Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1997 → 3
176 177
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
РЕТРО-ДАЙДЖЕСТ
А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Todorov Tz. Mikhail Bakhtine:
Le principe dialogique (йcrits du cercle de Bakhtine).
Paris: Editions du Seuil, 1981. 297 pp.
Цветан Тодоров, литературовед, семиолог, является одним из самых известных представителей французской постструктуралистской волны конца 1960—1970-х гг. Тодорову (наряду с другим французским семиологом болгарского происхождения Ю. Кристевой) принадлежит заслуга введения во французский интеллектуальный обиход разработок "неофициальной" советской литературно-филологической исследовательской традиции, значительное влияние которой он испытывал на протяжении всей своей научной биографии. В 1965 году Тодоров подготовил сборник "Теория литературы: избранные тексты русских формалистов" ("Thйorie de la littйrature: textes des formalistes russes rйunis"), впервые, таким образом, в целостном виде представив широкому кругу исследователей концепцию русской формальной школы (В.Шкловский, Б.Эйхенбаум, Ю.Тынянов и др.). В 1981 году вышла его книга "М.Бахтин: диалогический принцип", которая примечательна в двух отношениях.
Во-первых, в ней впервые в систематической форме
представлены идеи Бахтина, отлившиеся на французской почве
в концепции интертекстуальности (транстекстуальности)
1. С другой стороны, эта публикация подвела своеобразную
черту под процессами перехода к "постформалистической"
парадигме гуманитарных наук во Франции, процессами, в
которые был непосредственно вовлечён и сам Тодоров. Как
от
мечает историограф французского структуралистского
движения Франсуа Досс, Ц.Тодоров "радикально пересмотрел
свои позиции к концу 1970-х, отправным пунктом для
чего стало систематическое чтение всего корпуса текстов
Бахтина"
2. Быть может, траектория интеллектуальной биографии
Тодорова наиболее драматично описывает структуралистско
-постструктуралистский излом в общей истории французской
мысли. Сначала побег от историцизма сталинского
образца во "внутреннее" текста, анализ максимально дистанцирован
ных от какого-либо идеологического содержания
формальных структур художественного произведения. Затем
возвращение к "субъекту", "истории", "смыслу" в рамках
общего "размывания" структуралистской стратегии (М.Фуко,
Р.Барт, Ж.Женетт и др.): критика автономичности художественного
произведения, выявление его социально-коммуникативной,
дискурсивной природы, признание, в конечном счёте,
глубинной и неизбывной идеологичности любого текста ("То,
что литература не должна быть отражением внешней ей
идеологии, не доказывает того, что она не имеет никакого
отношения к идеологии вообще: литература не отражает идеологию,
она и есть сама идеология"
3).
Таким образом, данная книга не просто знакомит в нейтральном плане французского читателя со взглядами оригинального русского мыслителя, но является живой иллюстрацией брожения умов в среде французских структуралистов 1970-х гг. Особая логика избирательности при чтении Бахтина, отражающая, предвосхищающая повороты современной гуманитарной мысли, является своеобразным зашифрован ным сообщением данного текста.
Оригинальность и неординарность книги заключаются и в особой её установке на интерсубъективность. Эта установка реализуется в том, чтобы, с одной стороны, "на самом элементарном (но также и на самом фундаментальном) уровне сделать Бахтина читабельным (lisible) на французском" (с.12). Что обеспечивается идеальной для перевода такого рода текстов ситуацией: переводчик не является узколингвистичес ким профессионалом, который, не понимая "систему мысли" ("systиme de la pensйe") переводимого автора, буквализмом перевода уничтожает эту самую мысль. Тодоров, будучи крупнейшей фигурой современного литературоведения и семио
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
178 179
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
тики, тщательно ре-конструирует на материале своей языковой и терминологической традиции ансамбль бахтинских понятий (речевая практика, высказывание, разноречие, разноголосие, вненаходимость — discours, йnoncй, hйtйrologie, exotopie и др.)4, обеспечивая, тем самым, возможности продуктивного восприятия идей Бахтина.
С другой стороны, содержательно и формально диалогична и сама книга. Автор не просто представляет некоторую точку зрения или монологически выносит на суд публики результаты внутреннего диалога с другим мыслителем, но полифонически сплетает оба "голоса" в своеобразном интеллектуальном романе, построенном, по словам самого Тодорова, по принципу монтажа жанров антологии и комментария. Цитаты Бахтина и текст Тодорова перемежаются примерно в равной пропорции, "первый голос" находится в отношении постоянного взаимозамещения ко "второму" 5.
В качестве структурных разделов книги автором выделяются основные очаги проблематизации структуралистской стратегии: "Эпистемология гуманитарных наук", "Индивидуальное и социальное", "Теория высказывания", "Интертекстуальность", "История литературы", "Философская антропология". Основному тексту предпослана детальная биографическая глава. В заключение же даются переводы наиболее существенных отрывков из бахтинского наследия. В целом книга с успехом выполняет функцию разностороннего представления фигуры "наиболее значимого советского мыслителя в области гуманитарных наук и величайшего в ХХ веке теоретика литературы" (с.7).
Диалогический принцип, по мысли автора, разрабаты вался в качестве своеобразного "третьего пути" по отношению к двум основным в 1920-е гг. направлениям литературо ведения и языкознания. Первым из них являлась "стилисти ческая критика", объектом которой служили исключительно индивидуальные выразительные особенности того или иного художника. Другое направление было представлено набирающей силу структурной лингвистикой, концентрирующей ся на анализе абстрактных грамматических форм.
Бахтин делает предметом своего исследования
высказывание
(йnoncй), но не в качестве индивидуального выразитель
ного акта, проходящего по ведомству стилистики, а как
"продукт взаимодействия между языком
(la langue)6 и контекстом
акта высказывания
(йnonciation), контекстом, который
принадлежит истории" (с.8). В результате выдвигается требование
создания новой дисциплины — "транслингвистики",
стирающей жёсткие оппозиции язык / речь, форма / содержание.
Главной характеристикой высказывания является его диалогичность или, по Тодорову, "интертекстуальное измерение" высказывания. Признание изначального диалогизма высказывания предполагает отказ от "адамического" понимания природы языка (язык возникает в произвольном акте именования, соединения неназванных предметов внешнего мира и заранее имеющихся "пока-неиспользованных" слов). Язык состоит не из имён-меток и соответствующих им объектов, а из разнообразных речевых практик, дискурсов. Элементы дискурса, высказывания имеют значение не по причине соотнесённости с внеязыковыми реалиями, но в силу соотнесённос ти друг с другом (диалогичности) вокруг одного и того же предмета речевой практики. Любой дискурс разворачивает ся не столько по поводу внешних объектов, сколько как отклик, контрреплика на предшествующие речевые практики или в расчёте на реакцию возможных дискурсов.
Такое понимание природы языка, по Тодорову, открывает возможность следующего шага — переосмысления статуса субъекта речи, "индивидуального голоса". Любое индивидуальное высказывание должно быть понято не как атомарное, изолированное, но как включённое в тот или иной дискурс. Отдельный голос "неслышен" (бессмыслен) кроме как в хоре уже существующих голосов. Привилегированным полем для демонстрации такой полифоничности для Бахтина становится жанр романа. Но логика открытого принципа диалогичности ведёт Бахтина за пределы не только определён ного литературного жанра, но и за пределы литературы вообще — к тому, что Тодоров называет эскизом новой интерпретации культуры. В соответствии с новым пониманием "культура состоит из множества дискурсов, которые удерживают память коллектива (общие места и стереотипы в качестве особых речевых практик (les paroles exeptionelles))" (с.8). Субъект речи всегда деиндивидуализирован, поскольку вступает в поле культуры с заранее существующей конфигурацией дискурсов, по отношению к которым он вынужден себя располагать, находить "своё" место.
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
180 181
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
Проект транслингвистики или, по определению Тодорова, "поэтики высказывания" в пределе имеет глубокие философско-антропологические импликации. Бахтинские размышления о романе "кульминируют в антропологии", краеуголь ным положением которой становится тезис о том, что "именно человеческое существо является существом неизбывно гетерогенным, именно человек существует лишь в модусе диалога: в глубинах [своего] бытия он открывает другого" (с.9).
Такова общая канва реконструкции бахтинской мысли французским исследователем. Остановимся подробнее на выделенных выше проблемных разделах представляемой книги. В первую очередь, — на тодоровской транскрипции бахтинского понимания специфики гуманитарного познания.
Тодоров приводит ряд цитат, свидетельствующих о проводимых Бахтиным аналогиях между естественно-научным и гуманитарным знанием. От частных терминологических параллелей (например, понятие "хронотоп", используемое также в физике и биологии) до парадигматических подобий, "исторических параллелизмов" между естественными и гуманитарными науками. Так, Бахтин проводит параллели между открытиями нарождающейся науки Нового времени (географическими, астрономическими, математическими) и переходом от "птолемеевского лингвистического мира" к "галилеевской вселенной множества языков". "Галилеевским языковым сознанием" утверждаются принципы лингвистической открытости, множественности, приходящие на смену средневековому языковому и идеологическому централизму и закрытости.
Но, вместе с тем, автор указывает на проводимое Бахтиным различение естественных и гуманитарных наук, различение, более принципиальное, нежели сходства. Дифференциация двух типов знания осуществляется, в первую очередь, по статусу их объекта. Объект математических и естествен ных наук является "чистым объектом", он не коммуницирует ничего, кроме самого себя. Объект же гуманитарных наук не равен самому себе, содержит сообщение другого, подлежащее интерпретации.
Тодоров говорит о бахтинской трактовке природы
гуманитарных наук как о радикализации дильтеевской
позиции, которая заключалась в отказе от причинно-следственного
объ
яснения феноменов психической жизни. Суть бахтинского
тезиса в том, чтобы интерпретировать психическую жизнь
так, как если бы перед нами был филологический документ.
Итак, объектом гуманитарных наук является не человек как таковой, а текст или, вернее, человек постольку, поскольку он порождает тексты. Текст в его лингвистическом, филологическом, семиотическом модусах выступает первой эмпирией для гуманитарных наук. Через этот "непосредственно данный" опыт гуманитарий приходит к своему знанию.
Тодоров обращает внимание на то, что неправомерен сам оборот "объект гуманитарных наук". В отличие от "монологического" познания естествоиспытателя, исследующего "немые" вещи, гуманитарий в качестве предмета сталкивается с субъектом, обладающим своим голосом. Он познаёт свой "предмет", вступая с ним во взаимодействие. Таким образом, гуманитарное познание в существе оказывается диалогичес ким.
С этих позиций, как указывает Тодоров, Бахтин в двадцатых годах критиковал формализм, а позднее — структура лизм, за их сциентистское опредмечивание субъекта в виде закрытой, однозначной логической конструкции-вещи, подлежащей аналитическому разъятию. Именно в этом, для автора, пафос "субъективизма" Бахтина, обращённый не на исследователя, но на исследуемое. Предметное поле гуманитарных наук, в конечном счёте, — это лежащее вне пределов одностороннего психологизма взаимодействие двух сознаний.
Не менее значительны различия гуманитарных и точных наук в методе. Здесь Бахтин, по мысли автора, остаётся верен традиции Дильтея, Риккерта, Вебера, предлагая говорить о методе не познания, но понимания. Понимание не является пассивным воспроизведением опыта другого во мне. Для понимания как основного модуса гуманитарного знания конститутивным является как раз нередуцируемое несовпадение говорящего и слушающего. "Принципиальной характеристи кой понимания, — пишет Тодоров, — является то, что оно облекается в форму ответа-возражения (rйplique), порождаемого начальным высказыванием (объектом познания)" (с.39). Автор акцентирует бахтинские представления о противо-речи (contre-discours) как о сущностной особенности гуманитарно го способа знать. Мысль имеет в виду прежде всего другую
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
182 183
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
мысль, высказывание соотносится с другим высказыванием, текст является реакцией на другой текст. У гуманитарных наук нет устойчивого объекта, неизменной внешней реальности (контекста), которую с разной степенью достоверности описывают высказывания (текст). Соответственно не существует некоторого наиболее адекватного описываемому объекту текста, который выступал бы эталоном (метатекстом) для остальных текстов, описывающих эту же реальность. Представле ния о метатексте, по мысли Тодорова, после Бахтина должны быть пересмотрены в рамках концепции интертекста: каузальная схема "контекст ® тексты ® метатекст" должна быть заменена диалогическим отношением "текст « текст". Для гуманитарных наук исходной "эмпирией" всегда оказывается какой-либо фрагмент предшествующего дискурса (текст). Текст порождается по поводу предшествующего текста не в режиме однонаправленного анализа с целью прояснить его инвариантный смысл. Гуманитарное знание возникает в ходе активного соотнесения, диалога текстов (стоящих за ними авторов, сознаний), посредством взаимоопределения их смысла. Этот смысл (результат гуманитарного познания) подвижен, он конституируется в постоянном движении ре-интерпретации, зависит от конкретной встречи двух текстов, сопоставления двух ситуаций — "предшественника" и моей собственной, моего времени. Поэтому сущностными характеристиками гуманитарного знания выступают его историчность и персоналистичность.
Другим качественным отличием естественных и гуманитарных наук является различный статус их объекта. Объект естественных наук предполагает совпадение с самим собой. Точность естественных наук опирается на предельную самоидентичность их объекта. Научность же гуманитарного знания определяется не "точностью", но "глубиной проникновения" в свой "объект", поскольку последний обладает способностью неограниченного самовыражения, а следователь но, характеризуется многоуровневой идентичностью, несамотождественностью.
Далее Тодоров останавливается на бахтинской
логике снятия противопоставления "индивидульное / социальное"
в гуманитарных науках. Опосредующим эти полюса
звеном для Бахтина выступает язык. По видимости акт произнесения
(фонации) и его восприятия носит исключительно
индивидуальный, психофизиологический характер. Но в
качестве акта порождения и передачи смысла язык всегда
функционирует на надиндивидуальном уровне. Слушающий
участвует в формировании смысла высказывания точно так же, как
и говорящий. Причём наличие актуального слушателя
совсем не необходимо. Даже в самых индивидуальных актах
самосознания всегда предполагается другой, чьё внимание
направлено на размышляющего-высказывающегося. Социальность
является основанием и горизонтом ситуации смыслопорож
дения в системе "я-другой". "Смысл (коммуникация)
предполагает общность
(la communautй)" (с.50). Социальное
свёрнутым образом присутствует уже там, где общаются двое.
В этом смысле Тодоров говорит об известной неортодоксальнос
ти марксизма Бахтина-Волошинова, полагающих интерсубъ
ективность логическим основанием для субъективности.
Таким образом, если основанием субъекта является интерсубъ
ективность (а не просто понятая расширительно-утрированно
коллективность), которая отождествляется с социальностью,
то становится очевидной социальная природа человека, а
не психобиологическая его детерминированность. Эти идеи
Бахтина, по мысли Тодорова, резонируют религиозной
традиции диалогизма: "открытие ты приводит меня к сознанию я"
(Г.Коген) , "фундаментальным фактом человеческого существова
ния является бытие человека-с-человеком" (М.Бубер). С
другой стороны, они созвучны концепции социальной
психологии (Г.Мид и др.), принципиальным положением
которой является тезис о том, что для существования в качестве я
человек должен быть членом некоторого сообщества. Именно
с этих позиций Бахтиным-Волошиновым ведётся критика
фрейдизма ("Фрейдизм", 1927), укореняющего человеческую
психику в биологицистски трактуемом бессознательном, и
современного ему языкознания ("Марксизм и философия
языка", 1929), представленного как "абстрактным объективизмом"
соссюрианской лингвистики, так и "субъективным индивидуа
лизмом" гумбольдтовской романтической традиции.
В схожем ключе, по Тодорову, Бахтин решает проблему соотношения формы и содержания художественного произведения. Бахтин критикует как узкий идеологизм, усматривающий наличие прямых параллелей между взаимоотноше
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
184 185
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
ниями литературных персонажей и отношениями реальной социальной жизни, так и чистый формализм, анализирующий художественную форму в полном отрыве от социально-исто рического контекста. Конструктивным принципом, связывающим в единое смысловое целое форму и содержание художественного произведения, по Бахтину, выступает его социальная оценка. Социально-историческая среда задаёт силовое пространство, в котором оформляется материал того или иного произведения. Соотношения элементов литературно го текста подобны нитям, связывающим людей. Сложный ансамбль разнообразных художественных элементов произведения (а не его фабульная схема) моделирует социальное взаимодействие, а не воспроизводит собственные формальные закономерности. Подобная реконструкция позволяет Тодорову сделать вывод о "постформализме" Бахтина, отрицавшего концепцию "формы ради формы", но обнаружива ющего тенденцию рассматривать сложную, многоуровневую систему формальных элементов текста в качестве особого диалогического мира социального взаимодействия.
В основании бахтинской "теории высказывания", по
Тодорову, лежит тезис о том, что лингвистический материал
высказывания является лишь одной его составляющей.
Существует также другая, невербальная составляющая —
контекст высказывания. До Бахтина факт существования контекста
высказывания также не игнорировался, но он рассматривался
как внешний самому высказыванию феномен. Контекст
высказывания состоит из общего пространственно-временн
о́го горизонта, в котором находятся участники диалога, поля
референции (от которого, например, полностью зависит
смысл таких простейших высказываний, как "Вот!", "Мм-да"),
запаса знаний, разделяемых обоими участниками, коллективных
аксиологических представлений. Высказывание
принципиальным образом отличается от предложения (фразы) как
лингвистического единства тем, что это феномен социального
плана, встроенный в структуру того микро-общества,
которое образуется двумя индивидами в процессе диалога.
Высказывание не является субъективным актом говорящего, но
выступает результатом взаимодействия говорящего и
слушающего. Подобные положения "теории высказывания"
имеют марксистские импликации, которые оформляются
впослед
ствии Волошиновым в виде глобальной схемы: экономичес
кая организация общества
® социальная коммуникация
® вербальное взаимодействие
® высказывания
® грамматичес
кие формы языка.
Лингвистические (предложения) и дискурсивные (высказывания) единицы различаются и по доминирующему типу означивания соответственно: узуальное, денотативное означивание для первых и окказиональное, коннотативное для вторых.
Анализируя работы Бахтина 1950-х, Тодоров выделяет более дифференцированную систему отличий предложения от высказывания:
границы каждого высказывания чётко определены сменой предмета разговора;
каждое высказывание обладает специфическим внутренним завершением;
высказывание не изображает объект как предложение, но выражает свой предмет, тему; в устной речи специфическая экспрессивная интонация маркирует это свойство высказывания;
высказывание всегда встраивается в перспективу существующих и возможных высказываний на ту же самую тему;
высказывание всегда адресовано кому-либо.
В заключение обзора "теории высказывания" Бахтина Тодоров сравнивает вырисовывающуюся из бахтинских идей модель коммуникации с наиболее известной лингвистичес кой моделью Р.Якобсона.
Бахтин:
объект
говорящий высказывание слушатель
интертекст
язык
Якобсон:
контекст
отправитель сообщение получатель
контакт
код
Ретро-дайджест
А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
186 187
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
Помимо терминологических вариаций (Якобсон использует более общие термины: говорящий-отправитель, высказывание-сообщение и т.д.) Тодоров указывает на два очевидных различия: Якобсон, в отличие от Бахтина, выделяет в качестве отдельного коммуникативного фактора способ контакта отправителя с получателем; Бахтин же, в свою очередь, включает в гипотетическую коммуникативную модель отношения высказывания с другими однотипными высказывани ями (интертекст), фактор, отсутствующий у Якобсона. Но за этими внешними различиями Тодоров усматривает также более глубокие несовпадения. По Якобсону, его модель коммуникативного акта применима ко всем событиям вербального плана. Для Бахтина существуют лингвистический и дискурсивный (транслингвистический) уровни коммуникации, сведе́ние которых в общекоммуникативную модель представляется для него неосуществимым проектом. Бахтин не просто пользуется "зауженными" терминами для построения коммуникативной модели, но старается избежать опасности редукции наиболее осмысленной формы коммуникации — диалога к усредняющему инженерно-телеграфному пониманию коммуникации: имеются отправитель с готовым сообщением, средства передачи и кодирования сообщения и получатель, пассивно-технически декодирующий, механически воспроизводящий исходное сообщение. В дискурсивной коммуникации не просто самого сообщения как готового и равного самому себе не существует до акта коммуникации, но "не существует, собственно говоря, и самих говорящего и слушающего как таковых до акта высказывания" (с.87). Для Бахтина язык не является инструментальным кодом, поэтому, по мысли Тодорова, в бахтинской схеме и отсутствует элемент "контакт". Язык в его дискурсивном измерении, высказывание и есть прямой и самый близкий контакт, в который вовлечены участники коммуникации. Высказывание не находится в однозначной связи со своим объектом, не отражает его, не является "каналом" передачи готового содержания, но трансформирует, организует всю дискурсивно-коммуникативную ситуацию.
"Не существует высказывания вне его отношения к
другим высказываниям" (с.95) — таков, по мысли Тодорова,
отправной тезис для понимания идеи интертекстуальности.
Термин "интертекстуальность" был введён Юлией Кристевой
и, для Тодорова, он обладает методологической ценностью
уже потому, что позволяет более дифференцированно
подойти к понятию "диалогизм". Диалогическими в этом
случае оказываются частные случаи интертекстуальности,
персоналистический обмен репликами между двумя участниками
диалога. Понятием интертекстуальность же в самом
широком смысле описывается любое отношение, имеющее место
между двумя высказываниями, кроме формально-логических
отношений (негации, следования и т.д.). Интертекстуальность
принадлежит сфере дискурса.
Делая синоптическую сводку бахтинских идей относительно дискурсивно-жанровой организации литературы, Тодоров предлагает следующую схему (с.110):
одного голоса (стиль)
дискурс
конвергентный (стилизация)
пассивный
дивергентный (пародия)
двухголосый
активный (скрытая или явная полемика)
Одним из основных предметов размышлений Бахтина всегда служила история литературы. Жанр рассматривается им как ведущий конструктивный элемент для её построения (литературные же школы и течения — элементы второстепен ные). Жанр не является чисто формальной категорией, но выступает также и категорией социально-исторической. Жанровые конвенции литературы фиксируют определённые социально-практические отношения (жанр — это совокупность способов ориентации коллектива в реальности, по мысли самого Бахтина), они вплетены в общую дискурсивную ткань эпохи. Выдвижение жанра в качестве ведущей категории истории литературы, считает Тодоров, направлено на преодоление узкоформалистического подхода к истории литерату
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
188 189
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
ры, рассматривающего её в качестве продукта самозаконной, спонтанной смены жанровых форм (набор которых очень ограничен). Переход от доминирования одного жанра к другому, динамика литературного развития ставятся в зависимость от логики социальных трансформаций. Литературные жанры существуют наряду с жанрами других речевых практик. Само понятие жанра становится опосредующим термином для всей области повседневного использования языка и вырастающих из неё особых правил и конвенций, регулирующих "специализированные" виды речи (в том числе и литературу).
Содержательно раскрывая в поздних работах понятие жанра, Бахтин, по словам Тодорова, рассматривает его как "моделирующую систему, предлагающую мнимое подобие (simulacre) мира" (с.128). В рамках каждого жанра конструирует ся целостный ансамбль специфических характеристик внутренних времени и пространства. Обозначая этот ансамбль как "хронотоп", Бахтин вводит термин-двойник для понятия "жанр". Значение слова "хронотоп" в этом смысле не ограничивается пространственно-временн ы́ми характеристиками моделируемой реальности, но относится к организации мира-симулякра во всех его аспектах.
Тодоров завершает свою книгу анализом "философской антропологии" Бахтина, которая, по его мнению, является ключом к пониманию всей диалогической концепции. Основной антропологический пафос диалогизма — утверждение фундаментального значения инаковости (l'altйritй) в бытии человека. В человеческом существовании решающая роль отведена другому (l'autre). Человеческое существо можно постичь только извне, в его отношении к другому. В чём заключается роль другого (l'autrui) в восполнении человеческого сознания? Мы никогда не можем видеть сами себя целиком. Наше ви́дение самих себя будь то в зеркале или в виде автопортрета всегда частично. Отражение в зеркале распадается на частные архетипы моего представления о себе. "Только взгляд другого может мне дать чувство того, что я образую некую целостность (totalitй)" (с.147).
Тодоров указывает на примечательное сходство
этих взглядов Бахтина с идеями современного психоанализа
7. Логика и в том и в другом случае одинакова: "Взгляд
другого
необходим не только для внешнего захвата тела; само
«внутреннее» равным образом неразрывно связано с восприятием
другого
(l'autrui). Свидетельством чего является способ,
каким ребёнок открывает своё тело, давая его частям наименования,
заимствуемые из «детского» языка своего отца или своей
матери" (с.147). "Внутреннее" является областью пограничья
с другим. Обобщая бахтинскую мысль, Тодоров говорит о
том, что "благодаря деятельности другого не только [человечес
кое] существо становится человеческим, но и мир целиком
является тем, чем он стал, в момент первой вспышки сознания"
(с.149). Отсюда исключительная значимость в бахтинской
концепции категории "диалог", которая выступает не
просто обозначением специфической формы коммуникации, но
раскрывает онтологический принцип существования человека
в мире.
В какой степени можно связывать текст и контекст творчества самого Бахтина? — задаётся в конце вопросом французский исследователь. Почему немощный человек поёт панегирики телесности в своём исследовании о Рабле? Можно ли провести более глубинные компенсаторные зависимости между его переработкой полной сюжетной инкоммуникабель ности в романах Достоевского в формальную ситуацию позитивного диалогичного многоголосия? Между его настойчивой разработкой одной и той же темы (диалогизма, ответствен ности) на протяжении пятидесяти лет и не менее настойчивым "неслышанием" этой темы в современном ему советском обществе, полной безответности и отсутствием реального слушателя-другого? Тодоров оставляет эти вопросы без ответа8, подчёркивая, что замысел всей книги заключался в том, чтобы "снова сделать слышимым голос Бахтина: чтобы диалог, наконец-то, начался" (с.172).
Минск
1 Первое обращение французских исследователей структуралистской ориентации к Бахтину датируется 1966 годом, когда Юлия Кристева сделала доклад по бахтинской проблематике на семинаре у Р.Барта.
2 Dosse F. Histoire du Structuralisme. Vol.II. Paris, 1991, p.408.
3 Todorov T. Critique de la critique. Paris: Le Seuil, 1984, p.189.
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
190
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2
4 Тодоров осуществляет успешную попытку "настроить ключевые слова текста так, чтобы система их взаимоотноше ний напоминала систему взаимоотношений оригинала", как писал, находившийся в схожей ситуации при переводе М.Хайдеггера А.В.Михайлов (см. его "Мартин Хайдеггер: человек в мире". М., 1990, с.11).
5 "Я думаю, — пишет Тодоров, — что моё имя может рассматриваться как один из псевдонимов, используемых Бахтиным (но являются ли эти псевдонимы чистыми [вымыслами]?)" (с.12).
6 Отсылка к соссюровскому понятию "языка-системы".
7 Имеется в виду концепция структурного психоанализа Жака Лакана.
8 В отличие от отечественного исследователя М.Рыклина, выдвинувшего свою оригинальную трактовку соотношения "диалогическая концеция Бахтина — советский социально-исторический контекст его жизни" (см.: Рыклин М. Террорологики. Тарту-Москва, 1992).
Ретро-дайджест А.А.Горных
Бахтин и постструктуралистский поворот