Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1996 → 4
86 87
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН»
В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Эти заметки, предваряющие статью Александра Николаевича Веселовского, должны, очевидно, содержать оправдание (обоснование) необходимости или хотя бы уместности републикации работы, написанной 120 лет назад. Минимальные основания находятся, впрочем, легко: А.Н.Веселовский относится к числу немногих авторов, на которых М.М.Бахтин ссылается довольно часто (начиная с 20-х и кончая 70-ми годами), к тому же эта статья А.Н.Веселовского подробно обсуждается в книге о Ф.Рабле.
Внимательное рассмотрение указанных фактов позволяет, как кажется, сделать более широкие выводы.
1. Отметим вначале, что прямые ссылки на Веселовского
появляются впервые в «Формальном методе»
[1928]1. Две из
них, касающиеся «социологической поэтики», особенно важны.
Одна отсылает к «работе А.Н.Веселовского "Из истории
эпитета", подготавливающей историческую перспективу для обобщающих
и синтезирующих определений социологической поэтики»
2. В другой (главка «Двоякая ориентация жанра в действительнос
ти») утверждается: «Этой непосредственной ориентацией
слова как факта, точнее — как исторического свершения в
окружающей действительности, определяются все разновидности
драматических, лирических и эпических
жанров»3
— и затем
подчеркивается: «Эта сторона жанра была выдвинута в учении
А.Н.Веселовского. Ряд элементов художественной конструкции,
например эпические повторения, ритмический параллелизм,
Веселовский объяснял из условий социального события осуществления
произведения. Он учитывал то место, которое занимает
произведение в реальном пространстве и времени…»
4. Здесь,
по-види
мому, имеется в виду и теория происхождения литературных
жанров А.Н.Веселовского, наиболее полно описанная в «Трех
главах из исторической поэтики» [1898]: «Показателем ее
[культурной группы] настроения становится какой-нибудь личный
поэт; поэт родится, но материалы и настроение его поэзии подготови
ла группа. В этом смысле можно сказать, что петраркизм
древнее Петрарки. Личный поэт, лирик или эпик, всегда групповой,
разница в степени и в содержании бытовой эволюции,
выделевшей его
группу»5
.
Приведенные выше цитаты, свидетельствующие об актуальности для Бахтина (и его кружка) «социологических» идей Веселовского позволяют предположить, что именно под его влиянием создавалась, впервые изложенная в статье «Слово в жизни и слово в поэзии» [1926], социологическая модель жизненного и поэтического высказывания: «она [своя группа] — в самом голосе поэта, в основном его тоне, в интонациях, — хочет этого сам поэт или не хочет»6. Другие детали («хоровая поддержка», «взаимоотношение поэта и хора»7), также указывающие на Веселовского (роль «хорового начала» в происхождении жанров), встречаются уже в «Авторе и герое»8.
2. Необходимо учитывать, что влияние идей Веселовского на Бахтина могло быть и опосредованным, например, через символистов, среди которых первым следует назвать Вячеслава Иванова. Бахтин: «Самым авторитетным для меня поэтом… и не только поэтом, но и мыслителем, и ученым был Вячеслав Иванов, Вячеслав Иванов все-таки. И до сих пор я его очень люблю»9. То, что источником некоторых идей Вяч.Иванова был Ф.Ницше («Рождение трагедии из духа музыки», 1871), не отменяет того факта, что развитие их происходило под сильным влиянием А.Н.Веселовского, который, представляя самый разработанный вариант своей теории о происхождении драмы и трагедии, дважды (в начале и в конце отрывка о культе бога Диониса) ссылается на Ницше10. Формулировки Вяч.Иванова и Веселовского весьма близки. Веселовский: «Хоровой, плясовой дифирамб, с ряжеными сатирами, старая народная песня в честь Диониса, страстная, патетическая, выражала то бешеное веселье, то настраивалась к образам плача и смерти. Когда хор вращался вокруг сельского жертвенника, корифей рассказывал об испытаниях и страдах Диониса;… Так разрастались сюжеты будущей трагедии; корифей стал выступать в лице бога или героя, хор отве
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
88 89
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
чал ему, подпевая, завязывался диалог»11 . Вяч. Иванов: «Так круговой дифирамбический хор распался на два вида, и развитие продолжалось в двух раздельных руслах. Хор в козлиных масках выработал "драму сатиров", которая вобрала в свой состав все, что было в первоначальном дифирамбе неустроенного, импровизированного, разнузданного и резвого. Все же героическое, похоронно-торжественное и плачевно-поминальное, высокое и важное стало достоянием того дифирамба — музыкального диалога между хором и протагонистом-героем, — откуда вышла трагедия» 12. И в теории происхождения поэзии Вяч.Иванова, и в его эстетике, и в его поэтической практике можно проследить влияние Веселовского 13.
Пропагандистом идей Веселовского был его ученик Е.В.Аничков — друг Вяч.Иванова, влиятельный деятель русского «символического движения» (Андрей Белый называет его первым в списке постоянных гостей «башни» Вяч.Иванова 14). О близости Аничкова «реалистическому символизму» писал сам Вяч.Иванов 15. Нужно отметить, что и Веселовский проявлял известную склонность к «символическому» мышлению 16, что выражается, например, в сочувственном цитировании Бодлера: «Les parfums, les couleurs et les sons se rйpondent»17.
3. Влияние на символистов А.Н.Веселовский разделял с А.А.Потебней, причем два главных теоретика русского символизма Андрей Белый и Вяч.Иванов в известном смысле могут быть отнесены, соответственно, к, так сказать, «линии (традиции) Потебни» и «линии (традиции) Веселовского». Особенно очевидно это в отношении А.Белого, на что указывает термин «потебнианско-б е́ловская» эстетика 18. Известно различие (и даже противоположность) точек зрения и теорий Потебни и Веселовского. В плане проблематики «ритуал — миф» эта противопо ложность (двойственность, дополнительность) может быть охарактеризована как «мифологизм» Потебни и «ритуализм» Веселовского 19. Двойственность эта распространяется и на подходы и построения поэтик Потебни и Веселовского 20.
Довольно часто в ссылках Бахтина Потебня и Веселовский
присутствуют вместе, что должно свидетельствовать об их
одновременном («парном») вхождении в бахтинский контекст, а
это в свою очередь указывает на сложный («диалогичный»)
состав его (контекста). Участие это не симметричное и в каждом
конкретном случае должно устанавливаться отдельно
21. В книге
о
Достоевском, например, к традиции Потебни — Белого относится
философия и эстетика слова , а к традиции Веселовского —
социологическая поэтика (в 1-ом издании) и историческая
поэтика (во
2-ом)22. В «Формальном методе» о Потебне говорится
чаще и подробнее, что свидетельствует о его преобладающем
влиянии. В «Слове в жизни и слове в поэзии» преоладает линия
Веселовского. В «Авторе и герое» в целом сильнее присутствие
«потебнианско-б
е́ловской» поэтики, исключение составляет
«главный архитектонический принцип». Бахтин: «Существенная жизнь
произведения есть это событие динамически-живого отношения
героя и
автора»23
. Есть основания полагать, что при формулиров
ке принципа взаимоотношения «героя» и «автора» Бахтин
опирался на модель взаимодействия «хора» и «корифея»
(«протагониста»). Бахтин: «Авторитет автора есть авторитет
хора».
«Дух музыки, возможный хор — вот твердая и авторитетная
позиция внутренноего, вне себя, авторства своей внутренней жизни».
«Я еще не выступил из хора, как герой протагонист его, еще
несущий в себе хоровую ценностную оплотненность
24 души —
другости, но уже почувствовавший свое одиночество, —
трагический герой (одинокий герой); в лирике я еще весь в хоре и
говорю из
хора»25. И в книге о Рабле: «Это — веселая и вольная игра,
но игра глубоко осмысленная. Подлинным героем и автором ее
является с а м о в р е м я, которое развенчивает, делает смешным
и умерщвляет весь старый мир (старую власть, старую правду)
и одновременно рождает новое. В этой игре есть и протагонист,
и смеющийся
хор»26. Ближайшим прообразом бахтинского
принципа «автор — герой» могла быть также «диада» Вяч.Иванова:
«Понятие диады предполагает первоначальное, коренное
единство, в котором раскрывается внутренняя противоположность…
Силы, которые оно [искусство диады] представляет враждующи
ми, мыслятся исконно слитыми в одном целостном бытии.
Это бытие должно изначала таить в себе некую двойственность —
не как противоречие внутри себя, но как внутреннюю полноту».
«Но чтобы возможным стало развитие этого художественного
действа из чисто обрядового, необходимо было, чтобы принцип
диады был осознан не в двух раздельных его выразителях, а в
единой человеческой личности: только тогда обряд, получив
индивидуально-психологическое содержание, мог впервые дать
росток искусства»
27.
4. Отметим, что и обращение Бахтина к проблематике «ди
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
90 91
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
алога» (вторая половина 20-х годов) может быть объяснено влиянием Веселовского. В «Трех главах из исторической поэтики» весьма отчетливо описано возникновение «диалогического принципа» из «хорового начала» («амебейность», «дихория» и др.)28. Вообще в поздних работах Веселовского заметно возрастание интереса и к роману (прозе), и, до некоторой степени, к явлениям «смеховой культуры» 29.
Запечатленное в «Слове в жизни и слове в поэзии» и «Формальном методе» влияние Веселовского позволяет датировать серединой 20-х годов обращение (или усиление) интереса Бахтина к его наследию. Естественно предположить, что примерно в это время Бахтин и прочел статью Веселовского о Рабле30. Основная ее идея — Рабле как выразитель идеологии кружка гуманистов — соответствует «социологическому» подходу указанных работ.
Впервые Бахтин обращается к творчеству Ф.Рабле в статье «Слово в романе», которую можно считать своеобразным продолжением «Слова в жизни и слова в поэзии» (характерно название одной из главок: «Слово в поэзии и слово в романе»)31 . Первый развернутый вариант бахтинской концепции творчества Рабле представлен в большой статье «Формы времени и хронотопа в романе»32 . Главные особенности этой работы свидетель ствуют о влиянии Веселовского:
1) Рассмотрение Бахтиным романа в плоскости «сюжет — мотив»33. Бахтин: «Сюжеты всех этих романов [греческих и византийских]… обнаруживают громадное сходство и, в сущности, слагаются из одних и тех же элементов (мотивов); в отдельных романах меняется количество этих элементов, их удельный вес в целом сюжета, их комбинации» 34.
2) Использование концепции «первобытного синкретизма» (которому у Бахтина соответствуют: «древний комплекс», «древнее соседство», «продуктивное время», «полнота времен») и, в частности, взгляд на роман как на «эволюцию древнейшей синкретической схемы»35.
3) Поиски единой точки зрения на эволюцию жанра, выражением которой становится «формально-содержательная категория хронотопа» 36.
5. Хотя в «Формах времени и хронотопа» статья
Веселовского прямо не упоминается (в отличие от книги «Творчество
Франсуа Рабле») и точки зрения Веселовского и Бахтина на
Рабле разительно отличаются, некоторые детали указывают на
зна
комство Бахтина со статьей Веселовского в период работы
над «Формами времени и хронотопа»
37. Общее впечатление
таково, что Бахтин как бы отталкивается от статьи Веселовского.
В «Творчестве Рабле» отход от концепции Веселовского максималь
но радикальный (впрочем, как и от своей в «Формах времени
и хронотопа»)
38. Вместе с тем общая концепция «Творчества
Рабле» весьма близка к другим теориям Веселовского («первобыт
ного синкретизма» и «первичности обряда» в первую
очередь)39
.
Примечательно, что все (или почти все) эпизоды романа Рабле, использованные Веселовским, рассматриваются и Бахтиным (особенно полно в книге о Рабле). Показателен в этом отношении пример с «образом деревенского мальчика» у Веселовско го. Подробно разбирая этот образ, Бахтин, во-первых, раскладывает его на элементы и, во-вторых, перетолковывает каждый из них по-своему. Само перетолкование не сводится к простому (логическому) отрицанию, но «обусловливается изменением диалогизующего фона». Мальчик оказывается «существенно связан с городской площадью, с ярмарочной и карнавальной площадью позднего средневековья и Возрождения», его веселье «не индивидуальное, а коллективное веселье народной толпы на городской площади», весна — это и карнавал («масленичный или пасхальный смех»), и начало новой жизни (здесь согласие с Веселовским), «грязь» — это «эвфемистическая метафора Веселовско го», молодость мальчика — «это древняя молодость», а сам он — «играющий мальчик» Гераклита (этот образ встречается и в других местах книги). Сходным образом поступает Бахтин и с описанием фигуры шута, и с другими примерами Веселовского. Этот основной прием Бахтина может быть назван «переакценту ацией»40. Общая схема заключается в замене контекста, причем Бахтин всегда выбирает наиболее древний контекст. В эпизоде с посещением оракула Божественной бутылки Веселовский приводит (в сокращенном виде, ссылаясь на непонятность) слова жрицы («древнее определение божества») об «интеллектуальной сфере, центр которой повсюду, а окружность нигде», и при этом указывает на Паскаля. Делает он это преднамеренно, поскольку «интонации» Паскаля соответствуют основному тону романа Рабле (в интерпретации Веселовского). Бахтин, указывая на Гермеса Трисмегиста, элевсинские мистерии, Данте и «первоначаль ный замысел» Рабле, меняет ориентацию и тон концепции Веселовского 41.
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
92 93
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
Основные выводы книги Бахтина также могут рассматри ваться как «переакцентуация» концепции Веселовского. Именно описанные Бахтиным три плана романа Рабле (первый — «мир хорошо известных обжитых мест, живых знакомых людей, виденных перещупанных вещей»; второй — «актуально-политичес кий план»; третий — «народно-праздничный») указаны и в статье Веселовского, но Бахтин меняет акценты (иерархию планов): самым важным (и наиболее подробно описанным) оказывается третий план, в котором и «раскрывается наиболее глубокий смысл исторического процесса…» 42. И завершается книга Бахтина символическим возвращением к темам Веселовского: Рабле предстает «к о р и ф е е м народного хора».
Подводя итоги, отметим двоякое значение для Бахтина статьи Веселовского. Во-первых, знакомство с ней явилось, вероятно, одним из первотолчков к началу исследования романа Рабле. И в процессе работы статья использовалась Бахтиным, например, в качестве основы для «переакцентуации». Во-вторых, если рассматривать концепции Бахтина (в «Творчестве Рабле») и Веселовского с точки зрения проблематики «традиция — личное творчество», то, являясь противоположными они, как бы дополняют друг друга и в этом смысле обе имеют право на существование. Замечательно, что, отвергнув частную концепцию Веселовского, Бахтин сближается с ним во взглядах на другую, более важную, может быть, центральную проблему соотношения личного творчества и традиции 43.
Высказанные гипотезы носят предварительный характер и, безусловно, нуждаются в дополнительной проверке и уточнении, очевидно также, что предложенный обзор связей творчества Бахтина с теориями Веселовского, далеко не полон44.
Статья А.Н.Веселовского (вместе с комментариями М.П.Алексеева) печатается по изданию: Веселовский А.Н. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1939. Сохранены некоторые особенности орфографии (написания имен и т.д.).
Необходимо, наверное, отметить, что некоторые детали концепции Веселовского (дата рождения Ф.Рабле, порядок выхода 1-ой и 2-ой книг его романа и т.д.) в современной литературе трактуются по-другому 45; мы, однако, сочли возможным это никак не комментировать, имея перед собой другие задачи.
9 марта 1997, Витебск
1 См.: Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведе нии [1928]. М.: Лабиринт, 1993. Так называемая «проблема авторства» в настоящей работе не обсуждается. См., например, «Диалог. Карнавал. Хронотоп» . 1995, №4 (статьи Вяч.Вс.Ивано ва, В.В.Кожинова, Ю.П.Медведева).
2 Медведев П.Н. Формальный метод…, с.38.
3 Там же, с.146.
4 Там же, с.146.
5 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989, с.215.
6 Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук. С.-Пб.: Аста-пресс, 1995, с.83.
7 Там же, с.70, 82.
8 См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979, с.148—150. Название «Автор и герой в эстетической деятельности» принадлежит публикаторам (С.С.Аверин цеву и С.Г.Бочарову), другое название (может быть, авторское) сохранил Л.В.Пумпянский: «Герой и автор в художественном творчестве» (См.: Бахтин как философ. М.: Наука, 1992, с.233).
9 См.: Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным . М.: Прогресс, 1996, с.106.
10 См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.238, 243. Впрочем, интерес к религии Диониса (в связи с происхождением греческой драмы) возник у Веселовского еще до выхода «Рождения трагедии» Ницше. См.: О методе и задачах истории литературы как науки [1870] // Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.39. Всегда стремившийся максимально полно учитывать источники, Веселовский не мог пройти мимо книги Ницше. Здесь можно говорить (в духе другой теории Веселовского) о «встречных течениях»: интерес (и некоторая близость) Ницше к дуалистическим построениям (Дионис и Апполон) характерны и для Веселовскго (см. его работы о «дуалистических космогониях» // Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. Вып.V,VI. М., 1889—1891).
11 Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.240.
12 См.: «О существе трагедии» [1916] // Иванов Вяч. Лик и личины России. Эстетика и литературная теория. М.: Искусство, 1995, с.97.
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
94 95
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
13 Ссылка на теорию «первобытного синкретизма» Веселовского имеется в «Дионисе и прадионисийстве» [1923] (см.: Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. С.-Пб.: Алетейя, 1994, с.229). Разделял Вяч.Иванов и взгляды Веселовского о первичности обряда (см. там же, с.262—272). Влияние Веселовского выражается в признании роли и «хорового начала», и отдельных персон (Архилох, Сапфо, Стесихор и др.). Итоговая статья Вяч.Иванова «Мысли о поэзии» [1938] возводит поэзию к заговору и «чародейному напеву», что также имеет параллели у Веселовского (См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.122, 134, 160 («ритмико-мелодическое начало и хоровод»), 186). В комментариях к «Cor Ardens» Вяч.Иванов ссылается на статью Веселовского «Из поэтики розы» (см.: Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия., С.-Пб.: Академический проект, 1995, кн.2, с.325. К центральному символу «Cor Ardens» также можно указать источники у Веселовского. См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.152—153. («Солнце-глаз, лик божий», «Солнце — сердце Христа» (Гейне), «Солнце — сердце поэта» (Ю.Гарт) и др.). Другие примеры в комментариях Р.Е.Помирчего (см.: Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия…, с.299). См. также лекцию Бахтина о Вяч.Иванове и комментарии С.С.Аверинцева и С.Г.Бочарова к ней (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества…, с.379, 380, 414). См. также: Шишкин А.Б. «Пламенеющее сердце» в поэзии Вяч.Иванова. (К теме: «Иванов и Данте») // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М.: Наследие, 1996.
14 См.: Белый А. Начало века. М.: Художественная литература, 1990, с.356. В мемуарах А.Белого Аничков предстает весьма живописной (карнавальной) фигурой («Застольный либертинизм» (не понятый А.Белым), пляска на краю крыши «огромного дома "башни"»). «Ставший бардом "Петербурга"» Аничков сыграл огромную роль в издании романа А.Белого (см. там же, с.349; см.: Белый А. Между двух революций. М.: Художественная литература, с.77, 440). Об Аничкове см. также: Иванова Т.Г. Русская фольклористика в биографических очерках. С.-Пб.: изд. Дмитрий Буланин, 1993.
15 См.: Иванов
Вяч. Аничков Евгений Васильевич [1912]
// Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии.
М.: Советская энциклопедия, 1991. Т.I, с.332. «Реалистический
символизм» — направление, к которому причислял себя
Вяч.Иванов. «Идеалистический символизм есть музыкальный
монолог;
напротив, реалистический символизм в последней своей
сущности — хор и хоровод». См.:
Иванов Вяч.
Родное и вселенское.
М.: Республика, 1994, с.156.
16 Это касается и идеи «первобытного синкретизма» — некоего символа «первоначальной полноты», и идеи о первичнос ти «ритмико-мелодического начала» в поэзии и частого обращения к теме символа (см.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.116, 121, 139—140, 238, 239 («символический кругозор»), 240 («символическая суть божества»), 282, 284 и т.д.).
17 См. там же, с.72. Вяч.Иванов: «Стихотворение Бодлэра "Соответствия" ("Correspondances") было признано пионерами новейшего символизма основоположительным учением и как бы исповеданием веры новой поэтической школы». См.: Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994, с.151. О соответствии «звука» и «света» и о «синкретических эпитетах» см.: «Из истории эпитета» [1895] // Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, c. 62, 63. Идея «соответствий» является основоположной в статье Веселовского «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» [1898]. Здесь мы не касаемся древних источников этой идеи, например, «герметической» традиции.
18 Речь идет о преобладающем (а не исключительном) «влиянии» А.А.Потебни на А.Белого и А.Н.Веселовского на Вяч.Иванова. Кроме того, говоря о первой паре, необходимо учитывать и влияние В. фон Гумбольдта, а в связи со второй парой — Ф.Ницше. Эти линии «влияний» могут быть отражены в схемах:
Ясно, что даже в отношении указанных персон, эти схемы отражают обращение лишь определенного (не полного) круга идей. Схемы описывают сложный характер влияний («интерференции») и подобны трехчленным «моделям понимания» («диалога») Бахтина.
19 См.: Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1976, с.121—124.
20 См.: Эрлих В. Русский формализм: история и теория. С.-Пб. Академический проект, 1996, с.22—31.
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
96 97
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
21 То же справедливо и в отношении пар Вяч.Иванов — Бахтин, А.Белый — Бахтин. С учетом сказанного в примечании 18 эти линии «влияний» могут быть отражены в следующих схемах (здесь П.П. — «первоначальная полнота»):
Октаэдр, представляющий из себя некий (упрощенный) символ монады, отражает сумму влияний («диалогических» отношений) внутри (и с точки зрения) бахтинского контекста. Эта схема может рассматриваться как метафора, выражающая стремление указанных мыслителей к «полноте» знания. Конечно, значение Веселовского, Потебни, А.Белого, Вяч.Иванова не исчерпывает ся их влиянием на Бахтина.
22 «…у Веселовского не было, так сказать, научного пристрастия к обобщенному понятию "слова" — не было разработано то привычное для нас (большей частью благодаря М.М.Бахтину), подчеркнутое, особо выделяемое и притягивающее к себе все внимание понятия о слове…». См.: Михайлов А.В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры. М.: Наука, 1989, с. 53. Связи взглядов на «слово» Бахтина с теориями А.А.Потебни и А.Белого А.В.Михайлов не рассматривает. Отметим также, что ориентации Бахтина на «текст» и на «контекст», соответственно, можно связать с «мифологизмом» Потебни и «ритуализмом» Веселовского.
23 Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев: Next, 1994, c.78.
24 Термин А.Белого. См.: Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994, с.270. «Оплотнение» встречается также у В.В.Розанова. См.: Розанов В.В. Мысли о литературе. М.: Современник, 1989, с.166.
25 См.: Бахтин М.М. Работы 20-х годов…, с.224—225.
26 Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990, с.230.
27 Иванов Вяч. Родное и вселенское…, с.93, 94, 96. Здесь не рассматриваются связи с «Ты еси» и другими ранними работами Вяч.Иванова. Не рассматриваются также другие источники (в социальной психологии и философии) архитектонического принципа «я — другой».
28 См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.53 («диалог хоровода»), 81, 84 («амебейное пение», «антифоническое пение», «диалогический принцип»), 165 («принцип диалога»), 169 («диалогический момент»), 187, 189, 194, 201, 204, 205, 216, 221, 230, 240, 242.
29 См. например, «Греческий роман» [1876], «История или теория романа?» [1886] и др. «Почему произведения греческих философов-юмористов не вызвали нравоописательного романа, как например, из сходного рода Менипповой сатиры вышел тот удивительный образчик стиля picaresco, отрывками которого мы любуемся в сатире Петрония? В Греции, однако ж, существовали те же условия развития, что и в западной части Римской империи: осел Лукиана представляет все задатки романа picaresco, такие резко очерченые картины нравов, каких не встретишь в слащавом идеализме романистов-эротиков» (см.: Веселовский А.Н. Избранные произведения. М.—Л., 1939, с.50. «Рядом с этим учено-литературным течением в области драмы существовало самостоятельно и другое народное: в Farse cavaiole, в которых выводились потешные типы крестьян из Cava; в Commedia dell' arte с ее вечно юными протагонистами: Pulcinella и signora Lucretia, Coviello и Fracassa и др. Как далеко восходит в древность это народно-драматическое направление?… Чем ближе они были к очертаниям народно-песенного диалога, песенного прения, Contrasto, масляничного маскарада, тем ближе они держались почвы, их произведшей… И здесь мы подошли к концу XV века, но ничто не мешает нам продолжать эту традицию, предположи тельно, и далее» (там же, с.271)..
30 См. также:
Паньков
Н.А. Некоторые этапы творческой
истории книги М.Бахтина о Ф.Рабле //
Бахтинские чтения —
I. Витебск: изд. Н.А.Паньков, 1996. Об усилении в кружке
Бахтина в этот период интереса к «смеховой культуре» свидетельствует
и роман К.К.Вагинова «Козлиная песнь» [1928]
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
98 99
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
31 См.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. Статья датирована 1934—1935 годами, но, учитывая время ссылки Бахтина, можно предположить, что начало работы над статьей относится к концу 20-х годов.
32 Датировка (1937—1938), фигурирующая в издании 1975 года, может быть оспорена. Во-первых, сам Бахтин относил начало работы над книгой о Рабле к 1930 году (см. Паньков Н.А. Указ. соч., с.89). Во-вторых, обращение к главной теме этой работы (категория «хронотопа») связывается Бахтиным с докладом А.А.Ухтомского («летом 1925 года»). См.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.238. См. также: Иванов Вяч.Вс. Послесловие // «Диалог. Карнавал. Хронотоп» . 1996, №3, с.65. Учитывая, что «Раблезианский хронотоп» и «Фольклорные основы раблезианского хронотопа» находятся в середине статьи и, предполагая, что порядок глав соответствует хронологии работы над статьей, можно предположительно отнести начало (или, по крайней мере, замысел) работы над статьей на конец 20-х годов. Важно отметить, что в книге «Творчество Рабле» [1965], основные концепции которой были разработаны, по-видимому, к 1940 году, понятие «хронотопичности» встречается очень редко (см.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.455, 458, 459), что может указывать на временной разрыв между временем работы над «Формами времени и хронотопа» и над основной концепцией «Творчества Ф.Рабле».
33 См., особенно: «Поэтика сюжета» // Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.300, 306.
34 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.237.
35 Слова Веселовского относятся к драме. См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.243. Последовательное проведение этой точки зрения Бахтиным см. в книге о Рабле.
36 «Можно, прямо сказать, что жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом, причем в литературе ведущим началом в хронотопе является время» (см.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.235.
37 Детали эти носят косвенный характер. Например,
фигура шута, обсуждаемая в статье Веселовского, — едва ли не
единственный элемент «смеховой культуры», который он разбирает
сравнительно подробно, и у Бахтина имеется отдельная
глава, посвященная шуту, предшествующая «Раблезианскому
хроното
пу» (см. также «Слово в романе»). «Телемский эпизод»,
связываемый у Веселовского с идеологией «гуманистов», в «Формах
времени и хронотопа» также упоминается в этом аспекте (см.:
Бахтин
М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.327). Близка к
Веселовскому и оценка Рабле как «гуманистического врача и
педагога» (см. там же, с.327). В «Творчестве Рабле» взгляд на
«телемскую обитель» другой (см.:
Бахтин
М.М. Творчество
Франсуа Рабле…, с.153, 309, 456, 475—476). См.
также: Вахрушев
В.С. «Битва» вокруг Телема //
«Диалог. Карнавал. Хронотоп»
, 1994, №2. В этой статье рассматриваются точки зрения М.М.Бахтина
и А.Ф.Лосева, но вне связи со статьей А.Н.Веселовского.
Далее, Веселовский указывает на близость Аристофана и Рабле, и
в «Формах времени и хронотопа» Бахтин отмечает влияние
Аристофана на Рабле (см.:
Бахтин
М.М. Вопросы литературы и
эстетики…, с.234, 362, 368, 369). Здесь, возможно, сказывается и
изучение Бахтиным античной комедии у Ф.Ф.Зелинского и
С.С.Сребрного. В «Творчестве Рабле» влияние Аристофана на Рабле
отрицается (см.:
Бахтин
М.М. Творчество Франсуа Рабле…,
с.112), зато Лукиан, несколько раз упоминаемый Веселовским,
становится одним из главных «источников ренессансной философии
смеха» (вместе с Гиппократом (также упоминаемым Веселовским)
и Аристотелем).
38 Достаточно сказать, что «карнавал» (центральная идея книги о Рабле) упоминается в «Формах времени и хронотопа», кажется, только 2 раза (см.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.311,349). В некоторых местах книги о Рабле Бахтин резко противопоставляет свою концепцию Веселовскому, например, описывая «замысел», который Ф.Рабле строго проводил в своем романе (см.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.384, 410, 438). Согласно Веселовскому, «говоря о романе Раблэ нужно вообще забыть схему литературной цельности; цельность его не литературная, а жизненная. Это — душевная автобиография Раблэ, идеальная автобиография весенней поры французского Возрождения…». См.: Веселовский А.Н. Раблэ и его роман // См. наст. издание, с.106. Примечательно, что, оспаривая взгляды Веселовского, Бахтин использует формулы Потебни: «Смех не внешняя, а существенная внутренняя форма, которую нельзя сменить на серьезность, не уничтожив и не исказив самого содержания раскрытой смехом истины» (см.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.107).
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 4
100 101
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 4
39 См. там же, с.10—14. Идеи «первобытного синкретизма» и «первичности обряда» используются здесь Бахтиным в качестве своего рода теорем (или аксиом), из которых чисто логически выводятся и «первичность празднества», и принадлежность смеха к первоначальным синкретическим формам. Имеются в «Творчестве Рабле» и ссылки на хоровое начало: «Пантагрюэль и Панург наперерыв (амебейно) прославляют шута Трибуле» (см. там же, с.470). И дальше: «Споры эти (агоны) известны в античной литературе: до нас дошел, например, интересный фрагмент tricoría, то есть спора трех хоров — старцев, мужей и мальчиков, в котором каждый из хоров доказывает ценность своего возраста» (см. там же, с.478). Наконец, для многих ссылок и примеров Бахтина можно указать источники в статье о Рабле и других работах Веселовского (оценка Монтенем книги Рабле, диалоги Соломона и Маркольфа, опричнина Ивана Грозного и т.д.). Об Иване Грозном см.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.297—298; Веселовский А.Н. Сказки об Иване Грозном [1876] // Веселовский А.Н. Собр. соч. М.—Л., 1938, т.16. См. также Иванов Вяч.Вс. Значение идей М.М.Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики [1973] // «Диалог. Карнавал. Хронотоп» . 1996, №3, с.53.
40 О «переакцентуации» см.: «Слово в романе» // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики…, с.228, 230—233). «Переакцентуация» — один из двух (вместе с «канонизацией») процессов развития языка. В сущности, его «развитие» и сводится, по Бахтину, в основном, к «переакцентуации». Источник этих двух категорий Бахтина находится, возможно, в «Истории эпитета» Веселовского («окаменение» и «развитие» эпитета). См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.65—69. Прием «переакцен туации» используется Бахтиным и в других работах. Таким образом, система категорий Бахтина содержит язык самоописания.
41 Об изменении «интонации при произнесении метафор» см. у Борхеса («Сфера Паскаля»). Изменение тона у Бахтина обусловлено не столько чувством личного успеха (разгадана «тайна» Рабле) сколько чувством уверенности, связанной с обретением «хоровой поддержки» традиции. Необходимо отметить большое искусство, с которым Бахтин отдельные элементы своей концепции (включая сопоставление Данте и Рабле, экспликацию «замысла» Рабле) связывает между собой и с эпизодом посещения оракула Божественной бутылки в романе Рабле.
42 Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.491—494.
43 Веселовский: «Как в области культуры, так, специальнее, и в области искусства мы связаны преданием и ширимся в нем, не созидая новых форм, а привязывая к ним новые отношения…» (Веселовский А.Н. Историческая поэтика…, с.295). Бахтин: «… мы старались показать, что исключительное своеобразие этого творчества определяется народной смеховой культурой прошлого, могучие очертания которой раскрываются за всеми образами Рабле» (Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле…, с.523).
44 Описание «исторической поэтики» Веселовского, сделанное А.В.Михайловым, позволяет, например, поставить вопрос о сходстве «герменевтических» подходов Веселовского и Бахтина. Во-первых, оно проявляется в отношении (одинаковом) к «исторической поэтике — 1», то есть в постулировании первичности точки зрения «чужого» перед «своим». Во-вторых, «три шага» Веселовского вполне соответствуют «модели понимания» Бахтина. См.: Михайлов А.В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры. М.: Наука, 1989, с.44—47. См. также Иванов Вяч.Вс. Очерки истории семиотики в СССР. М.: Наука, 1976; Мочалова В.В. Комментарий // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989; Осовский О.Е. Роман в контексте исторической поэтики (от А.Н.Веселовского к М.М.Бахтину) // Бахтинский сборник — II. М., 1991; Хализев В.Е. Перспективы разработки исторической поэтики и наследие Веселовского // Наследие Александра Веселовского . С.-Пб.: Наука, 1992.
45 «Dиs ses commencements, l'existence de Franзois Rabelais appartient au domaine de l'ombre. Sa naissance demeure mystйrieuse car, si l'on en croit les manuels d'histoire littйraire, il aurait vu le jour en 1483 ou en 1494, et l'un de ses exйgиtes les plus rigoureux, Jacques Boulenger, avanзa mкme comme date, non sans de bonnes raisons, 1499 ou 1502» (Mettra C. Rabelais secret. Paris, 1973, p.29). «1532 — Publication de la Pantagrueline pronosticatio (almanach pour l'an 1533). 1533 — Publication du Pantagruel et condamnation du livre par la Sorbonne. 1534 — Voyage а Rome. Publication du Gargantua» (Ibid., p.282).
«ДИАЛОГИЗУЮЩИЙ ФОН» В.В.Бабич
Две поэтики: Веселовский и Бахтин