Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина

ISSN 0136-0132   






Диалог. Карнавал. Хронотоп








Диалог. Карнавал. Хронотоп.19972

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
  113
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

О.Розеншток-Хюсси

Arcana Revolutionis:
К революционерам

На всем земном шаре сегодня консерваторы более или менее застенчиво приближаются к «Arcana Revolutionis», тайнам и загадкам революции. Люди глубоко порядочные, и те начинают видеть в себе возможных революционеров и изучают революционные методы.

После Французской революции консерваторы во всем мире настаивали на реставрации и вели освободительные войны против якобинцев. В 1815-ом году американский политический деятель, губернатор Моррис вздохнул с полукомическим облегчени ем: «Радуйся Америка: Бурбоны вновь у власти!» А сегодня революцию готовят во многих странах националисты правого толка, революцию против гидры марксизма. Никого, похоже, особенно не пугает перспектива революции. Не удивительно ли, что сегодня нетрудно увидеть даже банкиров, ученых и священников, которые с энтузиазмом ожидают новую революцию, совершенно не воспринимая при этом сатанинскую подноготную всех революций, открывается ли она, эта подноготная, слева или справа.

Бог явным образом куда благосклоннее к людям, когда им удается прожить тридцать или пятьдесят лет в мире и сотрудничестве, скрепленных законом, чем когда они ввергают себя в стихию революции. Сознание этого, похоже, исчезло. И если кто-то напомнит в приличном и образованном обществе о некоторой разнице, которая все же существует между мирным и революционным человеческим общежитием, то он производит впечатление старомодного человека. Консерваторы сейчас стремятся быть столь же революционными, как и их оппоненты, и с особым раздражением реагируют на обвинения в реакционности. Принцип революции отныне уже не составляет, как прежде, привилегию только радикальной части человечества: он одушевляет также и ряды консерваторов. Законность, законопослушность, право потеряли привлекательность. Служащие, юристы, джентльмены, ге



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
114   115
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

нералы и адмиралы начинают мыслить в терминах Революции 1.

Прежде война — война с внешним врагом — всегда воспринималась как эпидемия, как стихийное народное бедствие, которое даже культурная элита принимала в качестве неизбежного зла. Новая ситуация, возникшая в результате Мировой войны, исключает войну для половины из числа всех народов. Война фактически перестала служить орудием в жизни европейских стран; всем более или менее ясно, что война в прежнем, традиционном понимании этого слова уже невозможна. Любая война в сегодняшней Европе означала бы не только Сумерки Богов, но и в буквальном смысле «finis» Европы во всех отношениях. В эпоху глобальных экономических связей любая страна, занимающая менее одной шестой или одной седьмой части суши, уже неспособна вести самостоятельное существование ни экономически, ни с точки зрения военной. Каждое европейское государство, как национальная индивидуальность, ниже уровня притязаний его военщины. Оно было ниже этого уровня даже в 1914-ом году. На долю Мировой войны выпало прояснить раз навсегда тот факт, что одна нация уже не в состоянии вести войну на европейском континенте. Время национальных, локальных отечественных войн прошло. Когда границы между странами и народами становятся тонкими, как папиросная бумага, и когда самолеты летают со скоростью 800 миль в час, тогда дуэль между двумя народами, территории которых занимают не более тысячи миль в диаметре, становится невозможной 2.

Мне, разумеется, известно, сколь много мечтательных проектов ныне вынашивается в Европе, свидетельствуя, казалось бы, о прямо противоположной тенденции. Но, вопреки всем этим романтическим грезам из прошлого, реальная практика европейских государств развивается по двум политическим линиям.

Прежде всего: в той мере, в какой в наше время помышляют о войне, ее представляют себе в виде коалиций, альянсов и бесконечных комбинаций с союзниками, включая целый континент, а то и несколько континентов. Уже одно это означает не что иное, как конец национально-патриотических войн в собственном смысле этого понятия, то есть такого типа войны, которую ведет какой-то один народ, преследуя только свои национальные интересы и цели. Время частных приключений такого рода безвозвратно прошло.

Вы, может быть, возразите: «А почему бы ему не вернуться?»

Сама перспектива возможного отклонения исторического маятника в обратном направлении покажется крайне маловероятной, если принять во внимание вторую особенность политической практики в Европе, начиная с Мировой войны. Эта вторая линия политической жизни в еще большей мере является препятствием для войны в прежнем смысле этого слова. Политики европейских стран все более тяготеют к использованию агрессивного, милитаристского языка и соответствующих действий, но ориентируются они при этом не на войну в общепринятом и подлинном смысле, а на гражданскую войну3.

Впервые в истории гражданская война стала популярной, и ореол военного героизма, храбрости и мужества окружает теперь чернорубашечников, комсомольцев и штурмовиков, выступающих в Италии, в России или Германии против внутреннего врага народа.

Во времена Эсхила греки для обозначения гражданской войны пользовались словом «петушиные бои», потому что петух был тогда новинкой, экзотической птицей, завезенной из Персии, а гражданская война приводила в смущение и недоумение старинные племена не меньше, чем диковинная персидская птица.

Гражданские войны всегда рассматривались как одно из самых страшных бедствий человечества, гораздо более разрушитель ное, чем обычная война с внешними врагами, и это потому, что гражданская война совершенно исключает элемент рыцарства, code d'honneur*, и другие ограничения, присущие все же войне в обычном смысле с ее неписанными правилами. Война между своими — между родственниками, друзьями, товарищами — казалась прежде бессмысленной жестокостью. По сравнению с гражданской войной — войну против индейцев, негров, варваров или неверных было легко понять. Пространственная дистанция делала инородцев просто людьми другого народа, не столько чуждыми, сколько чужими, иными. Сегодня принципиальное различие между войной и гражданской войной уничтожено. Мы являемся свидетелями, по сути дела, исторического конца войны в старом смысле слова, то есть войны с внешним врагом в лице другого народа.

Джефферсон прокладывал дорогу новой эпохе, когда взывал к необходимости хорошей маленькой революции каждые двадцать лет. С тех пор планетарный смысл Земли чем дальше тем больше оттеснял на второй и на третий план значение отдельных стран, народов и материков; знамя человечества сегод


* code d'honneur — кодекс чести.



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
116   117
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

ня перекрывает все национальные флаги. Расстояния, пространственная даль сами по себе уже не являются фактором, способным заставить нас воевать друг с другом или даже вести себя чересчур уж на воинственный лад с ближним или дальним зарубежьем.

Когда герр Шен, германский посол в Париже в 1914-ом году, присоединил от себя, после официального объявления войны, фразу «C'est le suicide de l'Europe»* и когда, со своей стороны, господин Луате, французский маршал в Марокко, приветство вал весть о начале Мировой войны классической сентенцией: «Война в Европе? Европейская война не может быть чем-либо иным, кроме как гражданской войной», — то, очевидно, как в том, так и в другом случае в решающий исторический момент был зафиксирован тот факт, что Мировая война и гражданская война стали понятиями-близнецами.

Мировая война явным образом склонила чашу весов в пользу гражданской войны. Пацифистское движение сегодня — только обертон неумолимого в своей фактической действительнос ти, сурового движения истории, запрещающего войну и толкающего человечество, одержимое жаждой борьбы, в ад гражданских войн с внутренними врагами народа. Пацифисты нужны в Америке, потому что Америка физически способна сражаться. В Европе даже самые боевые петухи, несмотря на всю свою жажду к битвам, уже не могут, как встарь, героически отправляться на войну — и знают это. Здесь нужно искать объяснение провала мирового социалистического движения довоенного образца, представленного такими деятелями, как Бриан, Макдональд или Отто Бауэр. Социалисты довоенной эпохи потерпели полное и повсеместное поражение именно потому, что они инстинктивно остерегались как войны, так и гражданской войны.

Средний западный социалист менее всего, конечно, был приверженцем войны. Он исходил из ясного сознания того, что революция и неизбежна, и совершенно естественна. К войне он испытывал отвращение, но это не мешало ему испытывать не меньшее отвращение также и к гражданской войне.

Эберт, социалистический президент Германии, заявил однажды с большим чувством, что он «ненавидит социальную революцию как чуму». Инстинкт борьбы у социалистов никогда и нигде не был силен в такой мере, чтобы чувствовать себя в условиях гражданской войны как в родной стихии. Не культурный рабочий-социалист, а солдат из народной массы, превращенной
в армию, солдат, вернувшийся с фронта Мировой войны, — вот кто был лишен на этот счет предрассудков ровно настолько, чтобы хладнокровно ввязаться в гражданскую войну.

Он мог решиться на такое только потому, что до этого он был солдатом. Ведь там, в окопах, он сделал для себя открытие, которое состояло в том, что война — это что-то совершенно несообразное и нелепое, устарелое. И действительно, в окопах по ту линию фронта сидели его братья — такие же, как он, жертвы соответствующего «штаба». Девиз «Солдаты всех стран, поверните штыки и соединяйтесь!» был естественным следствием морального опыта, пережитого в окопах между 1914-ым и 1918-ым годом.

Этот опыт был более серьезным, чем марксистский лозунг интернациональной солидарности рабочих, потому что людям он открылся, так сказать, случайно, неожиданно, в известном смысле даже вопреки их сознательным намерениям и ожиданиям. То было и в самом деле единственное в своем роде открытие, своеобразное религиозное обращение, и это — против всех ожиданий или рациональных целей. Именно отсутствие какой бы то ни было преднамеренности и предвидимости делало опыт окопного откровения тем более убедительным.

По сути дела, солдаты открыли в окопах в точности то самое, что Маркс пытался объяснить своим последователям в терминах классового сознания, а национал-социалисты вынуждены объяснять в прямо противоположных понятиях. Национал-соци алисты всеми силами подчеркивают солдатский опыт Мировой войны, не отдавая себе, однако, отчета в том, что солдат — это и в самом деле пролетарий, только не в старом социалистическом представлении, а в существенно новом, разнородном и разносмыс ленном качестве. Национал-социалисты называют крестьян, рабочих, ремесленников той или иной нации «братской массой по своей сущности». Это лишь немногие плохие люди, особенно евреи, созданы, чтобы воевать; народы же сами по себе хотят мира.

Это — марксистская пропаганда в лучшем виде4. Помещики и капиталисты были Марксовым пугалом; евреи и журналисты, похоже, стали нацистским пугалом. Обе стороны стараются объяснить одно и то же всеми переживаемое событие: невозможность войны в будущем. Они пользуются при этом отравляющим оружием для того, чтобы доказать бессилие и ненужность исторического прошлого, которое в действительности стало необъяснимой загадкой: ведь прежде войны всегда были воз


* «Это — самоубийство Европы» (франц.).



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
118   119
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

можны и, как правило, велись как войны, не подменяясь и не смешиваясь в общепонятном своем значении. Марксизм и нацизм ненавидят друг друга. Но война отменена обеими идеологиями. Для Ленина война — это нонсенс, поэтому большевики, придя к власти, могли пожертвовать западными территориями России. Для Гитлера бесценна каждая капля немецкой крови, и он ради этого явным образом готов пролить море еврейской крови. «Войны разрушают цвет нации, — заявил он в интервью французскому журналисту. — Поэтому о войне не может быть и речи».

Однако в одном как Ленин, так и Гитлер согласны друг с другом. С одной стороны, тот и другой четко поняли, что крестьянин и рабочий не заинтересованы в войне; но, кроме того, — что и крестьянин, и рабочий — оба слишком язычники и солдаты, чтобы отказаться от применения вооруженной борьбы и армейских порядков с их иерархией и беспрекословной дисциплиной. Поэтому, отменяя войну, большевизм и фашизм тем более последовательно используют военную машину для целей внутренней политики. В Италии понтинские болота5, латинская Лира, а в России донецкий уголь, зерно, деньги, сырье, дома и земельные участки подвергаются геройскому штурму, как вражеские крепости, а затем торжественно аннексируются в соответствии с этой новой стратегией гражданской войны. Телеграфные сообщения о беспримерных исторических победах на трудовом фронте все как одно читаются как рапорты с передовых позиций, безразлично, получает ли их Муссолини или Сталин. Чрезвычайные полномочия, которыми исполнительная власть обычно наделяется только во время войны, отданы ей теперь в мирное время, превращенное в состояние непрерывной боевой тревоги, — оно, это состояние боеготовности, и стало новой формой ведения войны. Приговоры военного трибунала, введенные Линкольном в борьбе за эмансипацию, и «новый курс» Рузвельта с его ограничивающими санкциями — внутренне связаны. Состояние боевой тревоги в известной мере подобно войне, и оно оказывается весьма эффективным в некоторых странах. В этом переключении энергии нации с обычного гражданского судопроизводства в ситуации мирной жизни на государственные законы, приведенные в состояние повышенной боевой готовности в чрезвычайной ситуации, и состоит подлинная значительность и новизна переживаемого нами момента в истории человеческого рода. Армии, вербовавшиеся раньше против тер
риториально внешнего врага, заменяются или усовершенствуются теперь армиями, вербующимися для покорения природы. Это изменение на самом деле колоссально после шести тысяч лет, на протяжении которых человечество вело войны; поворот имеет настолько фундаментальный характер, что его подлинные масштабы и последствия обнаружатся лишь по истечении нескольких десятилетий, а широкие массы, реально вовлеченные в это всемирно-историческое событие, вообще лишены возможности осознать, что́ же в действительности происходит. Тем не менее уже сегодня происходящее на наших глазах достаточно прояснилось в своем принципиальном существе: место войны заняла революция.

Если идея о равенстве людей стала общепризнанным сознанием человечества везде и повсюду, то тогда любая война становится гражданской войной. В самом деле: каждая революция создает из одной общности или группы людей две общности, две группиров ки, которые являются в такой же мере иностранцами, инородцами по отношению одна к другой, как два народа, две нации. Речь идет, по сути дела, о некоторой объективной стадии общечеловеческого развития, когда общие для данной общности язык и традиционные ценности теряют свою власть над индивидуальным лицом. Мы видим сегодня, как это лицо индивидуальной личности спотыкается, заикается, корчится. Люди, гордившиеся своими предками, своим образованием, своим богатством, приходят к тому, что руководящим мотивом их существования становится курс на бирже или заголовки в любимой газете. Из всех сенсационных открытий последнего времени, бесспорно, самым впечатляющим оказалась абсолютная беспамятность современного человека. Люди забывают или предают свою веру, традиции, воспитание на каждом шагу6.

Неожиданное смещение, в результате которого обеспеченное, надежное состояние и гражданский мир сменились состоянием гражданской войны и катастрофических кризисов, одинаково делает безумными и бравых вояк, и «золотую молодежь». Как те, так и другие, вдруг обнаружив, что традиционно освященное разделение между Войной и Миром исчезло, восторженно приветствуют необходимое зло — классовую войну — как своего рода подарок судьбы, обещающий новую жизнь и небывалые впечатления. Даже множество literati* переходят сегодня из одной крайности в другую.

«Революция» как форма жизни, как процесс стала стихийно переживаемым тотальным открытием и событием нашего времени, подлежащими, однако, подобно всякому другому откры



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
120   121
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

тию, уже не стихийному, а наоборот, планомерному, целенаправ ленному использованию и манипулированию, вроде динамита мистера Нобеля. То есть «революция» стала современной всемирно-исторической формой вещи в себе7. Будущее человечества отныне в очень большой степени зависит от того, достанет ли у нас умения и мужества увидеть и осмыслить «основания Революции». Фактов эмпирического порядка бесконечное множество; многообразный опыт, переживаемый нами сейчас, настолько впечатляющ и глубок, что наука о революциях стала возможной. Будущее зависит, главным образом, от скорости сознательной переадаптации, переориентации, переподготовки глубинных инстинктов до-научной эры, пробудившихся в нас как бы в ответ на происходящее с нами в настоящее время, хотя до-научная эра сама по себе безвозвратно ушла в прошлое.

Автор, пишущий о революции, неизбежно подобен Кассандре. Ведь если он будет только порицать и отрицать будущее, он просто не справится со своей задачей, которая состоит в том, чтобы спокойно и трезво, не теряя, однако, по-человечески здравого смысла и юмора, осознать и описать величайшую катастрофу человечества. Но если ты лично пережил Мировую войну и две революции, ты не станешь на сторону того простака-мирянина, которому история кажется, как ребенку, этаким чудесным, возбуждающим, завораживающим спектаклем и который нетерпеливо предвкушает новую революцию как еще один потрясающий триллер.

Жизнь требует от нас, чтобы мы, похоронив самых близких и дорогих, жили дальше. Жизнь разрешает слезы и радость, отчаяние и надежду. Сторонник революции вынужден ослепнуть и как бы отменить все это, счастливый в своем триумфе от сознания того, что жизнь идет вперед и все меняется, что жить становится все лучше и веселее, что налицо реальный прогресс. Но простое чувство справедливости подскажет читателю этой книги, если он перед Мировой войной все же чувствовал себя человеком и еще пользовался человеческой привилегией любить и ненавидеть, что ни удовлетворение настоящим, ни отвращение не есть подлинный, равнозначный ответ нашему времени. Человек, сложившийся еще в условиях гражданского мира, а не гражданской войны, не может закрывать глаза и верить в светлое будущее, видя, как людей просто расстреливают на улицах. И не может быть такой автобиографии, в которой то, что было любимо когда-то, убивалось бы ради новой любви. Мы проходим свой
жизненный путь таким образом, что после похорон следуют крестины, а после кораблекрушения — вступление в новую должность. И человек должен поступать соответственно, то есть ответствен но: плакать там, где скорбят, и радоваться там, где всем весело. Полагаю, я показал с достаточной ясностью, что необходимость изменений ощущается сегодня всеми и повсеместно. Вся проблема, однако, в том, что мы должны изменяться с честью. Задача состоит в том, чтобы вера прошлого, надежда прошлого, любовь прошлого стали живой и силой и памятью будущего, новой веры, новой надежды, новой любви. Суть дела, таким образом, не в переменах и изменениях самих по себе и во что бы то ни стало, а в таком переходе от прошлого к будущему, чтобы хоронить мертвых, не оскорбляя их, и в то же время — чтобы не превращать дом будущего, который мы сейчас возводим, в идола.

Измениться с честью — вот, похоже, какое парадоксальное усилие требуется от нас сегодня. Оно, это усилие, означает воздержание от обеих крайностей: от крайности оскорбленной, заматерелой чести, которая убивает всякое движение жизни вперед; и от крайности внешних, механических изменений, которые, в сущности, совершенно не затрагивают подлинных возможностей души.

Эта книга о Революции имеет своим предметом великие, решающие рывки в истории человека. Natura facit saltus, природа творит скачками в жизни человеческого рода. Но человек способен, вопреки смерти, выживать, а народы — переживать внезапные потрясения и скачки истории благодаря именно человеческим, высоким свойствам души. Невеста, оставляющая дом своих отца и матери ради нового дома и своих будущих детей, является личностью в большей мере, чем солдат в боевом строю, чем не знающий страха революционер, чем бизнесмен в своей сопряженной с риском борьбе за успех. Она изменяется с честью. Она обновляет род человеческий. Она покидает свое прошлое для того, чтобы восстановить и обновить его в будущем. Она теряет и обретает 8.

Человечество никогда не перестанет действовать и будет веровать в действие до тех пор, пока люди остаются людьми и сохраняют надежду на какое-то свое подобие Богу. Эра Революции и будущее Революции зависят от действий человека — его притязаний, его преступлений и агрессивных теорий.

Новая фаза революции, которая начинается сегодня, должна практически развязать деструктивные силы человечества. Революционные удары грома перестали быть неравномерными


* «литераторы» (итальянск.).



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
122   123
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

проявлениями природы; в будущем, возможно, ими будут пользоваться и манипулировать так же, как рационально и бестрепетно использует издавна человек в своих целях воду и огонь.

Будущее революции и будущее человечества зависят от готовности человеческой души личным примером осветить и очеловечить по видимости объективный и скорее бесчеловечный ход вещей, направляемый политическим действием, посредством странной, неотмирной силы, обновляющей человечество, которую заключает в себе сам человек9 .

Подлинное значение и смысл революции сегодня не в том, что она вносит радикальный разрыв между предшествующим и последующим периодами нормальной мирной жизни человечес кого общества: разрыв этот, сам по себе, составляет только позор, только бесчестье революции. Суть дела, однако, не только и даже не столько в этом, а в том, что современная эпоха (the present time) имеет в качестве необходимой, объективной задачи и цели (их причины должны найти объяснение в этой книге) такую организацию будущего общества, с помощью которой динамит революции должен сделаться средством такой же сознательной и последовательной манипуляции, какая имеет место при строительстве туннелей и дорог, когда рабочие используют настоящий динамит.

Использовать само беззаконие в качестве жизненной силы обновления человечества — такова была мечта Джефферсона. Это — самая что ни на есть действительность будущего.

Манипулирование «Революцией» как жизненной силой изменения вещей возможно на одном-единственном основании: на признании взаимосвязи между законом и беззаконием. В природе вода и огонь ненавидят и разрушают друг друга. Но человек начал овладевать природой тогда, когда почувствовал себя способным заставить огонь и воду служить своим целям. Законопослушный, лояльный революционер — это, по-видимому, противоречие в терминах; но внутреннее взаимопроникновение между душами людей достигло той точки, когда формально -логическое противоречие в терминах уже не будет противоре чием в жизни. Когда потенциальный революционаризм и потенциальный консерватизм существуют в каждом человеке, бесполезно делать вид, будто революционеры и консерваторы отличаются между собой как белое и черное, ангелы и дьяволы. Все мы являемся тем и другим на восемьдесят процентов или на
пятьдесят один. Старая поговорка «nil humani a me alienum puto» сегодня несет с собой новую правду, которая состоит в том, что силы революции и силы послушания, покорности и пассивнос ти — это только две стороны одного и того же явления, без которого историческая жизнь не существует: это — сердце и душа человека 10. Поскольку Война и Мир в разной мере заключены в нашей душе, то гражданская война или гражданский мир, революция и законность должны исполнять в будущем такие «роли», которые война и мир играли в прошлые времена.

Человек, защищавший на войне свою родину, всегда вызывал уважение, и в тем большей мере, чем больше по природе своей он был мирным человеком. Теперь, когда война становится внутренне неоправданной, — что и обнаруживает факт гражданской войны — защитника отечества нельзя просто заменить гражданским лицом старого образца. Тип военного должен уступить место человеку, «преданному революции», готовому одновременно и к порядку, и к революции, к жизни в законе и к свержению закона.

Ясно, что человек будущего не будет в действительности похож ни на один из проектов будущего, конструируемых сегодня, ни тем более на человека старого склада с устойчиво -традиционным, благожелательным и наивным взглядом на мир. Но даже во времена революции должно оставаться место для истины и для искания, исследования истины, — такого рода исследование мы и пытались осуществить в этой книге.

Для нас, вступающих во всемирно-историческую фазу взаимопроникновения всего во все (World-wide mutual permeation), когда каждый знает и слышит о каждом другом, когда и планета наша стала настолько маленькой, что слова приобретают свойства молнии, а люди способны летать подобно словам, — для нас революция выступает сейчас на сцену истории в новом своем значении.

Отменив войну, то есть превратив ее в гражданскую войну, будущая революция уже предполагает солидарность человечест ва12. Пока войны велись против неверных или иноверцев, против язычников или гуннов, цивилизованные люди могли еще считать своих врагов не вполне человеческими существами. Теперь это уже невозможно. Теперь и впредь люди равны, и все войны — это гражданские войны в пределах одного общества. Само по себе — даже по сравнению с последней войной и ее пропагандой  — это своего рода революционная спиритуализация.


«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
124   125
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

Взаимопроникновение всего во все и всемирная солидарность, о которых мы говорим как об основополагающем объективном опыте нашего времени, издавна подготавливались всем ходом западноевропейской и всемирной истории. Старая мессианская вера человечества внушала поколению за поколением, что человек — это гражданин одного великого сообщества. Воин, защищавший свой народ, а ныне превратившийся в революционера-консерва тора или в консерватора-революционера, найдет в этой книге правила, которые позволяли управлять мирным хозяйствованием в прошлом посредством человеческих сил и усилий, соответствую щих сегодняшнему представлению ветерана о себе как о защитнике отечества. Он увидит, что солдат своего народа всегда был также и борцом за универсальные ценности. Этот парадокс — старый парадокс. И всегда он имел творческий характер. Он вновь и вновь революционизировал и обновлял род человеческий, хотя имена действующих сил менялись.

И еще важно понять, что вещи, создаваемые подлинной революцией, все бессмертны. Эра европейских революций, описанная в последующих главах, породила целый ряд определен ных форм героя и героизации, человеческих типов и типов домашнего обихода, которые будущая революция не в силах будет просто-напросто разрушить 13.

Формы, творимые подлинной революцией ценою самых ужасных жертв, сами по себе являются пробным камнем, испытанием революции. Будущее потерпит полную неудачу в том случае, если оно не сумеет понять, почему все эти создания настоящего и прошлого бессмертны.

1 «Принцип революции» — это некоторая «метафизическая» установка-ориентация по отношению к Другому (к миру, к «другим», к Богу), в основе которой лежит самоутвержденный закон «борьбы». Другой не равноправен мне с точки зрения той «правды», которую я отстаиваю, ведь носителем этой правды являюсь я сам, а другой, в лучшем случае, защищает свои интересы, опираясь на «ложное сознание» — идеологию. Другой равноправен мне только в качестве исключенного из истины, но претендующего на нее «чужого», «врага». О.Розеншток-Хюсси хочет сказать, что «принцип революции» стал некоторой внутренне едва ли не всеми признанной, так сказать, объективной «правдой жизни», которой
следуют как революционные, так и контрреволюционные идеологи; революционный «протест», априорное «против» — это уравнивающая оппонентов духовно-историческая предпосылка нового исторического типа «экзистенции» вообще.

2 Война становится невозможна, потому что мир стал одним для всех; «революция» есть всемирно-историческая реакция против «мира», как нового глобального состояния человечества.

3 Гражданская война — это превращенная форма прежней «нормальной» войны в новой исторической ситуации. Внешний враг становится теперь «внутренним врагом».

4 Марксистская идея «классовой борьбы», как оправданной необходимости, оказалась глубже и реальнее интеллигент ских (социалистических) представлений о ней. Нацизм, как и русский коммунизм, — наиболее радикальная форма принципа революции — борьбы с «внутренним врагом».

5 Болотистая местность недалеко от Рима, осушение которой итальянские фашисты обставили как боевое революцион ное деяние, как своего рода «ударный труд».

6 Ср. со свидетельством внутреннего разложения внутри старой интеллигенции в 20-е годы, сделанным М.М.Бахтиным в 70-е годы: «Вообще тогда разложение было в полном ходу, царило презрение к нравственным устоям, все это казалось смешно, казалось, что все это рухнуло». См.: Бочаров С.Г. Об одном разговоре и вокруг него // «Новое литературное обозрение», №2, 1993, с.83.

7 «Революция» стала формой тотального события бытия, стихийно объединяющего — и разъединяющего — людей, независимо ни от каких философских построений.

8 Невеста, покидающая дом родителей ради будущей своей семьи, — сквозной образ в книге О.Розенштока-Хюсси об истории европейских революций. Это — образ самого историческо го времени не как нового начала «из ничего», не как разрыва с прошлым, а как его продолжения и восполнения.

9 Век Мировой Революции, то есть революция как состояние мира, заключает в себе, таким образом, три нераздельных, но в то же время и абсолютно неоднозначных момента. Во-первых, это объективный вулканический процесс, происходящий, однако, не в природе, но в душах людей, и не немногих людей, а всех людей. Во-вторых, это историческое извержение хотя и внеприродно в обычном смысле, тем не менее космично, «неотмирно», это разверзание стихий, не совпадающих с самосознанием



«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1997, № 2
126  
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1997, № 2

Революции, но которыми она пытается управлять. В-третьих, задача человека, обладающего исторической памятью и не желающего предавать ее, заключается не в «борьбе», а скорее в личной ориентации и вопреки, и благодаря катастрофическому откровению Революции. Такая ориентация в откровении должна быть посильным поступком спасения: прошлого — от оголтелого революционаризма, будущего — от оголтелой реакции, Спасения Творения посредством «обыгрывания принципа», по выражению М.М.Пришвина.

10 Характерная стилистическая черта мысли автора: глубокий взгляд на духовно-историческое событие времени выражается в достаточно банальной романтической терминологии. Впрочем, для американца Уильяма Фолкнера «человеческое сердце», если вспомнить, — это не метафора, или, вернее, не только метафора. Для О.Розенштока-Хюсси «душа и сердце» — это подлинная действительность происходящего здесь и теперь во всю глубину толщи откровения истории.

11 Новая историческая ситуация может быть понята как новая, только исходя из реальных историко-тектонических перегруппировок ценностей прошлого, то есть как результат изменений «вечного человека» в историческом времени. В новой архитекто нике бытия-события мирового времени «революция» занимает теперь то место, которое в прошлом занимала «война».

12 «Солидарность человечества» здесь не лозунг и не утопия, а трансцендентально-исторический итог национальных революций Нового времени — итог, сам по себе абсолютно продуктивный, прогрессивный. Скорее речь идет о новой форме единства мира, «объективного духа». В «Слове в романе», как известно, М.М.Бахтин говорит о «релятивизации» всего отдельного и обособленного в речевом мире, чтобы подчеркнуть, что мир стал по-новому целостным, единым «раз и навсегда».

13 Прошлое, как живая память, все равно «оволит» (снова слово М.М.Пришвина) рационалистическое безумие революционного конструктивизма; оно обыграет и отомстит тем, кто пытается просто забыть прошлое и сбросить его с «корабля современности», превратив рациональное сознание и риторику Революции в маски сил, ненавидящих ее «бессознательно», — сил прошлого, пожираемых ею и пожирающих ее.

Перевод и примечания В.Л.Махлина


«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»   О.Розеншток-Хюсси
Arcana Revolutionis: К революционерам

 




Главный редактор: Николай Паньков
Оцифровка: Борис Орехов

В оформлении страницы использована «Композиция» Пита Мондриана



Филологическая модель мира