г. на основе статьи "По ту сторону социального", был затем дополнен; например, последняя глава в книге — о фрейдо-марксизме в России, — была дополнена вставками весной 1927 года (Волошинов 1927: 139, 160). Кроме того, расположение статей в их относительной хронологии позволяет понять, почему весь комплекс литературно -теоретических идей, прежде связанный с именем П.Н.Медведева, был неожиданно представлен в статье "Слово в жизни и слово в поэзии" под именем В.Н.Волошинова. Имя П.Н.Медведева, появлявшееся в журнале "Звезда" в каждом номере, за исключени ем одного, с №2 за 1925 г. по №2 за 1926 г., затем исчезает из него и вновь появляется только в 1928 г. Кстати, именно тогда в "Звезде" была напечатана еще одна глава из ФМЛ, не упоминаемая в библиографии и содержащая несколько незначительных разночтений по сравнению с текстом книги (Медведев 1928б) Каковы бы ни были прозаические причины этого исчезновения имени П.Н.Медведева, но Бахтин, лишившись в "Звезде" места заработка, был вынужден приняться за "Фрейдизм" и попутно за "Слово в жизни и слово в поэзии" — самое полное, насколько это было тогда возможно в открытой печати, изложение своей литератур но-теоретической концепции.

В нашем списке отсутствует рецензия П.Н.Медведева на книгу И.Нейфельда о Достоевском ("Звезда". 1925, №3), которая воспроизведена в 5/1. Если относительно остальных статей по уже сложившейся традиции признается та или иная мера авторства Бахтина, то рецензия на книгу И.Нейфельда до сих пор в число этих текстов не входила. Здесь, кажется, В.Л.Махлина подвело его исключительно полное знание западных работ о Бахтине. Эту рецензию включила наряду с другими работами 1920-х гг. в сборник своих переводов "Бахтин и его школа" итальянская исследователь ница М. Де Микиель (5/1: 5). В.Л.Махлин, к сожалению, последовал этому изданию, что самым роковым образом сказалось на общей концепции его комментария в 5/1.

Изучение наследия Бахтина, помимо всего, заключает в себе чисто филологическую проблему, проблему установления авторства книг и статей, опубликованных под именами П.Н.Медведева
и В.Н.Волошинова, которая и решена должна быть филологичес кими же методами. Образцовый свод таких методов и приемов на примере античных текстов приведен в недавно опубликованной работе А.Н.Егунова (1895—1963), см.: Егунов 1997.

Утверждение Жанет Фридрих, на которое с сочувствием ссылается В.Л.Махлин (5/1: 6), что (социологическая) проблематика этих работ важнее проблемы их авторства, на наш взгляд, методологически несостоятельно. Как раз наоборот, все упирается в проблему их подлинного авторства, в вопрос, что же за автор стоит за этими работами?

В случае отрицания за Бахтиным авторства этих книг и статей становится непонятным сам факт возникновения его книги 1929 г. о Достоевском, в особенности ее 2-й части. Что, в сущности, кроме имени объединяет его ранние работы с книгой 1929 г.? Можно было бы даже поставить задачу, хотя бы в учебных целях, доказать, что книга о Достоевском (1929) написана автором ФП и АГ. И здесь способы доказательства и их результаты вряд ли намного будут отличаться от способов и результатов доказательства принадлежности Бахтину книг и статей, опубликованных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова. При рассмотрении же этих книг и статей в единстве с книгой о Достоевском (1929) проясняется характер взаимодействия и взаимопроникновения трех уровней проблематики, находившейся в центре внимания Бахтина во второй половине 1920-х гг.: проблематики новой герменевтики, создававшейся в полемике с герменевтикой Г.Г.Шпета; проблематики прототекста 1922 г. книги о Достоевском, ФП и АГ; и более неявной, но охватывающей первые два уровня, проблематики социализации греха, наличие которой зафиксировано в начале и при завершении этого периода. В 1925 году в статье "По ту сторону социального" он говорит о социализации греха в смехе (5/1: 41), а в 1928 г., во время тюремного допроса, о социализации греха в исповеди: "Исповедь <…> есть раскрытие себя перед другим, делающее социальным ("словом") то, что стремилось к своему асоциальному внесловесному пределу ("грех") и было изолированным, неизжитым, чужеродным телом во внутренней жизни человека" (Конкин, Конкина 1993: 183).

Таким образом, установление авторства книг и статей, вышедших под именами друзей, имеет решающее значение для понимания эволюции теоретических воззрений Бахтина в 1920-е гг.

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
124 125
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

Поэтому доказательство подлинного авторства статей 1925 — 1926 гг., т.е. переходного периода, когда обычай печатания работ под именами друзей только начинался и устанавливался, может стать ключом к пониманию действительного авторства и всех последующих текстов.

К сожалению, включив в 5/1 рецензию на книгу И.Нейфельда, В.Л.Махлин был вынужден подменить проблему подлинного авторства проблемой кружка Бахтина (5/1: 3-6). Сторонник безусловного авторства Бахтина в первых трех выпусках "Бахтина под маской", он в силу той же принципиальной позиции, поместив рецензию на книгу И.Нейфельда, принадлежность которой Бахтину скорее сомнительна, чем достоверна, и весь свод статей в 5/1 стал рассматривать как работы кружка Бахтина. Конкретные же мотивы воспроизведения этой рецензии им не указаны, так как комментария к этой и остальным двум рецензиям в 5/1 нет. О том же, что В.Л.Махлин скорее сомневается в принадлежности Бахтину рецензии на книгу Нейфельда, свидетельствует то, что еще одну рецензию П.Н.Медведева, переведенную в итальянском издании, на 2-й сборник "Достоевский" (1925), он в 5/1 не включил. Действительно, если критика фрейдистского подхода к творчеству Достоевского в рецензии на книгу Нейфельда как-то сочетается с занятиями Невельской школы в зиму 1924—1925 гг., посвященны ми рассмотрению фрейдизма (Бахтин 1992: 251; Пумпянский 1995: 82—85; Конкин, Конкина 1993: 182—183; Николаев 1995: 70—71), то даже для коммерции — в противном случае нам надо еще раз изменить наше представление о Бахтине — он не стал бы писать, как П.Н.Медведев в рецензии на 2-й сборник "Достоевский": "В наше время связь и взаимодействие Достоевского с текущими проблемами общественности значительно ослабела. Социальная актуальность его творчества уменьшилась. Многое, слишком многое стало в нем только историей" (Медведев 1925з: 277). В пользу авторства П.Н.Медведева, текстолога произведений А.Блока, говорит и внимание к вопросам текстологии творчества Достоевско го (там же).

Вдобавок в понятии "кружок Бахтина" В.Л.Махлин возвращается к тому его употреблению, которое в 1970-е — 1980-е гг. служило для обозначения предполагаемой принадлежности Бахтину книг и статей, известных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова. И это тем более странно, что наряду с принадлежащей ему единственной обстоятельной статьей о Невельской
школе философии, в которой показано, что вне учета деятельнос ти М.И.Кагана и Л.В.Пумпянского, двух других ведущих представителей Невельской школы, философия Бахтина не может быть понята (Махлин 1995а), В.Л.Махлину принадлежит и статья "Круг Бахтина", в которой проведено различие в употреблении этого понятия, с одной стороны, для книг и статей, вышедших под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова, а с другой, для обозначения того действительного круга людей, испытавших влияние личности Бахтина, как, впрочем, и всей Невельской школы: это — М.В.Юдина, И.И.Соллертинский, М.И.Тубянский (см., в частности, его предисловия к переводам Р.Тагора в середине 1920-х гг.), И.И.Канаев, Конст.Вагинов и, конечно, в их собственных сочинениях П.Н.Медведев и В.Н.Волошинов (Махлин 1995б). В 5/1, однако, В.Л.Махлин использует то одно, то другое значение понятия "Кружок Бахтина". С одной стороны, в предисловии он отрицает методическую необходимость установления подлинного авторства этих статей, с другой стороны, в комментарии к каждой из работ пытается выяснить меру участия Бахтина в их создании.

Если В.Л.Махлин относит рецензию на книгу И.Нейфельда лишь к работам кружка Бахтина, то М. Де Микиель фактически предполагает в своем превосходно написанном и остроумном докладе "Бахтин и его маски" принадлежность Бахтину этой рецензии, как и остальных переведенных ею статей, на основании стилистических признаков (Де Микиель 1997). Сам по себе, методически, этот подход совершенно правильный. Однако за точку отсчета она берет не понятийно-тематический каркас в сочетании со стилистическими признаками, а памфлетный стиль этих статей, которому она не вполне успешно пытается найти аналогии в поздних работах Бахтина. Явная памфлетность названий трех статей 1925—1926 гг. ("Ученый сальеризм", "По ту сторону социального", "Социологизм без социологии"), как и их стиля, не нуждается в доказательстве и напоминает "омфалические" шутки существовавшего в середине 1910-х гг. в Петрограде домашнего студенческого кружка "Омфалос", участником которого был Бахтин (Бахтин 1996: 50—55; Эджертон 1990). Недаром, рассказывая об "Омфалосе", он вспомнил памфлеты Свифта, как бы отвечая на вопрос о жанре этих трех статей 1925—1926 гг. (Бахтин 1996: 53). Такой же "омфалической" шуткой могло быть и использование имен друзей в качестве псевдонимов, как бы па

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
126 127
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

родирующей хорошо всем памятную скандальную игру псевдонимами при изложении разных точек зрения одним и тем же лицом у Розанова и Тинякова.

Между тем, если просмотреть все рецензии и обзоры П.Н.Медведева в "Звезде" за 1925—1926 гг. (Медведев 1925а-1925з; 1926а-1926б), то та же памфлетность, что и в рецензии на книгу И.Нейфельда, присутствует в большинстве этих текстов, см., например,: "В кислое вино своей лирики Бор.Пильняк подмешивает сахарин натуралистического описательства. Вино от этого не выигрывает ни во вкусе, ни в крепости" (Медведев 1925ж: 275); "Психоанализ, очевидно, превысил в данном случае свои полномочия вплоть до посягательства на здравый смысл" (Медведев 1926б: 266). Наконец, та же памфлетность имеется в разделах, несомненно написанных П.Н.Медведевым в книге "Формализм и формалисты": "Начнем с Юр.Тынянова <…>, так сказать, с Вазир-Мухтара формализма"; "исторический соус, приготовлен ный Тыняновым, очень подозрителен в смысле свежести"; "Не таковы «пути и перепутья» Эйхенбаума"; <о В.Б.Шкловском> "Ложный принцип может привести только к ложной ориентации на всех этапах работы"; "Дело не в недостатке сил, а в недостатках зрения, т.е. мировоззрения" (Медведев 1934: 171, 177, 183, 197, 202). Памфлетность же в статьях и рецензиях, относительно которых предполагается авторство Бахтина, вовсе не означает, что он подражает стилю П.Н.Медведева. Вряд ли можно думать, что П.Н.Медведев, как впрочем и В.Н.Волошинов, были столь ярко выраженными стилистическими субъектами. Названные же М. Де Микиель признаки являются общими признаками памфлетного стиля той поры.

Более последовательным, на наш взгляд, было бы решение исходить из презумпции авторства П.Н.Медведева в тех случаях, когда ничто помимо общих рассуждений не говорит об авторстве Бахтина, т.е. работа могла быть написана как одним, так и другим. Это относится не только к рецензии на книгу И.Нейфельда, но и, например, к рецензии на книгу В.М.Жирмунского "Введение в метрику", в которой имеется следующее исключитель но важное, сделанное в духе Невельской школы, методологичес кое замечание: "Очевидно, разграничение поэзии и прозы лежит не в плоскости узко формальных отличий" (Медведев 1925е: 301). Для этих сомнительных работ можно было бы ввести раздел Dubia, что сразу избавило бы В.Л.Махлина от необходимости об
ращаться к понятию "Кружок Бахтина" и позволило бы остаться на принципиальной позиции 1—3 выпусков "Бахтина под маской". Правда, тогда не удалось бы избежать некоторой иронической двусмысленности: принадлежность Бахтину всех этих статей и так сомнительна, по крайней мере, для части исследовате лей, так что введение раздела Dubia означало бы только одно _ сомнительное сомнительного, — что-то вроде Dubia dubiorum.

И все же именно стилистические признаки совместно с понятийно-тематическими могут послужить важнейшим аргументом в пользу авторства Бахтина. Мы уже имели случай указать на бесспорную зависимость "Ученого сальеризма" от ПСМФ и высказать убеждение, что "Ученый сальеризм" написан Бахтиным (Бахтин 1992: 248—249). Однако, поскольку наше утверждение не сопровождалось конкретными доказательствами, мы приведем нашу аргументацию в виде тематико-стилистического дайджеста статьи "Ученый сальеризм", отметив основные понятия и стилистические выражения (в виде курсива), общие со статьей 1924 г. ("Ученый сальеризм" цитируется по 5/1: 10—24, ПСМФ по: Бахтин 1975: 6—71):

5/1: 10

"Формальный или точнее — морфологический метод" (ПСМФ: 8),

"мода" (ПСМФ: 7; отмечено В.Л.Махлиным — 5/1: 134—135),

"с проблемой художественной формы" (ПСМФ: 11, 14, 32, 37, 39, 42, 44, 56—58, 67),

"к проблеме художественного оформления " (ПСМФ: 32),

"как такового " (ПСМФ: 13, 47, 49, 53);

5/1: 11

"описанием технической стороны художественного творчества " (ПСМФ: 13),

"Материал для подобного изучения весь и сплошь дан в художественном произведении" ("все сплошь" — ПСМФ: 17; "сплошь" — ПСМФ: 24, 30, 34, 53, 5б, 57, 69),

"научного искусствознания" (ср.: искусствоведение — ПСМФ: 7, 8, 11—13, 23, 24; в ПСМФ везде в сходных случаях употреблен термин "искусствоведение", встречающийся в "Ученом сальеризме" только один раз — 5/1: 23),

"самозаконному " (ПСМФ: 28, 36, 66),

"в словесном творчестве " (ПСМФ: 10, 24);

5/1: 12

"основоположения материальной эстетики (ПСМФ: 12—16, 18,

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
128 129
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

19, 22—24, 32, 51, 53, 55; отмечено В.Л.Махлиным — 5/1: 135),

"в современном европейском искусствознании" (ср.: искусство ведение — ПСМФ: 7, 8, 11—13, 23, 24),

"утверждение примата материала и формы как организации этого материала" (ПСМФ: 11),

"одним из самых крайних выражений этой тенденции (ПСМФ: 21),

"европейской материальной эстетики " (ПСМФ: 12—16, 18, 19, 22—24, 32, 51, 53, 55; отмечено В.Л.Махлиным — 5/1: 135),

"систематическое изучение формы и техники словесного искусства " (ПСМФ: 13; "словесное искусство " — ПСМФ: 35, 39, 46),

"объективным искусствознанием" (ср.: искусствоведение — ПСМФ: 7, 8, 11—13, 23, 24),

"подлинно научное искусствознание, в области словесного творчества — теоретическая и историческая поэтика как нам представляется, не могут быть обоснованы" (ср.: искусствоведение — ПСМФ: 7, 8, 11—13, 23, 24; "словесное творчество " — ПСМФ: 10, 24),

"В самом деле, есть ли для этого достаточные основания? Проанализируем основоположения формального метода"(тип риторического построения — ПСМФ: 38);

5/1: 13

"Как возможно научное изучение" (тип вопроса — ПСМФ: 38, 42),

"остаются неразработанными систематически "(ср.: ПСМФ: 10),

"без систематического анализа эстетического объекта, этой основной реальности эстетического ряда" (ПСМФ: 16—17; "ряд" — ПСМФ: 23),

"значение содержания в искусстве, понятие формы и роль материала " (ПСМФ: 6, 24),

"определяемая систематически поэтика должна быть эстетикой словесного художественного творчества " (ПСМФ: 10),

"А оно, конечно, содержательно, а не голо-формально " ("голо", "голый" — ПСМФ: 9, 10, 14, 24, 25, 28, 53, 62, 66),

"этот путь и видя единственную данность " (ср.: ПСМФ: 31),

"в художественном произведении , понятом как самодовлеющая и замкнутая в себе вещь" ("самодовлеющий " — ПСМФ: 18, 19, 29; "вещь", "как вещь" — ПСМФ: 14, 23, 24, 26, 47, 53, 58—60, 70, 71);

5/1: 14

"Он не обладает реальностью эстетического ряда" (ПСМФ: 23),

"Для него не существует факта искусства как такового " ("факт искусства " -ПСМФ: 10; "как такового " — ПСМФ: 13, 47, 49, 53),

"Искусство содержательно, как всякая культурная ценность " (ПСМФ: 9, 32),

"оно является эстетически оформленным содержанием познания или поступка (в широком смысле)" (cр.: ПСМФ: 32, 70; "познания и поступка " — ПСМФ: 26, 27, 29—33, 35, 36, 70),

"Художественное творчество и направлено на эту вне-эстетичес кую данность " (ср.: ПСМФ: 30; "вне-эстетическая данность " — ПСМФ: 17, 18),

"в художественном творчестве она эстетически претворяется, становясь его содержанием" (ср.: ПСМФ: 33),

"это «содержание» нельзя как-то вынуть и обособить из цельного художественного объекта" (ср.: ПСМФ: 34),

"Подобным образом абстрагированное, оно перестает быть фактом искусства и возвращается в свое первоначальное, до-эстетическое существование — в виде факта познания, политики, экономики, морали, религии" (ср.: ПСМФ: 34, 37, 40; "факт искусства " _ ПСМФ: 10; "познания, политики, экономики, морали, религии" — ПСМФ: 26),

"растворяя содержание и содержательность искусства в его стилистике" ("растворяя " — ПСМФ: 43),

"в искусстве форма содержательна, а не голо-технична , равно как и содержание формально-конкретно, а не отвлеченно-абстракт но" ("голо", "голый" — ПСМФ: 9, 10, 14, 24, 25, 28, 53, 62, 66)

"с проблемой содержания " (ПСМФ."24);

5/1: 15

"проблема корреляции содержания и формы в искусстве" (ПСМФ: 32, 34),

"голая ссылка на то, что материал поэзии — слово" (ср.: ПСМФ: 51; "голо", "голый" — ПСМФ: 9, 10, 14, 24, 25, 28, 53, 62, 66);

5/1: 16

"В таком голом, не раскрытом утверждении заключена опасность ориентации поэтики на лингвистику в сторону языковых фактов и в противовес фактам эстетическим" (ср.: ПСМФ: 10—11;."голо", "голый" — ПСМФ: 9, 10, 14, 24, 25, 28, 53, 62, 66),

"свой опыт эстетического восприятия " ("восприятие " — ПСМФ: 47, 49, 50),

"И художник, поэт орудует не словами как таковыми , как и не образами (зрительными представлениями ) и не переживаниями -

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
130 131
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

эмоциями, а смыслом этих слов, содержанием их, значением их, т.е. в конечном счете — самими предметами (не в буквальном, конечно, смысле), самими ценностями , знаком которых — nomem в буквальном смысле _ и являлись слова" (ср.: ПСМФ: 52; "образы", "зрительные представления " — ПСМФ: 50—52; "как таковыми " — ПСМФ: 13, 47, 49, 53),

"материал как до-эстетическая, природная данность , для поэзии же — как данность лингвистическая, в процессе художественно го творчества деформируется, преодолевается и в итоге перестает быть материалом в техническом смысле" (ПСМФ: 46, 49, 50; "преодолевается " — ПСМФ: 59, 61; отмечено В.Л.Махлиным — 5/1: 129);

5/1: 17

"Мрамор и бронза, использованные скульптором, перестают быть определенными разновидностями камня и металла" (ср.: ПСМФ: 15),

"Звук, музыкально оформленный, перестает быть звуком акустики " ("звук акустики " — ПСМФ: 15—16, 46, 47, 60),

"И слово поэта не есть слово лингвиста " (ср.: ПСМФ: 15),

"материал не входит в эстетический объект" (ПСМФ: 46, 47, 54),

"Он — предмет только техники, только мастерства " (ср.: ПСМФ: 47),

"ориентация на материал как на элемент эстетически значимый" (ПСМФ: 11),

"Форма в художественном творчестве — понятие не арифметическое и не механистическое, а телеологическое , целенаправлен ное" ("телеологический ", "телос" — ПСМФ: 17, 18, 20, 21; отмечено В.Л.Махлиным — 5/1: 137),

"Она — не столько данность, сколько заданность" (ср.: ПСМФ: 31),

"перестает быть формой, просто отсутствует как таковая" ("как таковая" — ПСМФ: 13, 47, 49, 53),

"формализму ведома композиция , но не архитектоника художественных произведений" (ср.: ПСМФ: 19; отмечено В.Л.Махлиным — 5Л: 136);

5/1: 18

"основного вопроса архитектоники " (ПСМФ: 17, 18, 21, 49, 50, 53, 54, 56, 57),

"различать композицию как организацию материала (слов, материальных масс, звуков, красок), и архитектонику как организацию эстетического объекта и заключенных в нем ценностей "
(ПСМФ: 21; "ценности " — ПСМФ: 20),

"фиктивность этого построения" (ПСМФ: 23),

"к архитектонике художественного произведения как целого" (ПСМФ: 17; "целый" — ПСМФ: 18, 47, 50, 64),

"принцип единства художественного задания" (ПСМФ: 32);

5/1: 20

"самодовлеющее " (ПСМФ: 18, 19, 29, 55, 59, 60),

"Вот почему <…> формализмом никогда не может быть обоснована история литературы и искусства вообще" (ПСМФ: 22);

5/1: 21

"без точного обоснования их и вне методологической систематики " (ПСМФ: 10),

"самозаконности " (ПСМФ: 28, З6, 66);

5/1: 22

"понятие эстетического объекта" (ПСМФ: 16-21, 24, 32, 33, 36, 38—40, 43, 45—50, 52—56, 70, 71),

"сдвиг" (ПСМФ: 44),

"методологии эстетики словесного творчества " (почти полное воспроизведение основного заглавия ПСМФ, опущенного при публикации),

"определенное эстетическое содержание , определенно оформлен ное через определенный материал " (ПСМФ: 32; "определенный материал " — ПСМФ: 36);

5/1: 23

"На своем месте, в точных пределах изучения произведения искусства как материальной вещи" ( "вещь", "как вещь" — ПСМФ: 14,23, 24, 26, 47, 53, 58—60, 70, 71),

"искусствоведения " (ПСМФ: 7, 8, 11—13, 23, 24).

Приведенные примеры показывают, что в "Ученом сальеризме" воспроизведены mutatis mutandis основная проблематика и основные понятия ПСМФ, а также некоторые стилистические особенности. Все это свидетельствует только об авторстве Бахтина. Предположение, что П.Н.Медведев был столь искусным стилизатором, который безошибочно в ином жанре воспроизвел в усеченном виде ПСМФ, усвоив при этом статью безусловно оригинальную и только что, за месяц или за два до того, написанную, не нуждается даже в опровержении. Напомним только, что когда он такой работой занялся, переиначивая ФМЛ в книгу "Формализм и формалисты" (1934), она свелась к монтажу смысловых блоков, сокращениям, упрощению проблематики и ее

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
132 133
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

приспособлению к требованиям идеологического момента (Kaiser 1984; ср. 5/1: 136). Хотя "Ученый сальеризм" и усечен по сравнению с ПСМФ, их общая направленность — чисто методологи ческая критика формализма _ совпадает. Отличия статей связаны, скорее всего, с редакционным заказом, который был передан или сформулирован П.Н.Медведевым: если в ПСМФ критика методологии формализма ведется путем анализа преимуществен но положений статьи В.М.Жирмунского "Задачи поэтики" (Жирмунский 1924), то в "Ученом сальеризме" прежде всего разбираются широко известные, эпатирующие высказывания опоязовцев; особая позиция В.М.Жирмунского еще в большей степени, чем в ПСМФ (Бахтин 1975: 8, 12) обособляется от взглядов крайних формалистов, особо подчеркивается употребление им столь важных для Бахтина в ПСМФ понятий "эстетический объект" и "единство художественного задания" (5/1: 21—22); вслед за В.М.Жирмунским в "Ученом сальеризме" еще в большей степени, чем в ПСМФ (Бахтин 1975: 10—11, 43, 45) подчеркивается методологическая несостоятельность лингвистического подхода к поэтике (5/1: 16). Очень показательно благожелательное (особенно по сравнению с чуть более поздними резко отрицательными отзывами в ФМЛ и в лекциях в записи Р.М.Миркиной) отношение к статье Ю.Н.Тынянова (5/1: 21). Известно, что по крайней мере один из участников занятий Невельской школы, М.И.Тубянский, в это время общался с Ю.Н.Тыняновым, читал ему свои переводы Р.Тагора (Чуковский 1991: 383; запись 17 марта 1926 г.). Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы благожелательность сменилась на резко отрицательное отношение.

С доказательством принадлежности Бахтину "Ученого сальеризма", на наш взгляд, решается и проблема авторства всех остальных работ, опубликованных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова. Остается лишь выяснить, как осуществлялось в каждой из этих книг и статей последовательное развитие его идей.

Статьи 1925—1926 гг. явно делятся на две части: все статьи до "Слова в жизни и слова в поэзии" имеют исключительно методологический характер, вернее, посвящены выявлению методологических противоречий тех или иных концепций: см., например, прямые авторские заявления об исключительном внимании к методологии в начале "Ученого сальеризма" и "Социологизма
без социологии" (5/1: 10—11, 95—96). Причем собственная теория Бахтина даже в "Ученом сальеризме" скорее заявляется в перечислении проблем и понятий, чем раскрывается и обосновывается. В отличие от этих статей с их чисто критической направленностью "Слово в жизни и слово в поэзии" представляет собою первый вариант новой содержательной теории Бахтина, которая была более последовательно развернута им в книгах 1920х гг.

Но имеется еще один признак, на основании которого разделяются статьи 1925—1926 гг.: в "Ученом сальеризме" и в рецензиях на книги Б.В.Томашевского и В.Б.Шкловского в отличие от остальных статей, а также позднейших книг и статей, опубликованных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова, напрочь отсутствуют какие-либо социологические и тем более марксистские понятия; т.е. они относятся к досоциологическому периоду. Поэтому о социологизме или марксизме в 5/1 можно говорить только начиная со статьи "По ту сторону социального".

Принадлежность Бахтину этих рецензий подтверждается на основании их тесной связи с "Ученым сальеризмом": в рецензии на книгу Б.В.Томашевского "Теория литературы" имеются те же основные понятия и стилистические обороты ("поэтика должна быть эстетикой словесного творчества", "сплошь содержательно" и др. (5/1: 90)), а в рецензии на книгу В.Б.Шкловского "О теории прозы" приведено сопоставление с исторической поэтикой А.Н.Веселовского, показывающее происхождение идей В.Б.Шкловского, ранее рассмотренных в "Ученом сальеризме" (ср.: 5/1: 18—19 и 88—89). Кроме того, статью и обе рецензии объединяет общая методологическая позиция и одинаковая тональность изложения.

Если говорить о маске "стилизованного марксиста" в работах Бахтина 1920-х гг., возникшей в статье "По ту сторону социального", то, например, в статьях 1925—1926 гг. не везде она проявляется в полной мере. Скажем, в "Современном витализме" она присутствует в минимальной степени, только в выражении "диалектический материализм" (5/1: 126). Поэтому напрасно, на наш взгляд, В.Л.Махлин уделил столько внимания этому выражению в своем, впрочем, замечательном рассуждении (5/1: 173), поскольку оно никак не связано с чисто методологической аргументацией статьи и является лишь данью времени, знаком маски "стилизованного марксиста".

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
134 135
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

Общий характер и источники этой стилизации под социологизм и марксизм в работах Бахтина второй половины 1920-х гг. наиболее наглядно представлены в той же статье "По ту сторону социального", в которой названные выше три уровня проблематики Бахтина этого времени только намечены и еще не сочленены в единую теоретическую концепцию. Наиболее глубокий и неявный, охватывающий оба других, уровень философии религии, или теологический, выражен здесь в понятии "социализация греха", в котором, с одной стороны, продолжается непрерывность теологического уровня ранних работ, а с другой, предвосхищен уровень герменевтики последующих книг и статей. С этим уровнем связана и нераскрытая ссылка на Г.Г.Шпета, в полемике с герменевтикой которого будет возникать собственная герменевтика Бахтина. Отсылка на Тетенса, установившего разделение на три сферы, воспринятые Кантом и неокантианцами, в частности, Г.Когеном, была сделана в статье "Проблемы современной эстетики" (1923) Г.Г.Шпета (5/1: 43; ср.: Шпет 1923в: 52). Это — еще одно важное свидетельство критического переосмыс ления Бахтиным неокантианства, в частности, того же Г.Когена в 1920-е гг. (Бахтин 1986а:96-97;1992: 240; Медведев 1928а: 14, 36—37). В не меньшей степени, чем о способе стилизации, еще об одном источнике герменевтической проблематики говорит и важнейшая ссылка на статью Л.С.Выготского "Сознание как проблема исихологии поведения" относительно сознания как "вербализованного поведения" (5/1: 46), поскольку в той же статье Л.С.Выготский, исходя из неокантианского рассмотрения — от Введенского до Наторпа — проблем "чужого Я" и "Я и Другого" (а это есть проблематика ранних работ Бахтина), говорит о единой социальной природе речи и сознания (Выготский 1925: 195—196). Примечательно, что при издании этой статьи в "Сочинениях Л.С.Выготского ссылки на Введенского, Лапшина, "Социальную педагогику" П.Наторпа и др. опущены (Выготский 1982). Однако эту "социальность" у Л.С.Выготского нельзя рассматривать лишь как дань времени, т.е. только как способ рассмотрения герменевтической проблематики в пределах нового идеологическо го языка, поскольку в герменевтике Г.Г.Шпета еще в 1917 г. в его статье "Предмет и задачи этнической психологии", составившей основу книги 1927 г. "Введение в этническую психологию", был сформулирован сходный тезис: "конкретная форма индивидуаль ной душевной жизни не мыслима иначе, как форма социальная"
(Шпет 1917: 245). Отметим, что в статье Выготского излагается и учение А.А.Ухтомского о доминанте, значение которого, правда, он не усвоил (Выготский 1925: 177—179), тогда как Бахтин уже летом того же года присутствовал на докладе А.А.Ухтомско го о хронотопе, который послужил импульсом к его собственной теории художественных хронотопов (Бахтин 1975: 235). И, наконец, еще одна ссылка — на статью К.Каутского из сборника "Исторический материализм" (5/1: 55) — говорит о том, как могла прежняя неокантианская проблематика ранних работ Бахтина рассматриваться в пределах нового социологического и марксистского идеологического языка или, вернее, в каком аспекте этот язык мог быть использован для стилизации.

Издание "Исторического материализма", на которое имеется ссылка в статье "По ту сторону социального", — 4-е (Семковский 1922), 1-е же вышло в 1908 г. (Семковский 1908) и было важнейшим аргументом в полемике, которая велась в общественных кругах Германии и России, относительно синтеза Канта и марксизма. Такими сочинениями, несомненно известными Бахтину, в которых марксизм, вернее, исторический материализм, рассматривался с позиций неокантианства, были, в частности, "Философия и право" Р.Штаммлера (Штаммлер 1907), в переводе которого участвовал А.А.Мейер, старший друг Бахтина, "Кант и Маркс" К.Форлендера (Форлендер 1909), где содержалось подробное изложение взглядов ведущих представителей неокантиан ства (Г.Когена и других) и другие. (Весной 1923 г. Л.В.Пумпянс кий, судя по материалам его архива, читал именно этот перевод 1909 г. книги К.Форлендера "Кант и Маркс", что подтверждает интерес Невельской школы к этим сочинениям к середине 1920х гг.). Примечательно, что в первой половине 1920- х гг. такое совмещение марксизма с проблематикой неокантианства то ли по традиции, то ли по инерции еще было возможно в России. Об этом. например, говорит издание новых трудов К.Форленде ра (Форлендер 1922; 1926). Поэтому мнение К.Каутского, которое приводится в статье "По ту сторону социального" (Каутский 1922), вполне могло соотноситься с проблемой индивидуации в неокантианстве. Недаром социал-демократический ревизионис тский пафос, проникающий в понятийную систему этой маски, и привлекал к работам Бахтина 1920-х гг. в 1970-е — 1980-е гг. левые круги западной интеллигенции, что в сущности и отмечено В.Л.Махлиным (5/1: 5). Необходимо отметить, что именно

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
136 137
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

Н.К.Бонецкая проницательно указала на то, что социологизм в работах Бахтина 1920-х гг. восходит не к марксизму, а к Г. Когену, к его философии права (Бонецкая 1996а: 38—40; 1996б: 104—105), что, конечно, неверно по существу и в качестве конкретно го сопоставления, но верно как указание на то, что неокантианс кая проблематизация марксизма могла быть использована Бахтиным для стилизованного изложения своей философии. Проблема "Бахтин и герменевтика" также была поставлена Н.К.Бонецкой (Бонецкая 19956; 1995в; ср. Силард 1993), однако с окончательными ее выводами ни в том, ни в другом случае никак нельзя согласиться.

Игра в стилизованный марксизм, вернее, кантианский марксизм, казалось бы, не мешала переходу к новой проблематике. Однако маска "стилизованного марксиста" не могла предотвра тить катастрофических срывов, как это произошло с книгой "Фрейдизм", официальная фразеология которой явно перекрывает осторожную подделку под неокантианский марксизм. Именно феномен "Фрейдизма" ставит вопрос о текстологии сочинений Бахтина, который совершенно правильно решен в 5 и, к сожалению, как мы уже отмечали, почти не затронут в 5/1.

Тексты опубликованных при его жизни книг и статей не отражают всей авторской воли, как и у большинства авторов советской эпохи. Известны отличия между двумя изданиями книги о Достоевском (речь не идет об авторских добавлениях и сокращениях), особая текстология книги "Творчество Франсуа Рабле" (далее — ТФР), печатный текст которой, как показала в 5 в своих обстоятельнейших комментариях И.Л.Попова, является результатом напластований различных редакций и компромиссов. Но и сама книга о Достоевском (1929) несет настолько явный отпечаток своего времени, что заставляет обратиться к ее предыстории и к гипотезе о прототексте 1922 г.

Текстологическое сопоставление "По ту сторону социального" и "Фрейдизма"(Titunik 1984: 548—563), к сожалению, не упомянутое В.Л.Махлиным, а также позднейшие вставки и дополнения показывают всю меру изменений, которые были внесены издательским редактором в первоначальный текст книги. Таким образом, начальный период разработки новой герменевти ческой проблематики во "Фрейдизме" был искажен внешним вмешательством. Об этом говорит и характер изложения той же проблематики в статье "Слово в жизни и слово в поэзии". И скорее
всего, зимой- весной 1927 г., когда велась тягостная переработка "Фрейдизма" и когда стало ясно, что игра в стилизованный марксизм зашла слишком далеко, Бахтин написал несохранившую ся статью "О непогибших", т.е. лучшие погибли (Бочаров 1993: 83). После "Фрейдизма" до статей о Толстом он прекратил всякое сотрудничество с Госиздатом и издавал книги и статьи в относительно более либеральном "Прибое". В этих книгах и статьях социологизм присутствует ровно настолько, насколько это необходимо при изложении герменевтики, и ровно настолько, насколько это необходимо для появления их на свет без искажения замысла. Говорить о каком-либо особом марксизме Бахтина в эти годы нелепо, потому что, судя по подготовительным конспектам к книге о Достоевском 1929 г., проблематика его ранних работ продолжала оставаться и в это время в центре его философских интересов. Не случайно, добавим, раздел о герменевтике в "Марксизме и философии языка" (далее — МФЯ) начинается ссылкой на "Фрейдизм" (Волошинов 1929: 33). Эту ссылку, на наш взгяд, следует рассматривать как указание на то, что в МФЯ восполня ется то, что не могло быть раскрыто до конца во "Фрейдизме" из-за внешнего вмешательства. Герменевтическая проблематика для Бахтина начинается в 1926 г. в статье "Слово в жизни и слово в поэзии" и книге "Фрейдизм" с утверждения "слово — сценарий общения", тогда как в статье "По ту сторону социального" речь идет еще только о механизмах метафоры и затем уже в МФЯ окончательно устанавливается в определении: "всякое понимание диалогично" (Волошинов 1929: 123). Поэтому попытка выяснить истинный смысл работ Бахтина 1920-х гг., вопреки утверждению В.Л.Махлина о методической несообразности такой процедуры "очищения" (5/1: 5), далеко не так абсурдна. Какими бы эпифеноменами в своей нейтральности или обусловленности временем и предметом изучения не представлялись иные теоретические концепции того времени, за ними чаще всего стоит иная смысловая реальность. Так, за учением о доминанте А.А.Ухтомского — православная аскетика, за психологической теорией Л.С.Выготского — спинозизм, за социологизмом М.М.Бахтина — герменевтика и философия религии ("социализация греха"). Однако эта реальность отнюдь не отменяет эти эпифеномены, а требует их последовательного истолкования.

В.Л.Махлин и сам в комментариях к "По ту сторону социального", а также к другим статьям прибегает к подобной проце

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
138 139
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

дуре "отслаивания" и выявления "слишком заметных (в отличие от статьи "Ученый сальеризм") привнесений" (5/1: 141), фактически используя методику тематико-стилистического дайджеста.

В комментариях к "Ученому сальеризму" он "отслаивает" фрагменты, "текстуально" по его мнению восходящие к АГ и ПСМФ (указаны нами выше при сопоставлении "Ученого сальеризма" и ПСМФ). Однако, чтобы спасти концепцию "Кружка", он тут же делает оговорку, что находящееся в конце "Ученого сальеризма" выражение "методологический монизм" — это П.Н.Медведев как "маска" Бахтина (5/1: 138). Между тем, это выражение и здесь, и в "Социологизме без социологии" (5/1:100) свидетельствует ни о чем другом как только о чисто методологическом характере всех работ Бахтина 1925—1926 гг. до статьи "Слово в жизни и слово в поэзии".

Совершенно справедливо В.Л.Махлин рассматривает позицию Бахтина в одном ряду с высказываниями современников, возражавших против односторонностей формального метода (5/1: 132). А если добавить к названным им Вяч.Иванову, А.Смирнову, В.Сеземану, С.Аскольдову, А.Скафтымову, М.М.Пришвину — помимо представителей Невельской школы (Бахтина, М.И.Кагана, Л.В.Пумпянского) — имена А.Белого, В.Вейдле, М.Кузмина, Б.Пастернака, В.Ходасевича, Г.Шпета ("Внутренняя форма слова") и "отступника" Г.Винокура, то сложится довольно внушительная оппозиция формализму в 1920-е гг., в которую входили не самые последние деятели русской культуры по ту и по эту сторону границы. Толковой сводки взглядов этой оппозиции формализму до сих пор нет.

В.Л.Махлин добавляет к числу противников формализма и Ипполита Удушьева с его статьей в сборнике "Современная литература". При этом, конечно, вольно американскому исследователю русского формализма не знать, какой "Бахтин" скрывается за этим псевдонимом (5/1: 7). Но и В.Л.Махлину лучше все же было бы сослаться не на устное сообщение коллеги, что это — Р.В.Иванов-Разумник (5/1: 8), а на соответствующие печатные источники, где этот псевдоним раскрывается (Лавров 1981: 381; 1992: 388). Впрочем Ипполиту Удушьеву В.Л.Махлин уделил в комментариях непомерно много внимания (5/1: 123, 131,132), поскольку Иванов-Разумник относился к оппонентам Невельской школы. Достаточно вспомнить уничижительную характеристи ку, данную им Л.В.Пумпянскому (Иванов-Разумник 1993: 72), и
данную Бахтиным уничижительную характеристику Вольфилы, детища Иванова-Разумника (Бахтин 1996: 70). К тому же мы можем себе представить, как, скорее всего, отнеслась бы к статье Ипполита Удушьева Невельская школа по рецензии П.Н.Медведева на сборник "Современная литература", составленный тем же Ивановым-Разумником: "не лишенный остроты, но типично журнальный обзор современной литературы Ипп.Удушьева — «Взгляд и нечто»" (Медведев 1925а: 237).

Всякое подобное "отслаивание" нуждается в доказательст ве, тем более приписывание любого "привнесения" другому лицу. В комментариях к статье "По ту сторону социального" В.Л.Махлин без всякого обоснования считает эпиграф к статье одной из вставок, не принадлежащих Бахтину (5/1: 141). На наш взгляд, этот эпиграф полностью соответствует общему памфлетному тону статьи.

Одно уточнение необходимо сделать по поводу датировки этой статьи. В.Л.Махлин следует нашей прежней датировке статьи Л.В.Пумпянского "К критике Ранка и психоанализа" и соответственно статьи "По ту сторону социального" (5/1: 138). Позднее мы пересмотрели эту датировку и относим теперь обе статьи к весне 1925 г. (Николаев 1995: 70).

В комментариях к статье "Социологизм без социологии" В.Л.Махлин на основе ее содержания, на наш взгляд, слишком прямолинейно говорит об интересе "Кружка" к "социологичес кой поэтике" и "социологическому методу", забывая об относительности употребления понятия "социальное" у Бахтина. В то время как статья носит исключительно методологический характер и посвящена вскрытию методологических противоречий в построениях П.Н.Сакулина. В начале комментария В.Л.Махлиным молчаливо предполагается авторство Бахтина(5/1 : 154), однако затем он вновь прибегает к процедуре "отслаивания" и на этот раз тщательно доказывает принадлежность начала статьи П.Н.Медведеву (5/1: 157). Между тем методологический характер этого начала нисколько не противоречит смыслу всех методологических статей 1925—1926 гг. и, более того, свидетельству ет только в пользу авторства Бахтина. Л.П.Карсавин, которого от "выпада Медведева" защищает В.Л.Махлин, является представителем "философии всеединства", столь же последовательно опровергаемой Бахтиным, как и формальный метод. Но именно на идею всеединства в изложении Л.П.Карсавина опирается

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
140 141
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

В.М.Жирмунский в окончательных выводах того варианта своей статьи "Задачи поэтики", который был опубликован в журнале "Начала" в 1921 г. (Жирмунский 1921а: 71). В начале 1926 г. Бахтину эта ссылка В.М.Жирмунского на Л.П.Карсавина должна была быть еще памятна. К тому же в это время критика книги Л.П.Карсавина, вышедшей в 1922 г., да еще в Советской России, не подразумевала ни морального, ни политического осуждения ее автора. Напомним также, что именно в середине 1920-х гг. Л.П.Карсавин становится одним из идеологов левого евразийст ва.

В.Л.Махлин безоговорочно признает за Бахтиным авторство статьи "Слово в жизни и слово в поэзии" (5/1: 145) и в доказательство приводит в комментариях целый ряд убедительных сопоставлений с другими его работами 1920-х гг.: аналогичные приемы критики П.Н.Сакулина в "Социологизме без социологии" и ФМЛ (5/1: 149); термин "причастный" из словаря ранних работ (5/1: 149); понятие "хоровая поддержка" из АГ и МФЯ (5/1: 150); реферат части разделов ПСМФ (5/1: 151); сходный анализ "интонации" в 1-й главе АГ (5/1: 151); изложение первого варианта книги о Достоевском и анализ лирики с указанием тех же поэтов в АГ (5/1: 151—152). И хотя для полной убедительности число таких сопоставлений можно (и нужно) было бы увеличить, методически способ определения авторства Бахтина решен правильно. Что же касается остального, то в библиографических сведениях не упомянута частичная перепечатка статьи "Слово в жизни и слово в поэзии" в хрестоматии советских работ по эстетике 1920-х гг. (Волошинов 1980). Знакомство же членов Невельской школы с известным трактатом М.Бубера "Я и Ты" состоялось не в 1926 г. (5/1: 151), а, скорее всего, ранее, поскольку его имя хорошо было известно в Невельской школе. Правда, в письме Л.В.Пумпянского М.И.Кагану 1923 г. (Каган 1992: 73), судя по материалам архива Л.В.Пумпянского, речь идет о книге М.Бубера "Vom Geist des Judentums" (1921). Но, как бы то ни было, менее всего можно говорить о каком-либо влиянии М.Бубера или других диалогистов на теорию диалога у Бахтина, поскольку они принадлежали к совершенно разным философским направлени ям по своим истокам и развитию, как справедливо в связи с М.Бубером отметил Б.Пул (Пул 1997: 168), со всеми остальными выводами которого в статьях последних лет никак нельзя согласиться. К "диалогу" Бахтин приходит только в 1928 г. во время
работы над МФЯ и совершенно по другим основаниям. Поэтому сравнение с диалогистами может носить только типологичес кий характер. Однако без последовательного анализа западного диалогизма, прежде всего у самого В.Л.Махлина и его коллег, особое понимание "диалога" у Бахтина вряд ли было бы осознано.

"Современный витализм" — единственная статья, для которой авторство Бахтина засвидетельствовано И.И.Канаевым, под чьим именем она была напечатана. И сколько бы ни возражал В.Л.Махлин (ссылаясь на "Кружок") С.Г.Бочарову, она действительно является моделью для определения авторства статей, напечатанных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова (5/1: 159). Но только с одним уточнением: для всей серии методологических статей 1925—1926 гг., — подобно тому, как статья "Слово в жизни и слово в поэзии" в силу соединения в ней идей ранних работ Бахтина и проблематики книг, опубликованных под именами П.Н.Медведева и В.Н.Волошинова, может служить моделью при определении авторства этих книг. Ключом же к проблеме авторства остается, как мы уже отмечали, "Ученый сальеризм". Статья "Современный витализм" — заказная, и как к заказной к ней и надо относиться. По словам И.И.Канаева, Бахтин очень нуждался, и тогда он принес ему необходимые книги, а затем отнес статью в редакцию, где его знали. (Интересно, не связано ли обращение к И.И.Канаеву с тем, что П.Н.Медведев отошел от редакции "Звезды" и перестал там печататься). Другое дело, что и в такой заказной статье проявился методологи ческий гений автора. Поэтому по меньшей мере некорректны и несправедливы выпады В.Л.Махлина по адресу И.И.Канаева (5/1: 160, 163). И.И.Канаев был не только другом и почитателем Бахтина, он был одним из последних участников семинара 1920-х гг., переживших Бахтина, он помнил его голос и его живую мысль, по сравнению с которыми "Современный витализм" — "петит", он, быть может, был единственным, кто сознавал в 1975 г. философское значение Бахтина и знал, что должно быть "Полное собрание сочинений" его друга. Именно в комментариях к этой статье, безусловно написанной Бахтиным, В.Л.Махлин сделал попытку, методически очень важную для установления авторства других статей, выделить собственную проблематику Бахтина (5/1: 166). Правда, ему не удалось полностью освободиться от влияния выдвинутой биографами Бахтина К.Кларк и М.Холквистом концепции "Бахтина под маской", вызвавшей, кстати, появление

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
142 143
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

всей серии изданий под этим названием (5/1: 163—165). К.Кларк и М.Холквист заменили проблему обычного доказательства авторства обсуждением вопроса об особом авторстве Бахтина, сославшись на общетеоретический постулат, высказанный им в конце жизни, о невозможности прямого высказывания (Бахтин 1979: 357), а до этого, добавим, высказанный им же на последней странице МФЯ ("В языковом сознании настолько дифференцирова лись типизующие и индивидуализующие оболочки высказывания, что они совершенно заслонили, релятивировали смысловое ядро его, осуществленную в нем ответственную социальную позицию. Высказывание как бы перестало быть предметом серьезного смыслового учета. Только в научном контексте еще живет категорическое слово, слово «от себя», — утверждающее слово. Во всех других областях словесного творчества преобладает не «изреченное», а «сочиненное» слово. Вся речевая деятельность здесь сводится к размещению «чужих слов» и «как бы чужих слов»" — Волошинов 1929: 188), а еще прежде его братом, Н.М.Бахтиным, в 1925 г. в Париже ("строение идейного космоса уже не определяется господством и подчинением, но сосуществованием, простой смежностью противоположных и независимых начал. Но в целом культуры, так же как и в сознании отдельного человека, мирное сожительство противоположных идей возможно только при одном условии: ни одна из этих идей не доросла до подлинной реальности, не стала движущей и повелевающей силой, но все они пребывают в состоянии какой-то абстрактной и волнующей возможности" — Бахтин Н. 1995: 3); т.е. заменили обычную филологическую задачу теоретической проблемой. Следует также отметить, что исключительный интерес к статье "Современ ный витализм" со стороны американских исследователей может быть связан с относительным забвением ее проблематики в современной философии биологии. Историко-философский контекст статьи воспроизведен В.Л.Махлиным достаточно полно. Особенно поучительны сопоставления с сочинениями Г.Дриша и В. фон Вайцзеккера (5/1: 167, 169—171). Остается лишь пожалеть, что столь же подробно не были рассмотрены сходства и различия с трудами Г.Риккерта ("Философия жизни") и Н.О.Лосского ("Современный витализм"), где речь идет о тех же вопросах.

В 5/1 В.Л.Махлин отказывается от своего прежнего представления, что работы 1925—1930 гг., опубликованые под именами друзей, это — "Бахтин для бедных", хотя и продолжает говорить,
скорее по инерции, об "относительной доступности", о "продуктивном обеднении", об "обедняющем обогащении", об "упрощении" по поводу новой для Бахтина проблематики этих работ (5/1: 5, 123, 130, 141). Для этой новой проблематики он приводит серию определений: "конкретная социальность сознания и речи" (ср., однако, приведенные выше высказывания Г.Г.Шпета и Л.С.Выготского), "социальная онтология причастности", "причастное овнешнение или внутренняя социальность", "имманент ная социально-историческая "воцерковленность" всякого жизненного акта-поступка" (5/1: 5, 146). При этом ни одно из перечисленных определений не дифференцировано им относительно предмета исследования в этих работах. К тому же, на наш взгляд, В.Л.Махлин слишком доверяет основному значению понятия "социальное", забывая об обертонах в его употреблении у Бахтина. Если к упомянутым В.Л.Махлиным (5/1: 147, 156) "конкретной историчности" в ФП (Бахтин 1986а: 83) и "имманентной социологичности" в книге о Достоевском (Бахтин 1929: 3—4) добавить еще и посредствующее звено — "имманентную историчность" 1924 г. в ПСМФ (Бахтин 1975: 29), то образуется последователь ная цепочка превращений начального понятия, показывающая, что имеется в виду все та же проблема начала 1920-х гг., еще более резко обнаженная в ФМЛ в полемике с теоретизмом и систематичностью марбургской школы: "пронизать единым смыслом мир конкретных вещей и живых исторических событий в их неповторимости и индивидуальности", "осмыслить конкретные переживания жизни и истории со всею их изменчивостью и многообразием", — "воля к системе" явно сменилась волей к овладению конкретным миром материально-выраженных вещей и событий, однако, не на позитивистской основе, без утраты их живого и осмысленного единства" (Медведев 1928а: 14). Поэтому, на наш взгляд, крайне ошибочным будет смешение этой "историчности" с прозаическим опытом "здравого смысла" (5/1: 140, 143), хотя, бесспорно, и "историчность" и "здравый смысл" расположены "по эту сторону социального" (5/1: 149). Таким образом, не "социальность" или "социологичность" сами по себе являются содержанием новой проблематики работ Бахтина 1925—1930 гг., хотя В.Л.Махлин прекрасно показал способы перевода ранней проблематики на новый социологический язык. Вся же серия определений, данная В.Л.Махлиным, относится к условиям и предпосылкам новой проблематики, которую можно на

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
144 145
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

звать, пользуясь выражением П.Рикера, прививкой герменевти ки — через Г.Г.Шпета — к нравственной философии Бахтина.

Среди других важных наблюдений В.Л.Махлина необходимо отметить воспроизведение (наконец-то!) в комментариях к "Слову в жизни и слову в поэзии" текста Г.Когена из "Эстетики чистого чувства" о судебном процессе как прототипе драмы (5/1: 152) и другого текста из той же книги, на который М.М.Бахтин ориентировался при анализе социального взаимодействия трех (5/1: 153).

Несмотря на некоторые промахи и упущения, в 5/1 впервые создан историко-философский и литературно-теоретический комментарий к работам Бахтина 1925—1926 гг., некоторые разделы которого по обилию материала, например, комментарии к "Современному витализму", носят почти исчерпывающий характер. Сами же недочеты, вполне исправимые, говорят о том, насколько осторожно и притом с какими усилиями приходится продвигаться вперед, чтобы понять действительный смысл и контекст работ Бахтина. Сошлемся, в частности, на наши собственные промахи. Наше предположение, что ПСМФ есть просто переработ ка 1-й — не дошедшей до нас — главы АГ, было сделано на основе, как мы думали, "неубранного шва" — указания на рассмотрение в дальнейшем теории вчувствования (Бахтин 1992: 247—248). Между тем, в рукописи ПСМФ это — указание на 2-ю часть статьи, которая, скорее всего, так и не была написана и все ссылки на которую были сняты при публикации. Наконец, вопреки предостережению С.Г.Бочарова, мы предположили, что помимо прототекста 1922 г. книги о Достоевском существовал также вариант 1925 г., где получила разработку тема жития у Достоевского (Николаев 1996: 120—123). Однако, поскольку речь о житии идет уже в статье: В.Л.Комарович 1922, то и вся разработка этой темы присутствовала уже в прототексте 1922 г., т.е. надобность в гипотезе о варианте 1925 г. отпала.

Сколь ни неоднородно все в 5 по степени завершенности, сколь ни вызвано почти все к созданию внешними обстоятель ствами, все это говорит о другом, новом, отличном от прежнего, Бахтине. Продолжение проблематики ранних работ (ФП и АГ), герменевтики второй половины 1920-х гг. и связанных с нею проблем жанров языка и сознания, серьезная, лучше сказать — "ветхозаветная", реальность в "Дополнениях и изменениях к Рабле", замысел переработки книги о Достоевском начала 1940-х гг., и в
конечном итоге понимание того, что язык карнавала — наиболее адекватный философский язык самого Бахтина, — таковы главные выводы из рассмотрения 5. Но это тот Бахтин, с которым встретилась русская культура в 1960-е гг. Из всего сказанного ей было доступно — и то в общении — лишь карнавальное мышление самого Бахтина и 2-е издание книги о Достоевском, а затем книга о Рабле, т.е. та же карнавальность. Для восприятия остального просто не существовало исторической перспективы. И положение не менялось, хотя со временем некоторые труды этих десятилетий и были опубликованы ("Проблема текста", "Проблема речевых жанров", "К философским основам гуманитарных наук", "Дополнения и изменения к Рабле"). И только теперь 5 дает возможность задним числом исправить это искажение, эту однобокость в восприятии Бахтина.

Все тексты в 5, где затронуты проблемы герменевтики, равно как и проблемы ранних работ, остались автором незавершен ными. Возможно, впечатление непроясненности и даже некоторой неорганичности этих текстов для Бахтина, сказавшейся, в частности, в том, что несмотря на его заявления уже в 1960е гг. о работе над особым трудом, посвященным этим вопросам, этот труд так и не был создан, связано с отсутствием у него какой-либо возможности последовательного рассмотрения этих проблем в печати в 1940-е — 1950-е гг. — хотя бы в работах лингвистического и теоретико-литературного характера, т.е. с использованием научного языка лингвистики и теории литературы в их тогдашнем состоянии, что и отмечено комментаторами — даже по сравнению со второй половиной 1920-х гг., когда это оказалось возможным в пределах социологического языка.

Как следует из 5, в печати единственным следом напряженной работы 1940-х — 1950-х гг. стали изменения в главе "Слово у Достоевского" во втором издании книги 1929 г. Эти же тексты объясняют и появление в выправленной главе термина "металингвистика". Условное обозначение этим термином герменевтики вызвано было не столько смежным предметом исследования, сколько идеологически почти нейтральным научным статусом лингвистики в начале 1960-х гг. в Советской России, еще практически невозможным по отношению к теории литературы и тем более философии. В самом термине как раз подчеркнуто, что это — не лингвистика, даже если он как таковой и заимствован, как указано в комментариях, у Б.Уорфа (5: 641—642). И построен тер

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
146 147
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

мин по модели "физика" — "метафизика", как известно, двух разных дисциплин у Аристотеля. Эта глава, где в необычайной чистоте выражены проблемы герменевтики, почти не была затронута рецензентами ни первого, ни второго изданий книги о Достоевском, как бы отдавшими ее на откуп вместе с ее философским содержанием лингвистической стилистике.

Все эти тексты, в которых продолжается рассмотрение того комплекса идей, который мы называем философской герменевтикой и над которым начиная с работ второй половины 1920-х гг. вплоть до заметок начала 1970-х гг. работал Бахтин, прокомментированы в основном Л.А.Гоготишвили и отчасти — С.Г.Бочаровым. Часть из них — бесценные свидетельства — написаны для себя, другие же создавались в связи с конкретными обстоятельствами. И здесь Л.А.Гоготишвили произвела беспримерную работу по выявлению того действительного контекста этих предназначавшихся к печати набросков, отразившегося в их тематике, терминологии и построении ("Проблема речевых жанров", "Проблема текста" и др.).

В комментариях к наброску "К философским основам гуманитарных наук", написанному в начале 1940-х гг., Л.А.Гоготиш вили предложила объяснительную модель происхождения и состава комплекса идей этой работы, по сути относящуюся и ко всему ряду текстов в 5, содержащих элементы философской герменевтики Бахтина. Совершенно справедливо указав, что в основе этого комплекса идей лежит начиная с середины 1920-х гг. критическая рецепция теорий Г.Г.Шпета, напомним, одного из первых в ХХ в. создателей философской герменевтики нового типа в таких безусловно известных Бахтину работах, как "История как предмет логики" (методологическое предисловие к написанной в 1918 г. и опубликованной лишь в последние годы книге "Герменевтика и ее проблемы"), 2-й и 3-й выпуски "Эстетических фрагментов", "Проблемы современной эстетики", "Введение в этническую психологию", "Внутренняя форма слова" (Шпет 1922; 1923а; 1923б; 1923в; 1927а; 1927б), а в дальнейшем — полемика с теоретическими положениями В.В.Виноградова, как бы ставшего заместителем Г.Г.Шпета, что Л.А.Гоготишвили безупречно и доказано (5: 388, 392, 395, 607), при определении позитивной стороны этого комплекса идей, несомненно, религиозно-философ ского, она называет имя А.А.Мейера, давнего друга Бахтина, что на этот раз верно лишь в виде самой общей ориентации.

Действительно, в работах А.А.Мейера 1920-х — 1930-х гг. "Эстетический подход", "Ревеляция (Об откровении)" и "Слово-символ" (Мейер 1982: 101—104, 166—234; 1992) видна исключительная близость к исходной проблематике ранних работ Бахтина, вплоть до нравственной реальности, что, конечно, во многом объясняется их тесным общением в середине 1910х гг. Более того, эти работы А.А.Мейера могут послужить и источником реконструкции этой исходной проблематики Бахтина. Речь, однако, у Л.А.Гоготишвили идет о другом, о теологическом противовесе внерелигиозным построениям Г.Г.Шпета, позволяющем по аналогии понять теологическую проблематику в работах Бахтина начала 1940-х гг. Но платонизирующее решение этой проблематики у А.А.Мейера, фактически сходное с решением С.Л.Франка в "Непостижимом", т.е. непосредственное смыкание религиозно -философской проблематики с метафизическим умозрением, как раз никакой аналогии ни в комментируемых, ни в ранних текстах Бахтина не имеет. Более того, подобно Г.Г.Шпету, но по другим основаниям, начиная с ФП, он отрицал в таких метафизических построениях наличие статуса научности, считая их эстетическими образованиями.

Теологическое поле в работах Бахтина 1920-х гг., от ФП до книги о Достоевском (1929), несомненно присутствует, что отмечала еще Ю.Кристева, но пока оно не поддается какому-либо определенному истолкованию. Речь, конечно, не идет о личном исповедании Бахтина, здесь свидетельств достаточно, а о последовательном теологическом мировоззрении, лежащем в основе его философии религии. Нам известны попытки трех исследователей — Л.А.Гоготишвили, Н.К.Бонецкой, В.Л.Махлина, — которые имели смелость серьезно подступить к рассмотрению этого вопроса. На наш взгляд, результат первой из этих попыток — неточен, второй — неверен, третьей — приблизителен. Л.А.Гоготишвили, опираясь в своей объяснительной модели на аналогию с А.А.Мейером, который в 1920-е гг. безоговорочно обращается к православию, становится на точку зрения русской религиозной философии начала ХХ в., платонизировавшей в лице А.Ф.Лосева даже исихазм, и с ее позиций конструирует теологическую основу философии Бахтина. Хотя Л.А.Гоготишвили с самого начала и заявляет об отличии построений Бахтина от платонизи рующей русской религиозной философии и, в частности, А.А.Мейера как ее представителя, она тем не менее в своем ана

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
148 149
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

лизе следует понятийному ряду этой философии, но, например, не Г.Г.Шпета, так как его арелигиозная философия не дает подходов к выявлению православия Бахтина, и выискивает все возможные случаи сходства в теоретических взглядах Бахтина и А А.Мейера, пока наконец не обнаруживает точку схождения, позволяющую ей платонизировать (в гносеологическом аспекте) философию Бахтина: "Тварный мир может — в соответствии со спецификой бахтинской мысли в целом — толковаться как именно непрямая или несобственная прямая речь Бога" (5: 398). Такой вывод для философии Бахтина совершенно невозможен, так как у него всегда речь идет только о наличном бытии. Казалось бы, более продуктивным является сопоставление философии Бахтина с православным энергетизмом (5: 392), который Л.А.Гоготиш вили извлекает из особых определений литературоведческих и эстетических категорий, например, таких как "автор" в АГ. Однако здесь Бахтин лишь следует принятому в символистской культуре метафорическому использованию сакральных терминов, исключающему их прямое истолкование, т.е. автор как бог (хотя ничего подобного в текстах Бахтина не встречается), но не Бог как автор художественного произведения. Это же относится и к таким выражениям как "неслиянность" и "нераздельность", "нисходит" и т.п. Напротив, Н.К.Бонецкая, не обнаружив у Бахтина никакого сходства, — что само по себе верно, — с русской философией всеединства начала ХХ в., которую она считает единствен но православной, отказывает ему в православии и говорит о его протестантизме и т.д. (Бонецкая 1993: 91—93; 1996а: 14—15, 34—36; 1996б: 97—99, 101). Между тем, Г.В.Флоровский произвел сокрушительный анализ философии всеединства в "Путях русского богословия", а интуитивист Н.О.Лосский подверг не меньшей критике ее порождение — софиологию. Однако, православие того и другого, кажется, никем под сомнение не ставится. Столь же поспешным и приблизительным оказалось стремление В.Л.Махлина представить все творчество Бахтина в виде некоего теологического постулата, причем сформулированного без соотнесения с какой-либо религиозно-философской традицией: "установка на «неофициальную» (невидимую) Церковь, как на «тело Христово», внутри которого диалогически-участно живет всякое индивидуальное сознание" (Махлин 1997: 238). Тогда как такая традиция существует — паламитство, непосредственно или косвенно, — здесь не место уточнять, — определившее облик восточно
го, в данном случае — русского, православия и выразившееся в формулировке Бахтина: "для религии вопрос вовсе не в том, есть ли Царство Небесное, а попаду ли я в Него" (Бахтин 1992: 239). Относительно второго вопроса история философии действитель но должна выглядеть разве что рядом догматизированных откровений метафизики или эстетизированных мифологем (Бахтин 1975: 30—32; 1979; 36—37, 97, 118; 1986а: 89—90; 1992: 238—239). Вся русская религиозная философия с ее новоевропейской выучкой, — а за ней Л.А.Гоготишвили и Н.К.Бонецкая, — пошла по платонизирующему пути в теоретическую область первого вопроса, Бахтин же направил всю философскую мощь своего ума в пределы второго. Оговоримся еще раз, мы имеем в виду только философию, а не личные верования и тяжкий, мученический жизненный путь русских религиозных философов XX в.

На наш взгляд, в понятии "нравственная реальность" у Бахтина сходятся все элементы теологического поля. Но показать если не православное содержание этого понятия, то по крайней мере православный способ мысли при рассмотрении этого понятия, а тем более его соответствие традиции, представленной творениями св.Григория Паламы, для нас — непосильная задача. Но именно с этим понятием соотносится "серьезность", обоснован ная в набросках первой половины 1940-х гг. "Проблема серьезности" (в составе заметки "К философским основам гуманитар ных наук"), "<Риторика, в меру своей лживости…>", "<К вопросам самосознания и самооценки…>" и, преимущественно, в "Дополнениях и изменениях к Рабле", а в ТФР только конспективно обозначенная (Бахтин 1965: 133—135). То, что ТФР является философским сочинением, что в основе ТФР лежит философская проблематика, недавно показал в своей замечательной статье В.Л.Махлин (Махлин 1996). Но только материалы, опубликован ные в 5, дают возможность понять, что обоснование "серьезнос ти" в 1940-е гг. было столь же важным философским открытием Бахтина, как и его открытие "нравственной реальности" в 1919 г. в Невеле. Недаром эту "серьезность" он и хотел ввести в книгу о Рабле в виде конкретных дополнений к тексту 1940 г., как это обстоятельно выяснила И.Л.Попова. То, что эти дополнения в силу различных обстоятельств не вошли в опубликованный вариант книги о Рабле, исказило ее общий философский замысел. И поскольку опубликованный в 1965 г. вариант является лишь фрагментом, частью предполагавшегося к изданию сочинения, то

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
150 151
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

это обстоятельство и предопределило с самого начала все последуюшие односторонности в восприятии ТФР. Из всего этого следует важный, на наш взгляд, текстологический вывод: при публикации первого варианта книги 1940 г. в текст в соответствии с авторской волей следует в том или ином виде ввести дополнения, следуя разметке автора, даже несмотря на то, что эти дополнения и были опубликованы в 5.

Итак, "серьезность", раскрытая в "Дополнениях и изменениях к Рабле", — это серьезность самой жизни в ее натуральнос ти и неумолимости, принудительности биологического возраста и неодолимости страстей, безблагодатная реальность, предстающая во всем ужасе и преследующей безысходности естественно му человеку и всегда и повсюду утверждающая себя в качестве единственной реальности. По словам Бахтина, "серьезность практична и в широком смысле слова корыстна" (5:10). Вот уж где, добавим, действительно царит прозаика "здравого смысла". Это — та хайдеггерова беспощадная реальность, отказавшаяся от субъекта нравственности, как справедливо и отметила ЛА.Гоготишвили (5: 625), достигнутая Хайдеггером путем отвержения всякой религиозности и ставшая вместе с тем основой классичес кой герменевтики.

Серьезность жизни при всей ее трагической неотменяемос ти для отдельного естественного сознания не содержит всей полноты наличного бытия, в ней отсутствует возможность обратимости, т.е. перехода к нравственной реальностн. И только в открытом Бахтиным модусе бытия, названном им карнавальным, довершается и обретается вся его полнота и обнаруживается возможность преображения серьезности. Именно поэтому карнавальности, как некогда понятиям автора и героя, и уделил он столько внимания в книге о Рабле. Эту чисто философскую проблематику — состава и обнаружения наличного бытия — в ТФР как всегда проницательно отметила Н.К.Бонецкая (Бонецкая 1996б: 108—109), с окончательными выводами которой в этом вопросе и на этот раз никак нельзя согласиться.

Казалось бы, соположение серьезности и карнавальности в ТФР вынуждает при комментировании "Дополнений и изменений к Рабле" обратиться к Невельской школе, так как, судя по докладам Л.В.Пумпянского 1919 г. и его незавершенной книге "Гоголь" 1922 г., тезис о соотносительности и взаимообусловлен ности трагического и комического во всякой великой культуре
был в центре ее занятий в 1919 г. (Пумпянский 1984; 1986; 1997). Не говоря уже о том, что "Гамлету" был посвящен один из летних докладов Л.В.Пумпянского 1919 г., а эпиграфом к его книге о Гоголе стали слова В.Гюго о величии комического гения Рабле (Пумпянский 1984: 125). К сожалению, И.Л.Попова и Н.А.Паньков при комментировании текстов 1940-х гг., посвященных смеху, комическому и сатире, совершенно не обращаются к трудам других ведущих представителей Невельской школы, М.И.Кагана и Л.В.Пумпянского, словно после их смерти она перестала существовать, тогда как последний ее представитель, сам Бахтин, продолжал свою деятельность. Между тем, сопоставление с трудами Л.В.Пумпянского, а также с разделом об античной трагедии в АГ позволило бы понять, почему при обосновании "серьезности" и "карнавальности" в их исследовательской чистоте Бахтин обратился не к античной трагедии и комедии, а к Шекспиру и Рабле. Ссылке И.Л.Поповой на запечатленное у Софокла, Шекспира и Достоевского позитивное становление личности в европейской культуре (5: 479) противоречит в ТФР регрессив ное понимание движения смеховой культуры от Рабле к новому времени.

Обоснование полноты наличного бытия в модусах серьезности и карнавальности имеет и русский контекст, поскольку, как справедливо заметил В.Л.Махлин, в ТФР Бахтин своей концепцией "карнавала" завершил русский "религиозный ренессанс" первых десятилетий ХХ в. (Махлин 1996: 30). Вопрос соотношения священного и мирского впервые был в столь острой форме поставлен у Достоевского в "Братьях Карамазовых" в заочном прении старца Зосимы и отца Ферапонта о приятии и неприятии мира. Затем он был вновь обострен Н.А.Бердяевым в "Смысле творчества" в противопоставлении св.Серафима Саровского и Пушкина. П.А.Флоренский, продолжая полемику, в "Философии культа" говорит о зависимости культуры от культа, а в лекции "О Блоке" о культуре как пародии на культ, а о ее созданиях как "бесовидении". В 1970-е гг. последний тогда уже представитель этой традиции начала ХХ в., А.Ф.Лосев, послал вдогонку все тому же спору свою реплику, назвав в "Эстетике Возрождения" книгу Рабле "сатанизмом", явно имея в виду ТФР. Карнаваль ность в 4-й главе 2-го издания книги о Достоевском не отрицает, не противоречит нравственной реальности, определяющей концепцию всей книги. Поэтому обоснование полноты наличного

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
152 153
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

бытия предполагает также нравственную реальность. Это и есть точка обнаружения теологического поля в ТФР. Нравственная реальность не входит изначально в состав наличного бытия, но однажды исторически воплотившись, она затем постоянно созидается в непрерывных трудах.

Интеллектуальное переживание Бахтиным обретения полноты наличного бытия было столь сильным, что язык карнаваль ности становится с тех пор его единственным адекватным философским языком до последних дней. Поэтому, как показывают материалы в 5, с начала 1940-х гг. с позиций этого языка он пересматривает всю проблематику своих прежних работ, начиная с ФП и АГ, о чем свидетельствует составной характер этих текстов, заключающийся в переходах от одного языка к другому. О таком же пересмотре творчества Достоевского в начале 1940-х гг. говорят наброски, как всегда безупречно прокомментированные С.Г.Бочаровым. Наличие таких текстов позволяет предположить, что 4-я глава 2-го издания книги о Достоевском не только и даже не столько историческая поэтика, сколько изложение той же книги на новом языке. Отсюда становится понятной и стоявшая перед Бахтиным в последние годы жизни задача перевода своей философской герменевтики на новый язык, как бы ни называл он эту работу: в 1960-е гг. — книгой о речевых жанрах, в начале 1970-х гг. — "Очерками философской антропологии". И хотя его записи последних лет очерчивают проблематику этой книги, она так и не была написана.

В том, что М.М.Бахтин прежде всего — философ, теперь, кажется, уже никто не сомневается, и оба рассмотренных издания являются, как мы старались показать, решающим введением в проблематику его философии.

Санкт-Петербург

Принятые сокращения:

Бахтин 1929 — Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929.

Бахтин 1965 — Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.

Бахтин 1975 — Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

Бахтин 1979 — Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

Бахтин 1986а — Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники: Ежегодник. 1984—1985. М., 1986, с.82—138.

Бахтин 1986б — Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (фрагмент первой главы) // Философия и социология науки и техники: Ежегод
ник. 1984—1985. М., 1986, с.138—157.

Бахтин 1992 — Лекции и выступления Бахтина в записях Л.В.Пумпянско го // Бахтин как философ. М., 1992, с.232—252.

Бахтин 1996 — Беседы В.Д.Дувакина с Бахтиным. М., 1996.

Бахтин Н. 1995 — Бахтин Н.М. Из жизни идей. Статьи. Эссе. Диалоги. М., 1995.

Бонецкая 1993 — Бонецкая Н.К. Бахтин и традиции русской философии // Вопросы философии. 1993, №1, с.83—93.

Бонецкая 1994 — Бонецкая Н.К. М.Бахтин в 1920-е годы // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1994, №1, с.16—62.

Бонецкая 1995а — Бонецкая Н.К. Примечания к "Автору и герою" // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995, с.239—287.

Бонецкая 1995б — Бонецкая Н.К. М.Бахтин и идеи герменевтики // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995, с.32—42.

Бонецкая 1995в — Бонецкая Н.К. М.Бахтин и идеи герменевтики // Studia Slavia Hung. 1995, Т.40, с.183—226.

Бонецкая 1995г — Бонецкая Н.К. Философия диалога М.Бахтина // Риторика. 1995, №2, с.30—58.

Бонецкая 1996а — Бонецкая Н.К. О стиле философствования Бахтина // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1996, №1, с.5—48.

Бонецкая 1996б — Бонецкая Н.К. Жизнь и философская идея Михаила Бахтина // Вопр.философии. 1996, №10, с.94—112.

Бочаров 1993 — Бочаров С.Г. Об одном разговоре и вокруг него // Новое литературное обозрение. 1993, №2, с.70—89.

Виноградов 1976 — Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976.

Виноградов 1980 — Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М., 1930.

Винокур 1990 — Винокур Г.О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990.

Волошинов 1927 — Волошинов В.Н. Фрейдизм. Критический очерк. Л., 1927.

Волошинов 1929 — Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

Волошинов 1980 — Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии // Из истории советской эстетической мысли. 1917—1932: Сб.материалов. М., 1980, с.383—396.

Волошинов 1993а — Волошинов В.Н. Фрейдизм / Комм.В.Махлина. М., 1993. (Бахтин под маской. Вып.1).

Волошинов 1993б — Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка / Комм.В.Махлина. М., 1993. (Бахтин под маской. Вып.З).

Выготский 1925 — Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения // Психология и марксизм: Сб.ст./ Под ред.проф.К.П.Корнилова. Л., 1925, с.175—198.

Выготский 1968 — Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1968.

Выготский 1982 — Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения // Выготский Л.С. Собр.соч. в 6 томах. Т.1, М., 1982, с.78—98.

Гуссерль 1909 — Гуссерль Э. Логические исследования. СПб., 1909. Ч.1.

Гуссерль 1911 — Гуссерль Э. Философия как строгая наука // Логос: Международный ежегодник по философии культуры. 1911, кн.1, с.1—5б.

Де Микиель 1997 — Де Микиель М. Бахтин и его маски: Несколько случайных соображений о ранних работах Бахтина и его круга // Bahtin in Humanistiиne vede: Zbornik prispevkov z mednarodnega simpozija v Ljubljani. 19—21 October 1995. Bakhtin and The humanities: Proceedings of International Conference in

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
154 155
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

Ljubljana. October 19—21, 1995. Ljubljana, 1997, p.29—36.

Егунов 1997 — Егунов А.Н. Атрибуция и атетеза в классической филологии // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. СПб., 1997, с.83—138.

Жирмунский 1921а — Жирмунский В.М. Задачи поэтики // Начала: Журнал истории литературы и истории общественности. 1921, №1, с.51—81.

Жирмунский 1921б — Жирмунский В.М. <Рец.> Р.Якобсон. Новейшая русская поэзия: Набросок первый. Виктор Хлебников. Прага, 1921 // Начала: Журнал истории литературы и истории общественности. 1921, №1, с.213—215.

Жирмунский 1924 — Жирмунский В.М. Задачи поэтики // Задачи и методы изучения искусств. Пг., 1924, с.125—167.

Иванов-Разумник 1993 — Р.В.Иванов-Разумник о Петроградской Вольфиле 1921—1923 / Публ. и вступ.ст.Я.В.Леонтьева// Вопросы философии. 1993, №12, с.69—77.

Игэта 1988 — Игэта С. Иванов — Пумпянский — Бахтин // Tenth International Congress of Slavists (Sofia, 16—21 Sept. 1988). Japanese Assotiation of Slavists. Tokyo, 1988, p.81—91.

Каган 1992 — Каган Ю.М. О старых бумагах из семейного архива (Бахтин и М.И.Каган) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1992, №1, с.60—83.

Комарович 1922 — Комарович В.Л. Ненаписанная поэма Достоевского // Ф.М.Достоевский: Статьи и материалы/ Под ред. А.С.Долинина. Пг., 1922, с.177—207.

Конкин, Конкина 1993 — Конкин С.С., Конкина Л.С. Михаил Бахтин (Страницы жизни и творчества). Саранск, 1993.

Каутский 1922 — Каутский К. Что хочет и может дать материалистичес кое понимание истории? // Исторический материализма: Сб.ст./ Сост, C.Семковский. 4-е изд. Харьков, 1922, с.36—66.

Лавров 1981 — Переписка А.А.Блока с Р.В.Ивановым-Разумником/ Вступ.ст., публ. и коим. А.В.Лаврова // Литературное наследство. Т.92, кн.2, М., 1981, с.366—414.

Лавров 1992 — Лавров А.В. Р.В.Иванов-Разумник // Русские писатели. 1800—1917: Биогр.словарь. Т.2, М., 1992, с.385—389.

Махлин 1995а — Махлин В.Л. Невельская школа // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995, с.359—3б5.

Махлин 1995б — Махлин В.Л. Бахтина круг // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995, с.48—49.

Махлин 1996 — Махлин В.Л. Благословляющее проклятие // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1996, №4, с.23—35.

Махлин 1997 — Махлин В.Л. "Из революции выходящий": Программа // Бахтинский сборник. Вып.3, М., 1997, с.198—248.

Медведев 1925а — Медведев П.Н. <Рец.> Современная литература. Сб.ст. Л., 1925 // Звезда. 1925, №2(8), с.287—288.

Медведев 1925б — Медведев П.Н. <Рец.> И.Эренбург. Бубновый валет и К°. Рассказы. Л., 1925 // Звезда. 1925, №2(8), с.290.

Медведев 1925в — Медведев П.Н. <Рец.> С.Клычков. "Сахарный немец". Роман. Л., 1925 // Звезда. 1925, №2(8), с.290—291.

Медведев 1925г _ Из дневника А.Блока / <Публ.П.Н.Медведева> // Звезда. 1925, №4(10), с.260—269. <Без подписи>.

Медведев 1925д — <Рец.> А.П.Чапыгин. Плаун-цвет. Рассказы. М., 1925 // Звезда. 1925, №4(10), с.29б-297.

Медведев 1925е — Медведев П.Н. <Рец.> В.Жирмунский. Введение в метрику. Л., 1925 // Звезда. 1925. №4(10), с.301—302.

Медведев 1925ж — Медведев П.Н. <Рец.> Бор.Пильняк. Машины и волки. Л., 1925 // Звезда. 1925, №5(11), с.274—275.

Медведев 1925з — Медведев П.Н. <Рец.> Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы/ Под ред.А.С.Долинина. Сб.11. Л., 1925 // Звезда. 1925, №5(11), с.277—278.

Медведев 1926а — Медведев П.Н. Из истории создания произведений А.Блока (Неопубликованные материалы) // Звезда. 1926, №1, с.241—266.

Медведев 1926б — Медведев П.Н. Психология художественного творчества за последние годы // Звезда. 1926, №2, с.263—266.

Медведев 1928а — Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведе нии: Критическое введение в социологическую поэтику. Л., 1928.

Медведев 1928б — Медведев П.Н. Формализм и история литературы // Звезда.1928, №9, с.114—134.

Медведев 1934 — Медведев П.Н. Формализм и формалисты. Л., 1934.

Медведев 1993 — Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведе нии / Комм. В.Махлина. М., 1993. (Бахтин под маской. Вып.2).

Мейер 1982 — Мейер А.А. Философские сочинения. Paris, 1982.

Мейер 1992 — Мейер А.А. Слово- символ // Минувшее: Исторический альманах. 6. М., 1992, с.213—228.

Николаев 1992 — Николаев Н.И. <Вступ.заметка к публикации>: Лекции и выступления Бахтина 1924—1925 гг. в записях Л.В.Пумпянского // Бахтин как философ. М., 1992, с.221—232.

Николаев 1995 — Николаев Н.И. "Оригинальный мыслитель" // Философские науки. 1995, №1, с.62—71.

Николаев 1996 — Николаев Н.И. "Достоевский и античность" как тема Пумпянского и Бахтина (1922—1963) // Вопросы литературы. 1996, №3, с.115—127.

Паньков 1995 — Паньков Н.А. Мифологема Волошинова (несколько замечаний как бы на полях архивных материалов). Личное дело В.Н.Волошинова // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1995, №2, с.66-99.

Пул 1997 — Пул Б. Роль М.И.Кагана в становлении философии Бахтина (от Германа Когена к Максу Шелеру) // Бахтинский сборник. Вып.3, М., 1997, с.162—181.

Пумпянский 1984 — Пумпянский Л.В. Гоголь // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. Вып.664, 1984, с.125—137. (Труды по знаковым системам. 18).

Пумпянский 1986 — Пумпянский Л.В. Вечера на хуторе близ Диканьки; О "Записках сумасшедшего" Н.В.Гоголя // Преподавание литературного чтения в эстонской школе: Методические разработки. Таллинн, 1986, с.100—126.

Пумпянский 1995 — Пумпянский Л.В. Из литературного наследия // Философские науки. 1995, №1, с.72—86.

Пумпянский 1997 — Пумпянский Л.В. Невельские доклады 1919 года // Литературное обозрение. 1997, №2, с.3—19.

Семковский 1908 — Исторический материализм: Сб.ст. Энгельса, Каутского, Лафарга, Жореса, Сореля, Адлера, Штерна, Цеттербаума, Келлес-Крау за, Бельфорт-Бакса, Штиллиха / Сост. и пер, С.Бронштейн (С.Семковский). СПб., 1908.

Семковский 1922 — Исторический материализма: Сб.ст./ Сост, С.Семковский. 4-е изд. Харьков, 1922.

Силард 1993 — Силард Л. Проблемы герменевтики в славянском литера

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1998, № 3
156 157
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1998, № 3

туроведении ХХ в. // Studia Slavica Hung. 1993, т.38, №1—2, с.173—183.

Татарников 1994 — Татарников Д.А. Предметно-терминологический указатель // Бахтин М.М. Работы 1920-х гг. Киев, 1994, с.335—381.

Тынянов 1963 — Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1968.

Тынянов 1977 — Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

Форлендер 1909 — Форлендер К. Кант и Маркс: Очерки этического социализма. СПб., 1909.

Форлендер 1922 — Форлендер К. Общедоступная история философии. М., 1922 <пер. с нем.изд. 1921 г.>.

Форлендер 1926 — Форлендер К. История социалистических идей / Пер. с нем. Г.П.Федотова. Л., 1926 <1-е изд. перевода — 1925 г.>.

Чуковский 1991 — Чуковский К.И. Дневник, 1901—1929.М., 1991.

Шкловский 1990 — Шкловский В.Б. Гамбургский счет: Статьи — воспоминания _ эссе (1914—1933). М., 1990.

Шпет 1917 — Шпет Г.Г. Предмет и задачи этнической психологии // Психологическое обозрение. 1917, №1, с.27—59; №2, с.233—266; №3/4, С.405—420.

Шпет 1922 — Шпет Г.Г. История как предмет логики // Научные известия. М.: Акад.центр Наркомпроса, Сб.2, 1922, с.1—35.

Шпет 1923а — Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты. Вып.2, Пг., 1923.

Шпет 1923б — Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты. Вып.3, Пг., 1923.

Шпет 1923в — Шпет Г.Г. Проблемы современной эстетики // Искусство. 1923, №1, с.43—78.

Шпет 1927а — Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию. М., 1927.

Шпет 1927б — Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. М., 1927.

Штаммлер 1907 — Штаммлер Р. Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории. Т.1—2, СПб., 1907.

Щерба 1923 — Щерба Л.В. Опыты лингвястического истолкования стихотворений. 1. "Воспоминание" Пушкина // Русская речь. Сб.1, Пг., 1923, с.13—56.

Эджертон 1990 — Эджертон В. Ю.Г.Оксман, М.И.Лопатто, Н.М.Бахтин и вопрос о книгоиздательстве "Омфалос" переписка и встреча с М.И.Лопатто) // Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990, с.211—237.

Эйхенбаум 1987 — Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. М., 1987.

Якобсон 1921 — Якобсон Р.О. Новейшая русская поэзия: Набросок первый. Виктор Хлебников. Прага, 1921.

Якубинский 1923 — Якубинский Л.П. О диалогической речи // Русская речь. Сб.1, Пг., 1923, с.96—194.

Bakhtin 1990 — Bakhtin M.M. Art and answerability: Early philosophical essays. Austin: University of Texas Press, 1990.

Bakhtin 1993 — Bakhtin M.M. Toward a philosophy of the act. Austin: University of Texas Press, 1993.

Kaiser 1984 — Kaiser M. P.N.Medvedev's The Collapse of Formalism // Language and Literary Theory: In Honor of Ladislav Matejka. Ann Arbor, Michigan, 1984, p.405—441.

Nikolaev 1997 — Nikolaev N.I. Bakhtin's Second Discovery in Philosophy: `Author' and `Hero' with Reference to the Prototext of the Dostoevsky Book // Dialog & Culture: Le Huitieme Colloque international sur Mikhail Bakhtin. Eighth International Conference on Mikhail Bakhtin. University of Calgary, June 20—25 juin
1997. Programme du colloque et rйsumйs des communications. Conference programme and summaries of papers / Anthony Wall, Organisateur Principal Organizer. Calgary, 1997.

Titunic 1984 — Titunic I.R. Bakhtin and / or Vološinov & / or Medvedev: dialog & / or doubletalk // Language and Literary Theory: In Honor of Ladislav Matejka. Ann Arbor, Michigan, 1984, p.535—564.

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Н.И.Николаев
Издание наследия М.М.Бахтина как филологическая проблема