Диалог. Карнавал. Хронотоп. Сетевой архив.

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 2
78 79
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 2

MEMORIALIA

А.И.Журавлева

М.М.Бахтин (впечатления)

Дорогой Николай Алексеевич!

Еще В.Н.Турбин просил меня записать, что я помню о Михаиле Михайловиче. Это, к сожалению, не могут быть воспоминания в собственном смысле: печатать тут, по-моему, нечего, но вы можете процитировать то, что найдете общеинтересным (по-моему, это одно-два места). Вы сами увидите, что это, в основном, впечатления. А какую цену могут иметь мои впечатления? Лично я их ценю невысоко. И все-таки запишу, что помню. К М.М. в Саранск меня, тогда аспирантку, и несколько студентов В.Н.Турбин привез из Пензы, с Лермонтовской конференции 1964 года. М.М. был тогда еще не очень похож на свой известный портрет, который обычно воспроизводится: тогда он был полнее, более круглолицый. Он мне показался каким-то мягким, был очень приветлив, может быть, потому, что чувствовал наше страшное смущение. Я, конечно, уже читала тогда книгу о Достоевском и была совершенно под ее властью. Ни тогда, ни позже я никогда не вела с М.М. профессиональных разговоров, как-то не решалась. Вот почему я и считаю свои воспоминания мало интересными для других. Это скорее бытовые зарисовки. М.М. сидел за письменным столом, костыли стояли рядом, на столе перед ним был деревенский глиняный горшочек, наполненный окурками, и он постоянно курил. Помню из того разговора, что М.М. сказал: нельзя заниматься все время маленькими писателями, это «иссушает душу» (цитирую эти слова, они меня поразили, и я их запомнила буквально), обязательно нужно думать о больших писателях. Это он сказал как-то вскользь, не прямо мне, но, думаю, что в связи с тем, что спрашивал меня о моей диссертации («Лермонтов и романтическая лирика 1830-х гг.»), о которой Владимир Николаевич упомянул, знакомя нас.

Потом я встречалась с Бахтиными во время их приезда из Саранска в Москву, когда они жили в доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре, оттуда мы с Турбиным отвозили их на машине на вокзал. С разрешения начальства въехали прямо на перрон к поезду, чтобы М.М. не идти на костылях через толпу к вагону. И никто не смотрел на нас косо, по-моему, это была магия М.М.

В этот приезд ко мне как-то очень расположилась Елена Александровна, я по ее просьбе делала ей некоторые тряпичные покупки, и она очень им радовалась, совершенно по-детски. М.М. называл Елену Александровну «Лёнушка», она его «Мишенька». Однажды посреди общего разговора о другом Е.А. вдруг спросила его: «Мишенька, а ты помнишь, как ты приезжал ко мне верхом?» Он улыбнулся и кивнул. Когда позже мы с Турбиным как-то привезли к Бахтиным в Климовск нашего зав. кафедрой В.И.Кулешова (по его просьбе), и он спросил: «Над чем вы сейчас работаете?» — М.М. ответил, указывая на Е.А: « Вот сейчас моя главная работа». Е.А. тогда болела.

Последний период, когда я бывала у Бахтиных, — время их жизни в Климовске. Мы с В.Н.Некрасовым возили туда врача, потом Ю.М.Каган (я еще в школе училась у нее латыни и с тех пор дружу с ней всю жизнь). М.М. вспоминал тогда свою дружбу с М.И.Каганом и сказал о нем: «Да, это был настоящий неокантианец».

Ю.М.Каган и ее мать, Софья Исааковна, дружили с А.И.Цветаевой, которую я тоже знала благодаря им, а с Некрасовым А.И. тогда состояла в одной секции Профкома литераторов (прибежище от обвинения в «тунеядстве» многих неофициальных литераторов — А.И. тогда была еще «неофициальной»). Как-то она попросила познакомить ее с Бахтиным, и мы ее тоже возили в Климовск. А.И. заговорила с М.М. о философах Серебряного века и в особенности о Бердяеве, но М.М., который явно не слишком его ценил, уклонился от обсуждения его идей, однако мягко, не порицая его работы. Он неожиданно сказал, что Бердяев был очень красив и весьма эффектно говорил, хотя его портил сильный тик.

В одну из этих поездок с Турбиным (без Некрасова) М.М. вспомнил, что Л.Е.Пинский привозил ему как-то ранние стихи Вс.Некрасова, они ему понравились, он сказал, что очень смеялся. Это были стихи лианозовского периода, я думаю, что развесе

MEMORIALIA А.И.Журавлева
М.М.Бахтин (впечатления)

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 2
80 81
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 2

лили М.М. «Стихи на русском языке», «Стихи на иностранном языке» и «Шли солдатики домой…», «Антимир» (написанный, кстати, до Вознесенского, которому Пинский эти стихи среди других показывал, по его словам).

В.Н.Турбин говорил мне, что в разговоре с ним М.М. тоже упоминал об этом эпизоде. И еще один штришок об отношении к стихам (не знаю, есть ли об этом в воспоминаниях Владимира Николаевича, на всякий случай расскажу с его слов). Как-то В.Н. был у М.М., и тот взял со стола газетную вырезку со стихами Евтушенко «Наследникам Сталина» и сказал даже несколько смущенно: «Я понимаю, что это плохие стихи, но вот вырезал из газеты и держу на столе…» Напомню, что это был момент, когда опять полезла сталинская риторика (с оговорками, но настойчиво), еще было живо много людей, кто помнил террор не по истории и, конечно, была тоска, что все покатилось назад. Я думаю, что для М.М. были важны не только стихи, но и то, что они были напечатаны в центральной газете, это его, наверно, как-то подбодрило.

Когда Бахтины перебрались в Москву, получили квартиру, я у них уже больше не бывала. Мои домашние обстоятельства сложились так, что я не могла делать для Бахтиных что-то полезное (нужды во мне, правда, и не было, т.к. у В.Н.Турбина было много студентов, охотно помогавших в разного рода бытовых хлопотах). В это время М.М., можно сказать, накрыло волной мировой славы, к нему ездило множество народа, и мне показалось, что единственное, что я в силах для Бахтиных сделать — это не увеличивать собой число посетителей. Помню, что на Пасху мы с мамой всегда пекли кулич на долю Бахтиных и передавали через В.Н.Турбина.

И еще у меня есть одно воспоминание, которое я не могу датировать, но Вы, вероятно, без труда это сделаете. Это о поездке к М.М. в Дом творчества в Малеевку. Мы туда поехали вчетвером: В.Н.Турбин, С.Г.Бочаров, Лора Агеева (тогда — недавняя выпускница Турбина, сейчас — сотрудник Петербургской Духовной академии, переводчица богословской литературы. Между прочим, она была инициатором воспоминаний Т.В.Розановой и первый их вариант был записан под диктовку Татьяны Васильевны Лорой) и я. Когда мы приехали, у М.М. уже были гости. Он принимал нас всех не в доме, а на большой каменной террасе, где все расположились в плетеных креслах. Говорил главным обра
зом Ю.Карякин. Он тогда только что получил доступ к архиву Нечаева, рассказывал, что видел на деле Нечаева пометы Сталина. Говорил он примерно то, что позже вошло в его известные книги о Достоевском. М.М. слушал с большим интересом, но все время молчал. Потом нить разговора перенял Кожинов. Суть его рассуждений я теперь не помню, но в разговоре он пренебрежи тельно назвал что-то мещанским. И вдруг М.М. вмешался в его монолог и сказал, что это от Горького распространившееся презрительное отношение к мещанству совершенно несправедливо и бессмысленно. Речь тут идет об агрессивном неприятии достоинств рядового частного человека. А между тем именно этот массовый человек есть хранилище исторического опыта существования человечества. То, что я пишу, — не цитата, но за точность мысли я целиком отвечаю, потому что она для меня осталась очень важной на всю жизнь, открыла другой угол зрения на простые вещи и простые достоинства.

Я с грустью думаю о том, как мало я запомнила из того, что при мне говорил М.М. Это объясняется, конечно, тем, что я не была его собеседником, да и не бывала при встречах такого рода, когда кто-то вызывал его на пространные рассуждения. Мне больше, в сущности, довелось видеть, как он удивительно слушал. Даже трудно подобрать слово, чтобы выразить это редкое качество. Наверное, можно сказать так: удивительный, абсолютно искренний интерес М.М. к собеседнику, кто бы он ни был, просто вызывает настоящее благоговение. Это его свойство, безусловно, связано с его философией, но что тут оказалось первичным, что вторичным, мне сказать трудно. Была ли его философия выражением этого редкого свойства натуры или, напротив, его философия влияла на его личность?

Ноябрь 1995 года

г.Москва

MEMORIALIA А.И.Журавлева
М.М.Бахтин (впечатления)

		Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина ISSN 0136-0132



		Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1996 → 2 Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 2 78 79 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 2 MEMORIALIA А.И.Журавлева М.М.Бахтин (впечатления) Дорогой Николай Алексеевич! Еще В.Н.Турбин просил меня записать, что я помню о Михаиле Михайловиче. Это, к сожалению, не могут быть воспоминания в собственном смысле: печатать тут, по-моему, нечего, но вы можете процитировать то, что найдете общеинтересным (по-моему, это одно-два места). Вы сами увидите, что это, в основном, впечатления. А какую цену могут иметь мои впечатления? Лично я их ценю невысоко. И все-таки запишу, что помню. К М.М. в Саранск меня, тогда аспирантку, и несколько студентов В.Н.Турбин привез из Пензы, с Лермонтовской конференции 1964 года. М.М. был тогда еще не очень похож на свой известный портрет, который обычно воспроизводится: тогда он был полнее, более круглолицый. Он мне показался каким-то мягким, был очень приветлив, может быть, потому, что чувствовал наше страшное смущение. Я, конечно, уже читала тогда книгу о Достоевском и была совершенно под ее властью. Ни тогда, ни позже я никогда не вела с М.М. профессиональных разговоров, как-то не решалась. Вот почему я и считаю свои воспоминания мало интересными для других. Это скорее бытовые зарисовки. М.М. сидел за письменным столом, костыли стояли рядом, на столе перед ним был деревенский глиняный горшочек, наполненный окурками, и он постоянно курил. Помню из того разговора, что М.М. сказал: нельзя заниматься все время маленькими писателями, это «иссушает душу» (цитирую эти слова, они меня поразили, и я их запомнила буквально), обязательно нужно думать о больших писателях. Это он сказал как-то вскользь, не прямо мне, но, думаю, что в связи с тем, что спрашивал меня о моей диссертации («Лермонтов и романтическая лирика 1830-х гг.»), о которой Владимир Николаевич упомянул, знакомя нас. Потом я встречалась с Бахтиными во время их приезда из Саранска в Москву, когда они жили в доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре, оттуда мы с Турбиным отвозили их на машине на вокзал. С разрешения начальства въехали прямо на перрон к поезду, чтобы М.М. не идти на костылях через толпу к вагону. И никто не смотрел на нас косо, по-моему, это была магия М.М. В этот приезд ко мне как-то очень расположилась Елена Александровна, я по ее просьбе делала ей некоторые тряпичные покупки, и она очень им радовалась, совершенно по-детски. М.М. называл Елену Александровну «Лёнушка», она его «Мишенька». Однажды посреди общего разговора о другом Е.А. вдруг спросила его: «Мишенька, а ты помнишь, как ты приезжал ко мне верхом?» Он улыбнулся и кивнул. Когда позже мы с Турбиным как-то привезли к Бахтиным в Климовск нашего зав. кафедрой В.И.Кулешова (по его просьбе), и он спросил: «Над чем вы сейчас работаете?» — М.М. ответил, указывая на Е.А: « Вот сейчас моя главная работа». Е.А. тогда болела. Последний период, когда я бывала у Бахтиных, — время их жизни в Климовске. Мы с В.Н.Некрасовым возили туда врача, потом Ю.М.Каган (я еще в школе училась у нее латыни и с тех пор дружу с ней всю жизнь). М.М. вспоминал тогда свою дружбу с М.И.Каганом и сказал о нем: «Да, это был настоящий неокантианец». Ю.М.Каган и ее мать, Софья Исааковна, дружили с А.И.Цветаевой, которую я тоже знала благодаря им, а с Некрасовым А.И. тогда состояла в одной секции Профкома литераторов (прибежище от обвинения в «тунеядстве» многих неофициальных литераторов — А.И. тогда была еще «неофициальной»). Как-то она попросила познакомить ее с Бахтиным, и мы ее тоже возили в Климовск. А.И. заговорила с М.М. о философах Серебряного века и в особенности о Бердяеве, но М.М., который явно не слишком его ценил, уклонился от обсуждения его идей, однако мягко, не порицая его работы. Он неожиданно сказал, что Бердяев был очень красив и весьма эффектно говорил, хотя его портил сильный тик. В одну из этих поездок с Турбиным (без Некрасова) М.М. вспомнил, что Л.Е.Пинский привозил ему как-то ранние стихи Вс.Некрасова, они ему понравились, он сказал, что очень смеялся. Это были стихи лианозовского периода, я думаю, что развесе MEMORIALIA А.И.Журавлева М.М.Бахтин (впечатления) Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1996, № 2 80 81 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1996, № 2 лили М.М. «Стихи на русском языке», «Стихи на иностранном языке» и «Шли солдатики домой…», «Антимир» (написанный, кстати, до Вознесенского, которому Пинский эти стихи среди других показывал, по его словам). В.Н.Турбин говорил мне, что в разговоре с ним М.М. тоже упоминал об этом эпизоде. И еще один штришок об отношении к стихам (не знаю, есть ли об этом в воспоминаниях Владимира Николаевича, на всякий случай расскажу с его слов). Как-то В.Н. был у М.М., и тот взял со стола газетную вырезку со стихами Евтушенко «Наследникам Сталина» и сказал даже несколько смущенно: «Я понимаю, что это плохие стихи, но вот вырезал из газеты и держу на столе…» Напомню, что это был момент, когда опять полезла сталинская риторика (с оговорками, но настойчиво), еще было живо много людей, кто помнил террор не по истории и, конечно, была тоска, что все покатилось назад. Я думаю, что для М.М. были важны не только стихи, но и то, что они были напечатаны в центральной газете, это его, наверно, как-то подбодрило. Когда Бахтины перебрались в Москву, получили квартиру, я у них уже больше не бывала. Мои домашние обстоятельства сложились так, что я не могла делать для Бахтиных что-то полезное (нужды во мне, правда, и не было, т.к. у В.Н.Турбина было много студентов, охотно помогавших в разного рода бытовых хлопотах). В это время М.М., можно сказать, накрыло волной мировой славы, к нему ездило множество народа, и мне показалось, что единственное, что я в силах для Бахтиных сделать — это не увеличивать собой число посетителей. Помню, что на Пасху мы с мамой всегда пекли кулич на долю Бахтиных и передавали через В.Н.Турбина. И еще у меня есть одно воспоминание, которое я не могу датировать, но Вы, вероятно, без труда это сделаете. Это о поездке к М.М. в Дом творчества в Малеевку. Мы туда поехали вчетвером: В.Н.Турбин, С.Г.Бочаров, Лора Агеева (тогда — недавняя выпускница Турбина, сейчас — сотрудник Петербургской Духовной академии, переводчица богословской литературы. Между прочим, она была инициатором воспоминаний Т.В.Розановой и первый их вариант был записан под диктовку Татьяны Васильевны Лорой) и я. Когда мы приехали, у М.М. уже были гости. Он принимал нас всех не в доме, а на большой каменной террасе, где все расположились в плетеных креслах. Говорил главным обра зом Ю.Карякин. Он тогда только что получил доступ к архиву Нечаева, рассказывал, что видел на деле Нечаева пометы Сталина. Говорил он примерно то, что позже вошло в его известные книги о Достоевском. М.М. слушал с большим интересом, но все время молчал. Потом нить разговора перенял Кожинов. Суть его рассуждений я теперь не помню, но в разговоре он пренебрежи тельно назвал что-то мещанским. И вдруг М.М. вмешался в его монолог и сказал, что это от Горького распространившееся презрительное отношение к мещанству совершенно несправедливо и бессмысленно. Речь тут идет об агрессивном неприятии достоинств рядового частного человека. А между тем именно этот массовый человек есть хранилище исторического опыта существования человечества. То, что я пишу, — не цитата, но за точность мысли я целиком отвечаю, потому что она для меня осталась очень важной на всю жизнь, открыла другой угол зрения на простые вещи и простые достоинства. Я с грустью думаю о том, как мало я запомнила из того, что при мне говорил М.М. Это объясняется, конечно, тем, что я не была его собеседником, да и не бывала при встречах такого рода, когда кто-то вызывал его на пространные рассуждения. Мне больше, в сущности, довелось видеть, как он удивительно слушал. Даже трудно подобрать слово, чтобы выразить это редкое качество. Наверное, можно сказать так: удивительный, абсолютно искренний интерес М.М. к собеседнику, кто бы он ни был, просто вызывает настоящее благоговение. Это его свойство, безусловно, связано с его философией, но что тут оказалось первичным, что вторичным, мне сказать трудно. Была ли его философия выражением этого редкого свойства натуры или, напротив, его философия влияла на его личность? Ноябрь 1995 года г.Москва MEMORIALIA А.И.Журавлева М.М.Бахтин (впечатления)