Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина
ISSN 0136-0132
Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1995 → 3
16 17
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
Александра Шатских
СОБЫТИЕ ВСТРЕЧИ.
БАХТИН И МАЛЕВИЧ *
Русские философы, литераторы и критики начала века художественный авангард не жаловали, крайне левых отвергали с негодованием. Собирательный образ нового творца был воплощен Д.С.Мережковским в апокалиптической формулировке «грядущий Хам», долго служившей камертоном в общественном восприятии художников-новаторов 1; статьи и рецензии А.Н.Бенуа развивали тему «грядущего Хама» с присущим маститому мирискуснику литературным блеском2 ; Н.А.Бердяев в лекции «Кризис искусства» 3 смягчил эсхатологическую негативность определения, признавая историческую оправданность футуристического и кубистического «варварства», но, тем не менее, и в его словах сквозил неподдельный ужас перед бездной развоплощения, распыления старого прекрасного мира, мира нормативного искусства.
В свою очередь, крайне левые с их установкой на эпатаж общественного вкуса всю почтенную академическую публику именовали «галдящие "бенуа"» 4; битва в прессе между «грядущими Хамами» и «галдящими "бенуа"» велась не на жизнь, а на смерть. Точек личного дружественного соприкосновения у авангардис тов и представителей философской и общественной мысли почти не было — как правило, сказывалась и разница в уровне образованности, воспитания, интеллектуальных навыков и бытового уклада.
На фоне взаимного неприятия, отрицания друг друга
странными и чреватыми неожиданными откровениями выглядят
два сюжета из жизни самого радикального русского авангардиста,
Казимира Малевича. Оба сюжета, получив наибольшее
развитие в витебские годы художника, на сегодняшний день исследованы
недостаточно. Первый связан с интенсивным личным и
заочным общением Малевича с М.О.Гершензоном, общением, закреплен
ным в обильной переписке, а также повлиявшим на витебские
теоретические произведения; здесь многое, надо надеяться,
прояснится после изучения сохранившихся писем художника
5. Второй биографический сюжет обнаружился сравнительно
недавно и оказался в какой-то степени сенсационным: выявилось, что
двух недолгих витеблян, Малевича и М.М.Бахтина, связывало не
просто знакомство, а дружеские взаимоотношения. Воспоминания
Бахтина о Малевиче, записанные на магнитофонную
пленку В.Д.Дувакиным
6, дарят уникальные сведения, черточки,
реалии из жизни великого художника, не встречавшиеся ранее ни в
одном из первоисточников. Однако, как любой рассказ, они
много говорят и о самом авторе, даря возможность понять его
пристрастия и способ восприятия пространственных искусств.
В этой связи небезынтересными представляются некоторые известные и малоизвестные подробности о встречах, столкнове ниях, общении философа не только с Малевичем, но и с другими художниками в его ранние годы.
Бахтин сдержанно-иронично относился к творчеству большинства отечественных авангардистов; более того, он осознанно причислял себя к «фармацевтам» — так петербургская богема с нескрываемым презрением называла состоятельных посетителей артистических подвалов и кабачков, за счет которых кутила. Врубель, символисты были кумирами Бахтина, как и большинства традиционалистски настроенной русской интеллигенции. Любовь к Врубелю имела и биографические корни — Николай и Михаил Бахтины, будучи студентами Санкт-Петербургского университе та, снимали комнату у сестры Врубеля, квартира которой была заполнена работами брата.
Примечательно, что в Невеле, куда в 1918 году приехал Бахтин, делами всех искусств, наподобие Марка Шагала в Витебске, заправлял художник И.Н.Гурвич, член партии РКП(б) с 1917 года7. Занимая пост заведующего внешкольным подотделом в уездном Отделе народного просвещения, он много способствовал жизнедеятельности Невельской научной ассоциации — так официально называли свой союз интеллектуалы и музыканты, волею судеб встретившиеся в уездном городке российской черты оседлости; «философские ночи» объединили, как известно, Бахтина, Л.В.Пумпянского, М.И.Кагана, М.В.Юдину, В.Н.Волошинова, Б.М.Зубакина и других. Гурвич наладил также работу Народного дома имени Карла Маркса: именно там происходили почти все общественные акции членов Невельской научной ассоциации.
* Настоящая статья написана при содействии Соросовской программы поддержки российских гуманитариев.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
18 19
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
Бахтин и в старости с большим уважением отзывался о невельских своих не-единомышленниках. Так, большевика Я.Я.Гутмана, частого оппонента на невельских публичных диспутах, он аттестовал как «серьезного, честного марксиста» — краткие же изложения выступлений Гутмана в невельской прессе свидетель ствуют о его прямолинейных вульгарно-классовых позициях и заставляют думать о великой толерантности Бахтина8 . Партиец Гурвич и подавно мог импонировать недавнему петроградскому студенту, ибо был самозабвенным поклонником Врубеля: в невельском альманахе «День искусства» (1919) перу большевика принадлежала выспренно-восторженная статья о великом живописце 9. В наши дни на одном из московских аукционов появилось громадное полотно Гурвича, простодушно контаминирую щее многие образы и сюжеты Врубеля; особенный же упор был сделан почитателем-стилизатором на сумрачно-сиреневом «врубелевском» колорите 10. Не исключено, что эта картина могла быть написана в невельские годы будущего директора Русского музея.
Бахтин в Витебске встречал «длинноногого» Марка Шагала — однако знакомство, если и было, то мимолетное: великий витеблянин уехал из родного города в начале июня 1920 года, за несколько месяцев до переезда Бахтина из Невеля. Тем не менее, Бахтин мог воочию видеть Витебск, разукрашенный невероятными «летающими евреями» и «зелеными козами» Шагала. После отъезда Шагала город по-прежнему облачался в карнавальные одежды революции — в праздничные и торжественные дни он был усыпан «бешеным супрематическим конфетти» Малевича и уновисцев, как о том писал Сергей Эйзенштейн 11. Примечательно, что Бахтину судьба подарила возможность лицезреть карнавализированные декорации исторического излома в исполнении величайших художников-современников.
Марк Шагал, возглавив в 1918 всю художественную
жизнь в родном городе, был инициатором не только создания
Народного художественного училища. Его любимым детищем стал
также Музей современного искусства, который, по мысли организато
ра, должен был представить весь диапазон тогдашнего
искусства — от мирискусников до крайне левых. С помещениями в
городе было туго, и почти все время существования музея
(1919—1923) он располагался в стенах училища, в особняке
банкира И.В.Вишняка по Бухаринской улице, 10. На антресольном
этаже
этого же здания находились жилые комнаты преподавателей
школы: в 1919-1920-м году под одной крышей здесь обретались
Шагал с семьей, Л.М.Лисицкий, В.М.Ермолаева, Н.О.Коган
(здесь же поселился и Малевич, приехавший в Витебск в самом
начале ноября 1919 года).
После отъезда Шагала заведующей училищем стала Ермолаева, и вскоре учебное заведение было переименовано в Витебский художественно-практический институт; Музей современного искусства пополнился произведениями как самого Малевича, так и членов Уновиса12 . Картины, рисунки, скульптура и экспериментальные объемно-плоскостные работы уновисцев размещались в нескольких комнатах, являвшихся одновременно и мастерскими, в которых занимались студенты. Музей спорадически бывал открыт для посетителей в определенные дни и часы, преподаватели и ученики школы считали своим долгом проводить разъяснительные экскурсии.
Бахтин переехал из Невеля в Витебск в конце лета 1920 года: по материалам прессы известно, что в начале сентября он уже читал лекции в публичных залах. Но визит в здание по Бухаринской улице и последовавшее затем близкое знакомство с Малевичем, скорее всего, относились к осени 1921 года: первые месяцы 1921 Бахтин тяжело болел, перенес операцию; Малевич же с апреля по конец лета 1921 почти все время проводил в Москве. В пользу сезона 1921/1922 косвенно свидетельствуют и слова Бахтина: «Очень полюбила его моя жена», — свадьба Бахтиных состоялась летом 1921, а здание на Бухаринской улице они посещали уже как супружеская чета.
В Витебский художественно-практический институт Бахтиных привел интерес к Музею современного искусства — такой вывод можно сделать из описания первой встречи с Малевичем, который повел посетителей осматривать работы. Следует сразу отметить, что Бахтин, не любивший монологического пафоса, позы, котурнов, высоко оценил личность инициатора супрематизма. Это весьма немаловажное обстоятельство, поскольку оппоненты и неприятели — в особенности те, кто не знал Малевича лично, — упрекали его в агрессивной авторитарности; в наши дни традиция получила развитие в злостном мифе о «деспоте-диктаторе», предтече и идеологе тоталитарного искусства.
Малевич, приехав в Витебск в самом начале ноября 1919
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
20 21
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
года, не предполагал, что задержится здесь надолго. Рождение общества Уновис (Утвердители нового искусства) в начале 1920 года переменило его планы — воспитание единомышленников выдвинулось теперь на первый план. В одном из писем к Д.П.Штеренбергу, заведующему Отделом Изо Наркомпроса, Малевич разъяснил: «Живу в Витебске не ради улучшения питания, а ради работы в провинции, в которую московские светилы не особенно желают ехать дать ответ требующему поколению» 13.
Витебские подмастерья были не первой группой сторонников, образовавшейся вокруг Малевича; начиная с изобретения супрематизма вокруг лидера постоянно складывались кружки последователей. Однако именно в Витебске организационная и наставническая деятельность Малевича, опираясь на фундамент, заложенный в Петрограде и Москве, приобрела устойчивые, развитые формы.
В Народном училище создатель супрематизма получил большой простор для реализации своих исследовательских склонностей. Именно в Витебске возникли первые очертания «теории прибавочного элемента в живописи», оригинальной научной гипотезы, призванной объяснить механизм стилевых изменений в новейшем искусстве; эти изменения обуславливали, по мысли Малевича, движение «от импрессионизма до супрематизма» как в его личной биографии, так и в целом в живописи. В исследова тельской работе Витебского института были разработаны принципы научно-художественной деятельности по регистрации, выделению, описанию «первичных элементов», составлявших «живописное тело» того или иного направления 14.
Однако самый существенный, главный аспект многогран ной деятельности художника в провинциальном губернском центре раскрылся лишь через несколько десятилетий после его смерти: Витебску суждено было стать местом рождения основного корпуса философских трудов Малевича.
В первую неделю после переезда, словно предчувствуя
роль витебских лет, он писал М.О.Гершензону: «…вся моя энергия
может пойти на писание брошюр, теперь займусь в витебской
"ссылке" усердно — кисти все дальше и дальше отходят»
15. Коряво-выразительная метафора Малевича полностью отвечала
действительности; кисти стали отходить от художника после полотен
белого супрематизма (1918), завершившегося пустыми
холстами, из которых живопись ушла физически
16. Через год после
пере
езда в Витебск Малевич высказался еще определеннее: «О
живописи в супрематизме не может быть речи живопись давно
изжита и сам художник предрассудок прошлого»
17.
Тем не менее, отдельные вещи все же создавались изобретателем супрематизма, но это были единичные работы; часть из них была помещена в «Альманахе Уновис» № 1 в качестве иллюстраций 18. Гуашь «Супрематизм духа» из «Альманаха» послужила как бы родоначальником небольшого цикла малевичевских холстов, использовавших в качестве ведущей фигуры своеобразный «латинский крест», в которой нельзя исключить влияния сакрального христианского символа. Датировка крестовидных (слово Малевича) работ представляла и представляет большую сложность для исследователей: ранее она фиксировалась в хронологических рамках 1920—1927 годов, теперь же ее обозначают более осторожно — «до 1927 года». Как бы там ни было, в витебском творчестве Малевича станковой живописи практичес ки не было.
Теоретические работы Малевича, созданные в Витебске, образовали определенную систему, в основе которой лежали два варианта его главного труда. Первый из них, «Супрематизм как беспредметность, или Живописная сущность», был закончен в марте 1921 года; во второй рукописи, «Супрематизм. Мир как беспредметность, или Вечный покой», точка была поставлена 19 февраля 1922 года (в Петрограде, после переезда из Витебска, на ее основе была создана еще одна рукопись под тем же названием) 19. Как явствует из прессы, книгу «…Живописная сущность» собирались печатать в Витебске в 1922 году20, хотя отношения Малевича с власть предержащими, от которых это зависело, были очень острыми; огромная рукопись так света и не увидела.
Труд «Супрематизм. Мир как беспредметность», аккумулировав философские взгляды великого художника, в свою очередь, дал импульс к возникновению, рождению новых текстов и самостоятельных, и зависимых от него21. Это сочинение знаменовало полную эмансипацию малевичевской философии от живописи; его первая часть так и называлась — «Супрематизм как чистое познание».
Витебские годы были плодотворны для художника и в смысле издания теоретических работ: между первой книжкой, «О новых системах в искусстве» (Витебск, 1919), и последней, «Бог не
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
22 23
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
скинут» (Витебск, 1922), разместились «От Сезанна до супрематизма» (Пг., 1920); «Супрематизм. 34 рисунка» (Витебск, 1920); «К вопросу изобразительного искусства» (Смоленск, 1921). Кроме того, были опубликованы трактаты «О "Я" и коллективе», «К чистому действу», манифесты «Уном I» и «Декларация» — все в «Альманахе Уновис» № 1, а также статья «Уновис» в витебском журнале «Искусство» (1921, № 1).
Почти все тексты были опробованы Малевичем в устной передаче, став основой его лекций и выступлений. Проговарива ние, артикулирование своих постоянных размышлений — объяснение и самому себе, и слушателям смысла Черного квадрата, смысла собственного направления в искусстве, супрематичес кой беспредметности, их все более углублявшееся истолкование — поддерживали тесные коммуникативные связи между лидером и последователями, генератором идей и приверженцами. Чтения художника-философа не были легкой пищей для слушателей; напротив, это было трудное испытание и для самых продвинутых из них, нередко ощущавших свою недостаточность, неспособность следовать за наставником. Однако — и этот парадоксальный эффект хорошо знаком в психологии — та дистанция, которую ощущали ученики между собой и учителем, только убеждала их в особом величии Малевича, окружала его некой аурой сверхъестественности — их вера в наставника была безграничной, и ее возбуждала исключительная духовная одаренность родоначальника супрематизма, носителя харизмы. Лев Юдин, один из наиболее преданных учеников, записал 12 февраля 1922 года (замечу, за неделю до окончания рукописи «Мир как беспредметность»): «Вчера была лекция. Продолжение «Живописной сущности». Многое уясняется незаметно для меня самого. Насколько К.С. [Казимир Северинович — А.Ш.] тверд. Когда начинают наши хныкать и жаловаться на дороговизну, действительно, начинает казаться, что свет кончается.
Приходит К.С. и сразу попадаешь в другую атмосферу. Он создает вокруг себя другую атмосферу. Это действительно вождь»22.
Общение Бахтина с Малевичем в витебские годы, по
его собственному признанию, было тесным и доверительным («Мы
с ним были в те годы близки, пока он был и я был вместе в
Витебске. Близки. Очень полюбила его моя жена. Очень он ей
нравил
ся, Малевич. И мы частенько проводили у него время, в
училище»). И через полвека в рассказах Бахтина ощущалась
живая речь художника, его зачастую эпатажные или парадоксальные
высказывания — невозможно не признать таковыми малевичев
ское сравнение нашего земного мира с отхожим местом или
своеобразное объяснение множественности измерений («Вселенское,
макрокосм, Вселенная — вот что его занимало. Он говорил,
что наше искусство — оно работает в очень маленьком уголке,
в трехмерном пространстве. Это же уголок, уголок, маленькое
отхожее место, и больше ничего. А большая Вселенная не
входит сюда, и нельзя ее уместить, и находясь в этом самом
уголке, нельзя и понять эту Вселенную. И вот он, так сказать, старался
в нее проникнуть. … Я помню его первое объяснение. Вот он
подошел к какому-то скульптурному изображению и сказал: "Ну
вот, скульптурное изображение. Вот тут три измерения как будто
бы". Показал. Он вдобавок все это умел делать очень конкретно.
"А вот я, художник, который это создал, я нахожусь где? Ведь я
же вне этих трех измерений, мною изображенных. Вы скажете, что
я тоже нахожусь в трех измерениях. Но ведь это три измерения
другие, другие. Я их созерцаю, и как художник созерцающий
помещаю свой глаз по ту сторону трех измерений, в четвертом
измерении, если уж считать их арифметически. Но их
арифметически считать нельзя. Их не три измерения, их 33, 333 и т.д.
— без конца. И вот в этих измерениях, измерениях мировых,
космических, вселенских я, как художник, помещаю свой глаз
только. Сам я как человек, конечно… Вы можете меня ударить и
все такое, но как художника попробуйте меня ударить. Глаз мой
вне ваших…"»).
Слово Бахтина о Малевиче драгоценно, и именно поэтому записанные Дувакиным мемуары нуждаются в «пошаговом» комментировании 23. Весьма интересны новые сведения, излагаемые Бахтиным, но не менее красноречивы все неточности, фактологические ошибки. Остановлюсь на наиболее очевидных расхождениях с реальным положением дел, поскольку в каждой из «ошибок» есть своя правда. Так, к примеру, установлено, что Малевич никогда не был директором витебского училища — но после отъезда Марка Шагала он действительно был здесь самым большим авторитетом; следовательно, в каком-то смысле справедливы бытовавшие в широкой публике утверждения о старшинстве, главенстве Малевича в школе.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
24 25
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
Любопытно восприятие Бахтиным объемных супрематичес ких моделей, названных им «супрематами», — сам Малевич именовал их «архитектонами», слово «супрематы» у него вообще не встречается, это бахтинский неологизм с малевичевскими обертонами («Произведения его проникли, конечно, повсюду. Еще при жизни его конструкции, так называемые супрематы, пользовались огромным успехом в Америке. Только он говорил, что эти супрематы ставят не так, как нужно: они должны быть в горизонтали, а их ставят в вертикали. Ну все равно, говорит, супрематы остаются супрематами, это положение не разрушает их смысла художественного, но все-таки полнота смысла раскрывается вот при таком положении»). Впрочем, для художника-теоретика создание новых небывалых слов делом было привычным — его сочинения пестрят выразительными определениями «староватор», «идеедатель», «образомаз» и т.д.; наверное, «супрематы» были бы восприняты им с удовлетворением, хотя трудно удержаться от фиксирования ассоциации со словом «казематы» — не исключено, что этот оттенок подсознательно присутствовал в бахтинском понимании архитектонов.
Упоминание философом супрематических моделей позволяет сделать вывод, что Малевич и в Ленинграде по-прежнему вызывал его сочувственное внимание, хотя встречи бывших витебских собеседников были, по всей видимости, мимолетны. Малевичевские архитектоны появились лишь в середине 1920-х годов — Бахтин мог видеть их в Государственном институте художественной культуры, или, скорее всего, в Государственном институте истории искусства, куда в 1926 году были переведены отделы разгромленного ГИНХУКа (Бахтин сотрудничал с ГИИИ в качестве внештатного сотрудника).
Завершение жизненного пути русского авангардиста в
изложении Бахтина словно пришло из традиционного романтичес
кого апокрифа о непризнанных при жизни гениях человечества,
оно было производным от хрестоматийной матрицы —
истории Ван-Гога («Кончил он в сумасшедшем доме, между прочим.
Он умер в сумасшедшем доме в крайней бедности…»); вместе
с тем, апелляция к общеупотребимому мифу косвенно подтвержда
ла высокий статус художника в глазах его витебского
знакомца. Малевич умер в мае 1935 года в Ленинграде, завещав родным
и ученикам похоронить себя под Москвой, в Немчиновке.
Погребальная процессия была торжественной и многолюдной:
откры
тый грузовик с укрепленным на капоте Черным квадратом
провез супрематический саркофаг с телом художника по всему
Невскому проспекту (тогда проспекту им. 25 Октября) к Московскому
вокзалу. Траурные церемонии в связи с кончиной Малевича
в кругах ленинградской интеллигенции были широко известны
— но в газетах и по радио об этом, естественно, не сообщалось,
и ссыльный счетовод Бахтин в Кустанае не мог знать о них.
Фактологические несоответствия бахтинского рассказа поразительным образом подчеркивают их подлинную, высшую точность. Настойчивые сближения Малевича и Хлебникова убеждают в этом более всего. Проводя параллели между двумя великими творцами, Бахтин, скорее всего, не знал, что Малевич был тесно связан с Хлебниковым еще с начала 1910-x годов, а весной 1917 художник был включен поэтом в Правительство Земного Шара, став одним из Председателей. В «теневых чертежах» Малевича — так поэт-будетлянин назвал супрематические рисунки 1916—1917 годов с их стремлением выразить новый космический опыт человечества — он нашел пропорции, кратные заветным 365, и проанализировал их в одном из текстов24 .
Сеансы изучения Малевичем звездного неба, проходившие в присутствии четы Бахтиных (едва ли будет натяжкой предположить, что иногда и при непосредственном участии Бахтина), еще более укрепили философа в мысли о творческой родственности Малевича и Хлебникова. Бахтин точно и тонко провел грань между супрематизмом с его метафизическими устремлениями и интернациональным абстракционизмом второй половины нашего века, с превалированием формального экспериментаторства. Для традиционалиста Бахтина, почитателя Врубеля и символистов, внятна была природа супрематизма, через живопись вышедшего на путь поисков и постижения философского абсолюта 25.
Бахтин, очевидно, был знаком с опубликованными витебскими книгами Малевича (косвенные упоминания заставляют думать, что художник подарил ему по крайней мере одну из них). Космичность философских взглядов Малевича, его стремление объять мыслью деперсонализированную Вселенную в полной мере ощущались Бахтиным, антиподом по мировоззрению, одним из инициаторов «поворота к человеку», выдающимся представителем философской антропологии ХХ века.
Полярность философских взглядов Бахтина и Малевича не
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
26 27
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
исключала их удивительного сходства в других аспектах — в перспективе времени видно, как многое сближало двух пришлых витеблян. И тот, и другой именно в Витебске создали свои архитектонические «философские материки», на которые опирались все последующие разработки и выводы. Оба мыслителя писали «из себя» — несмотря на контрастность исходных точек: у Бахтина, упрекавшего русскую философскую культуру в отсутствии систематического начала, глубоко усвоенная, переработанная многоязычная «книжная премудрость» в снятом виде вошла в плоть и кровь его философских концепций: самочинное, самородное философствование Малевича питалось из других источников (впрочем, Бахтин «слышал» всю его глубину, судя по замечаниям об отсутствии официального образования у Малевича и о его подлинных знаниях). Труды и того и другого мыслителя заставляют исследователей говорить о сложном соединении, наложении, взаимодействии разнородных, разнообразных традиций философствования, сплавленных в оригинальное учение, выводящее каждого из них в ряд наиболее выдающихся творцов нашего века.
Отдельной строкой необходимо выделить единодушное неприятие обоими «материальной эстетики»: отношение Бахтина к формалистам в литературоведении, Малевича к конструктивис там в пластических искусствах обладало сходным негативным пафосом вплоть до использования одинаковых выражений; оба видели общий грех «материальной эстетики» в том, что произведение человеческой мысли, таланта, духа запиралось в пределы «организованного материального тела», подлежащего, поддающегося механистическим разъятию-сборке с помощью отработанных приемов.
Жизненные ситуации обоих мыслителей, берущие начало в витебские годы, вызывают удивление своими совпадениями. Именно Витебск подарил Малевичу наиболее стойких и верных единомышленников, сохранивших преданность учителю до последних дней; в свою очередь, то сообщество, что вошло в историю под названием «бахтинский круг», зародившись в невельские дни, настоящую почву для укрепления и развития обрело также в Витебске.
Записанные В.Д.Дувакиным воспоминания о Малевиче
дают еще и возможность оценить неколебимую независимость
сужде
ний Бахтина. Нельзя утаить, что отношение к Малевичу в
бахтинском круге витебских времен полностью вписывалось в
вышеобозначенную парадигму «галдящих "бенуа"» — «грядущих
Хамов»; у художника сложились, к примеру, весьма непростые
отношения с П.Н.Медведевым, занимавшим влиятельный пост
в губернской администрации. В письме к Гершензону, помеченном
15 октября 1921 года — т.е. предполагаемым временем
наиболее интенсивного общения с Бахтиным — Малевич не
скрывал своих обид: «Многоуважаемый Михаил Осипович // Получил
Ваше письмо от Медведева, это самый заядлый враг мой. Только
я ничего ему не сделал обидного, хотя он на публичных своих
лекциях всегда ругает меня, даже выкидышем называет человечес
ким, так запаляется; сейчас же, очевидно, Вы с ним, может
быть, говорили обо мне, вижу ваши определения, что я папуас, он
теперь на каждом месте все об этом говорит, так что я теперь
за папуаса иду среди образованной и грамотно-научной медьведев
щины. Конечно, о письме знает уже весь Витебск, даже
случайно на улице слыхал слова: "Ты знаешь, какой тип у нас сидит
в Витебске, Медведев привез письмо от известного писателя
Гершензона", так что событие, но только смущает то, что какой
же это папуас, коли пишет ему Гершензон»
26.
В разительном контрасте с этим отношением к Малевичу звучали слова Бахтина: «Он умел очень хорошо и убедительно высказывать свои воззрения как художник и как такой мыслитель своеобразный, несмотря на то, что образования никакого у него не было. Художественное было, конечно, а такого образования не было. Он был начитаннейший, знающий человек…»
В конце того же письма к Гершензону Малевич саркастически заметил: «Но, во всяком случае, многие Медведевы-руга тели в споре со мною, а этот спор бывает в профсоюзе, где столовая, и потому туда захожу, все-таки не удается им своими аргументами противопоставить что-либо мне, в особенности, когда я прошу говорить своими мыслями и языком».
Бахтин с подлинной ответственностью отнесся к «своим мыслям и языку» витебского собеседника, а в амбивалентном определении «папуас» с его многозначным семантическим полем и для него — как и для Гершензона, сетовавшего на безмерную усталость от бремени многовековой человеческой культуры, — преобладал, надо думать, высокий смысл обновления, возрождения. Бахтинские воспоминания о Казимире Малевиче — еще
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
28 29
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
одно подтверждение тому, что великий апологет диалога и в реальной жизни умел слушать (и услышать) Другого.
г.Москва
1 В 1906 году вышла в свет книга Д.С.Мережковского, озаглавленная по первой статье «Грядущий Хам». Положения этой статьи, продиктованные ужасом перед гибелью культуры, в 1910-е годы получили дальнейшее развитие. «Грядущий Хам» для писателя воплотился в собирательном облике футуриста, а футуризм в целом был объявлен «новым шагом Грядущего Хама» (Мережковский Д. Еще шаг грядущего Хама // Русское слово. М., 1914, 29 июня).
2 Особенно резко выступил А.Н.Бенуа по поводу «Последней футуристической выставки картин "0,10" (ноль-десять)» (Пг., 1915). Его рецензия (Бенуа Александр. «Последняя футуристс кая выставка» // Речь. Пг., 1916, 9 января) впоследствии служила мишенью критических выпадов Малевича, часто прибегавшего к вольному цитированию и пересказу этой статьи в своих публицистических работах; см. статьи в газете «Анархия» (1918), в еженедельнике «Жизнь искусства» (1923). Статьи переизданы в кн.: Казимир Малевич. Собрание сочинений в 5 томах. Т.1. Статьи, манифесты, теоретические сочинения и другие работы. 1913—1929. Сост. А.С.Шатских, А.Д.Сарабьянов. М.: Гилея, 1995.
3 Лекция издана отдельной брошюрой: Бердяев Н.А. Кризис искусства. М., 1918.
4 «Отец российского футуризма» Д.Д.Бурлюк был ярым обличителем ретроградства маститого мирискусника; в апреле 1910 года Бурлюк издал анонимную полемическую листовку «По поводу художественных писем г-на А.Бенуа»; затем им была выпущена брошюра «Галдящие "бенуа" и новое русское националь ное искусство» (СПб., 1913); полемика с Бенуа окрасила основные общественные выступления Бурлюка и его единомышлен ников в середине 1910-х годов.
5 На теоретическое творчество Малевича огромное
влияние оказала книга «Тройственный образ совершенства» (М.,
1918), итог и плод философских размышлений М.О.Гершензона. По
инициативе художника произошло личное знакомство, положившее
начало их интенсивному общению. Для Малевича оно
превратилось в настоятельную потребность — писать Гершензону из
Ви
тебска он начал сразу же после приезда. Письма Малевича
в середине 1950-x годов были переданы наследниками
Гершензона в распоряжение Н.М.Суетина. Ответные послания
Гершензона не сохранились.
По последним сведениям, малевичевские письма, оказавшиеся в архиве Н.И.Харджиева, были переданы им в 1994 году в РГАЛИ, Москва.
6 Виктор Дмитриевич Дувакин (1909—1982), известный литературовед, исследователь жизни и творчества В.В.Маяковско го, пятнадцать последних лет жизни посвятил созданию уникальной «устной истории», записывая на магнитофонную пленку биографические воспоминания выдающихся представителей отечественной культуры. Беседы с М.М.Бахтиным проводились в феврале—марте 1973 года; их общий объем около 18 часов звучания. Рассказы Бахтина были подготовлены к печати В.Ф.Тейдер и М.В.Радзишевской; журнал «Человек» с четвертого номера за 1993 год начал их публикацию (комментарии С.Г.Бочарова и Л.С.Мелиховой). Воспоминания философа о невельской и витебской жизни вышли в первом номере «Человека» за 1994 год. Рассказ Бахтина о Малевиче цитируется по этой публикации и по расшифровке магнитофонных записей.
7 Гурвич Иосиф Наумович — живописец, график. Род. в 1895 г. в Лепеле Витебской губ. Учился в Рисовальной школе Общества поощрения художеств (1911—1916). Участвовал в выставках с 1912 года. Член РКП(б) с 1917 года. В конце 1920-x — нач. 1930-х годов — директор Русского музея в Ленинграде. Произведения И.Н.Гурвича хранятся в ГРМ, ГТГ и др. музеях. Персональные выставки прошли в 1935, 1962, 1969 (все в Ленинграде). См. о нем: Гурвич И. Выставка картин и рисунков (статья Игоря Грабаря). Л.: Издание Ленинградского областного товарищества художников, 1935.
Своим возникновением Невельская научная ассоциация была обязана Гурвичу; судя по архивным материалам, члены ассоциации были официально оформлены сотрудниками уездного отдела народного образования для получения денег и пайков; так, сохранился документ, именующий М.М.Бахтина «инструкто ром по охране памятников старины и искусства по Невельскому уезду» (ГАВО, ф.2268, оп.3, д.22, св.2).
8 Большевик Я.Я.Гутман (по другим данным, Ж.Я.Гутман) был главным редактором невельской газеты «Молот», постоян
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
30 31
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
ным участником диспутов и дискуссий, где выступал с вульгарно-классовых позиций (см., к примеру, изложение его высказываний в ст.: Диспут на тему «Бог и социализм» // Молот. Невель, 1919, 3 декабря, № 47, с.3). По свидетельству Ю.М.Каган, Бахтин в 1960-e годы, перечисляя фамилии людей на известной невельской фотографии, назвал Гутмана, добавив «серьезный, честный марксист» (беседа Ю.М.Каган с автором, 29 января 1994 года, Москва). Сведений о дальнейшей судьбе Гутмана не сохранилось; скорее всего, он разделил участь десятков тысяч революционеров-ленинцев.
9 Гурвич И. Врубель // День искусства. Невель, 1919, с.5.
10 См. каталог: Альфа-Арт. Русское и западно-европейс кое искусство XYIII-XX веков. Антикварно-художественный аукцион № 12. Москва, октябрь 1993. Лот 47 (Неизвестный художник. Круг М.В.Врубеля. Демон. 1910—1920 гг. Х., м. Авторство было установлено позднее по подписи, открытой на обороте холста).
11 Сергей Эйзенштейн. «Странный провинциальный город…» (1940 год) // Сергей Эйзенштейн. Избранные произведения в шести томах. Т.5. М., 1971, с.432.
12 Во времена Марка Шагала в Музее современного
искусства было несколько десятков полотен современных русских
художников; после приезда Малевича музей пополнился
несколькими его холстами (среди них такими известными, как
«Автопортрет», ок. 1908; «Точильщик (Принцип мелькания)», 1912;
«Корова и скрипка», 1913; «Портрет И.В.Клюна», 1913; «Супрематизм»,
1915). Представление о развеске и характере функционирования
витебского Музея современного искусства осенью 1921
года можно получить по опубликованной фотографии членов
Уновиса, где Малевич стоит у доски с рисунком (воспроизведена, в
частности, в кн.:
Натан
Эфрос. Записки чтеца. М.: Искусство,
1972). Впоследствии, в 1922—1923 годах, картины Малевича, равно
как и многие другие полотна русских авангардистов, были
перевезены Ермолаевой из Витебска в Петроград, где поступили в
основном в Музей художественной культуры, на основе которого
впоследствии был создан Гос. институт художественной культуры;
при расформировании Гинхука полотна были переведены в Гос.
Русский музей (за исключением малевичевского «Точильщика»,
проданного в 1922 году с Первой русской художественной
выставки в Берлине и находящегося ныне в Картинной галерее Йельского
университета, Нью-Хевен, США).
13 Письмо К.С.Малевича Д.П.Штеренбергу из Витебска в Москву от 5 октября 1920 года. Частный архив, Москва. Данное письмо, как и нижеследующие, приведено точно по оригиналу, с сохранением стилистики и словоупотребления автора; пунктуация писем для удобства чтения приведена к современным нормам; пояснительные слова взяты в ломаные скобки.
Витебский период жизни Малевича освещен в ст.: Шатских А. Малевич в Витебске // Искусство. 1988, № 11, с.38—43.
14 Трактат «Введение в теорию прибавочного элемента в живописи» был подготовлен Малевичем для публикации в сборнике Гинхука; после разгона института набранный в типографии сборник был рассыпан, уцелели лишь несколько экземпляров гранок (один из них хранится в архиве Малевича в Стеделийк музеуме, Амстердам, инв. № 24). Труд был впервые опубликован на немецком языке в кн.: Malewitsch К. Die gegenstandlose Welt. Bauchausbucher no 11. Mьnich, 1927.
15 Письмо К.С.Малевича М.О.Гершензону из Витебска в Москву от 7 ноября 1919 года. Цит. по кн.: Харджиев Н., Малевич К., Матюшин М. К истории русского авангарда. Stockholm: Гилея, 1976, с.99.
16 См. об этом: Сарабьянов Д., Шатских А. Казимир Малевич. Живопись. Теория. М.: Искусство, 1993, с.185, 391.
17 Малевич К. Супрематизм. 34 рисунка. Витебск: Уновис, 1920, с.3.
18 В первой половине 1920 года в Витебском Народном художественном училище силами учеников был создан огромный «Альманах Уновис» № 1, изданный «тиражом» 5 машинописных экземпляров. В «Альманахе» были помещены трактаты, статьи, декларации, хроникальные заметки, проекты, планы и т.д., а также многочисленные рисунки, гуаши, акварели, авторами которых являлись Малевич, Эль Лисицкий, В.М.Ермолаева, Н.О.Коган, подмастерья училища. Экземпляр «Альманаха» хранится ныне в ГТГ, Отдел рукописей, ф.79/6.
19 Все три рукописных варианта хранятся в архиве Малевича в Стеделийк музеуме, Амстердам. Рукопись «Супрематизм. Мир как беспредметность» опубликована в переводе на немецкий яз.: Haftmann, Werner, ed., und Hans von Riesen, trans. Kasimir Malewitsch. Suprematismus — Die gegenstandlose Welt. Cologne: Du Mont, 1962 (переиздана в 1980, 1989 годах).
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич
Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1995, № 3
32 33
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1995, № 3
20 В журнале «Вестник искусств» (М., 1922, № 5, c.25) в обзоре «Художник и производство» было указано: «Ц.К. Уновиса выпустил книгу К.Малевича "Бог еще не сброшен" [так! — А.Ш.] и готовит к печати его же "Идея Живописи"».
21 См.: Шатских А.С. Философский архитектон Малевича // De Visu, М., 1993, № 11. C.39—45.
22 Дневники Л.А.Юдина. Витебск, 1921/1922 год. Отдел рукописей Публичной библиотеки им.М.Е.Салтыкова-Щедрина, Санкт-Петербург, ф.1000.
23 Данная работа по комментированию воспоминаний Бахтина о Малевиче была выполнена автором настоящей статьи для книги: Беседы М.М.Бахтина. Сборник, подготовленный на основе магнитофонных записей профессора В.Д.Дувакина. Сост. и публикация С.Г.Бочарова и В.Ф.Тейдер. М., 1995 (в печати).
24 Велимир Хлебников. Тезисы статьи «Голова вселенной, время в пространстве» (РГАЛИ, ф.665, оп.1, ед.хр.32).
Малевичу принадлежали иллюстрации в кн.: Хлебников В., Крученых А., Елена Гуро. Трое. СПб., 1913; Крученых А., Хлебников В. Слово как таковое. Рис. К.Малевича и О.Розановой. СПб., 1913; Крученых А., пролог Виктора Хлебникова. Победа над Солнцем. СПб., 1913; Крученых — Хлебников. Игра в аду. 2 доп. изд. Рис. К.Малевича и О.Розановой. СПб., 1914; Хлебников В. Ряв! Перчатки. СПб., 1914.
Малевич также написал статью о Хлебникове; см.: Неизвестная статья Казимира Малевича. К.С.Малевич. В.Хлебников. Публикация А.Е.Парниса // Русская мысль. Париж, 1991, 28 июня, № 3885, с.14. Варианты этой статьи под названием «О Зангези» были опубликованы ранее в переводе на английский: Troels А., ed. K.S.Malevich. The Artist, Infinity, Suprematism. Unpublished writings 1913-1933. Vol.IY. Copenhagen, 1978. P.93-98; и французский: А rebours. III [Paris]. Р.37-47 (публикация Ж.-К.Маркадэ).
Взаимосвязям творчества супрематиста и будетлянина отведена значительная часть книги зарубежных исследователей, много лет посвятивших разработке этой проблематики: Crone В., Moos D. Kazimir Malevich: The Climax of Disclosure. London, 1991.
25 «Пролегоменами к философскому наследию»
Малевича назвал свою книгу французский историк философии Эммануель
Мартино; см.: Emmanuel Martineau.
Malйvitch et la philosophie. Lausanne, 1977. Библиография статей, посвященных теоретическим
и философским трудам Малевича, обширна; см. ее обзор в
изд.:
Шатских
А. Теоретическое и литературное наследие
Казимира Малевича //
Сарабьянов Д., Шатских
А. Казимир Малевич.
Живопись. Теория. М.: Искусство, 1993, с.179—190.
26 Письмо К.С.Малевича М.О.Гершензону от 15 октября 1921 года из Витебска в Москву. Российская государственная библиотека, Отдел рукописей, ф. 746 (Гершензона M.О.), картон 37, ед. хр.7. Письмо сохранилось в виде машинописной копии в 2 экз.; местонахождение оригинала не установлено. Письмо цитируется с исключением слов «вставка», «зачеркнуто», сделанных копиистом при перепечатке.
Полностью письмо приведено в работе: Письмо К.С.Малевича М.О.Гершензону. Публикация и комментарии А.С.Шатских // Терентьевский сборник no 1. М.: Гилея, 1995 (в печати).
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Александра Шатских
Событие встречи. Бахтин и Малевич